Он не знал, что на этот раз было еще проще: всю ночь трудилась техника и живая сила в усадьбе и часовне, снимая тяжелые плиты, убирая свежую кирпичную кладку, возвращая подземному ходу из Лисового первоначальный вид…

Когда они добрались до машины, Инга заглянула в нее и на «здрасьте» водителя и охранника испуганно отскочила в сторону.

— Их прислал Марик!

— Конечно, — кивнул Брянов. — Они помогают нам.

— Он меня бросил! — Инга зажмурилась и затрясла головой.

— Разве? — всерьез насторожился Брянов.

— Он мог меня тогда забрать… — Девушка попятилась. — А он отдал меня обратно…

Брянов решительно двинулся ей навстречу, осторожно удержал за руку.

— Инга, слушайте меня! Он раскаялся и теперь на нашей стороне.

— Я не верю. Он бы сам приехал за мной.

— Для него это опасно. А я такой же, как вы.

— Не верю.

— Ему или мне?

— Не знаю…

— Инга, вспомните! Прошу вас! Подземный лабиринт! Что-то похожее на научную лабораторию. Надписи на немецком языке. Люди в белых халатах. Вы помните железные двери? Горы?

— Да… — Робкий обреченный взгляд очень красивой девушки.

Брянов и впрямь почувствовал себя в эти мгновения волшебным принцем-спасителем. И не сомневался, первый раз в жизни не сомневался, что все равно прямо сейчас добьется своего.

— Вы рассказывали об этом врачам?

— Да…

— Erinnern Sie sich! (Вспомните!) — внезапно перешел он на немецкий. — Беседка. В ней стоит стол. На столе белая кружевная скатерть… И ее края свисают… и углы качаются от ветра. Вспомните! На столе вазочка с вареньем. Чашки. Белые… С золотым ободком. Помните?

Он запретил себе радоваться своей маленькой победе: все равно придется все это забыть, раз он уже решился забыть — все… и то, как темный огонь страха и отчаяния гас в ее глазах и ее лицо светлело и как она сама подалась к нему и прижалась и он утонул лицом в ее невиданно роскошных волосах.

— Помню… — едва донеслось до него.

— Вы ведь не рассказывали об этом врачам, правда? — прошептал он ей в ухо.

Донеслось «нет».

— Значит, вы мне будете верить?

Донеслось «да».

«Хорошо, что без слез», — хладнокровно оценил результат психотерапии Брянов и резко отстранил девушку от себя.

— Тогда надо торопиться, — заговорил он на русском. — К вечеру мы должны попасть на Канары — и тогда завтра нас оставят в покое врачи. Верьте мне, так и будет.

Он усадил ее на заднее сиденье и перед тем, как сесть в машину самому, в последний раз оглянулся на усадьбу… И в это мгновение его кольнула в сердце собственная тоска, какая-то крохотная, как осколочек стекла, ностальгия по чужому прекрасному дому, по чужим прекрасным временам, по белой чашке с золотым ободком и беседке среди деревьев, которой у него, Брянова, никогда не было. Теперь, отсюда, он стремился к тому, чтобы остаться только самим собой, а все чужое, но уже почти свое, выбросить из души вместе с белой чашкой…

Уже открыв дверцу и забираясь на сиденье, он вдруг подумал: было бы полезно подкинуть этот риттеровский вирус с предсмертными воспоминаниями — с усадьбой, беседкой и чашкой — правителям этой умученной страны… Уж начали бы они тогда хотя бы с того, что вынесли бы отсюда ко всем чертям все эти цистерны, трубы, ограды, восстановили бы дом, посадили бы лес, устроили бы маленький национальный парк.

И тогда он понял, что это и есть ответ на вопрос «Зачем?».

Где-то — или в тихой библиотеке древнего Гейдельберга, или в Музее морских путешествий в Венеции — Пауля Риттера в тишине и мистическом полумраке старинных легенд поразила безумная идея, безумная как раз настолько, чтобы превратиться в страсть, в цель жизни.

Поразить, как невидимой стрелой древнего олимпийского бога, этой «проказой Айдеса» правителей проклятой Совдепии, отнявших у него все… может, непосредственно само усатое идолище в кителе и фуражке… и превратить их всех… в кого?., в кого-нибудь, кто вспоминает свои усадьбы, борзых и чашки с золотыми ободками.

Безумная и роскошная в своем безумстве идея!

— Куда едем-то? — пробубнил в герметичном пространстве джипа басок водителя.

И Брянов очнулся.

— В Москву, — скомандовал он. — Прямо.

Первый этап операции должен был завершиться при въезде в Москву, у станции метро «Теплый Стан» или «Коньково», смотря по тому, где меньше окажется народа.

Увидев впереди литеру «М», Брянов решил не тянуть.

— Остановите-ка на минутку, — потребовал он. — У киосков.

— А чего? — с подозрением спросил водитель, но затормозил метрах в двадцати от входа в метро.

— Надо пару шмоток для маскировки взять, — открыл тайну Брянов и бросил через плечо: — Инга, выйдите!

Он демонстративно передал сидевшему сзади охраннику свой чемоданчик, который, пока ехали, бережно держал на коленях. Тот не понял, зачем это нужно, и даже сделал недовольную физиономию, но багаж принял. За это время Инга успела выбраться наружу и оглядеться.

Он открыл дверцу, неторопливо вылез из машины сам, а потом, пригнувшись, сказал в салон:

— Извините, ребята…

— Чего? — еще раз не поняли оба.

Он резко вытянул в салон руку и дважды бабахнул туда из газового пистолета. Джип дважды вздрогнул. Брянов бросил пистолет под сиденье, захлопнул дверцу — и потащил Ингу в метро. По этому подземному ходу он намеревался добраться на северо-запад Москвы и выйти на поверхность из метро «Динамо». И вот, когда они уже поднимались на эскалаторе, произошло нечто не предусмотренное никакими планами… Он вдруг увидел, как навстречу ему, по соседнему эскалатору, сверху, приближается Наталья… Они просто встретились, столкнулись взглядами — какая уж тут могла быть конспирация! Такой Натальи, таких ее глаз, такой смешной растерянности на ее лице он никогда не видел. Казалось, что она сама похищена минуту назад — и некая неумолимая террористическая сила уносит ее в подземную глубину.

Она перевела взгляд на Ингу, потом снова — на бывшего мужа… В этой своей растерянности — огромные темные глазищи, очаровательно приоткрытый ротик, совсем не такой хищный, как обычно, — она была очень красива, ничуть не невзрачней великолепной Инги, равный ей противовес из мира темнооких героинь восточных сказок.

Многое бы отдал Брянов, чтобы запомнить такую Наталью, да и вовсе не отказался бы от того, чтобы она запомнила его — таким и в такой компании, но он неотрывно смотрел ей в глаза, пока она сама не отвернулась и не пропала внизу.

И тогда он тяжело вздохнул.

— Можно узнать, кто это? — как бы слегка оживилась Инга.

— Можно, — грустно улыбнулся ей Брянов. — Невероятное совпадение. Это моя бывшая жена.

Инга тоже грустно улыбнулась в ответ:

— Похоже, мы с вами друзья по всем несчастьям…

Наверху Брянов купил две сумки, побросал в них понемногу всяких вещей и решительно отдал одну сумку Инге, ничего ей не объясняя, иначе уже не смог бы оторвать ее от витрин.

Потом он поймал такси и скомандовал:

— В «Шереметьево-два». Быстрей!

Только теперь он с полным спокойствием посмотрел на часы: времени было достаточно, чтобы успеть на первый самолет, — только бы удалось перекомпостировать его собственный билет, выданный в Мадриде на имя Пауля Риттера.

Инга Пашкова догадалась, на каком она свете, лишь когда перед ней бесшумно разъехались прозрачные двери и Брянов легонько подтолкнул ее внутрь, в зал отлета.

— Саша, а мы куда? — вдруг опешила она.

Возможно, стало проходить действие транквилизатора, который «начальник отделения» ввел ей в вену в ту минуту, когда получил команду по телефону — в тот миг Брянов как раз входил в часовню.

Брянов ничего про транквилизатор не знал и полагал, что все дело в силе его убеждения.

— Как куда? — опешил и он. — На Канары.

Инга вся побелела:

— Как, сейчас?!

— Конечно! Какие проблемы?

Он потянул ее в сторону от дверей и от ее нового отчаянного вопроса похолодел:

— Зачем, Саша?

— Вылечиться раз и навсегда, — гипнотически мрачно проговорил он. — Чтоб от нас отстали все доктора. Я знаю, где лекарство.