Так и закончилось моё лечение сниженного слуха, а в результате — частичная глухота левого уха и проблемы с правым. При этом надо всё же отметить, что тот же Коверзнев довольно часто отсутствовал на работе по причине болезней, на его письменном столе в служебном кабинете стояла целая куча банок-склянок со всякими лекарствами, притирками и примочками, а людей в белых халатах нередко можно было застать в его кабинете, причём не в связи с обострением какой-то болячки, а просто так, для профилактики.

20 ноября 1982 года меня положили в 1-ю городскую больницу с диагнозом «облитерирующий эндартериит» (заболевание сосудов ног). На третий день перевели в двухместную палату, так сказать, для «привилегированных» пациентов, потому что завотделением Е. Л. Протасов был мужем однокурсницы Елены. На второй койке в палате лежал мужик, который начал разговор со мной покровительственно-снисходительным тоном типа «кто ты тут такой, что со мной в одной палате?». А просматривая очередную газету, стал сообщать мне о своих знакомствах с упоминаемыми в ней лицами из числа партийно-советской номенклатуры. Пришлось его поправлять, уточнять его «знания». Мужик как-то сразу сник, замолчал и стал ждать, когда я соизволю начать с ним разговор.

Лечился я недели две, и, хотя долечиться опять не дал Коверзнев, мне значительно полегчало, боли в ногах почти исчезли. Я вышел на службу. Впоследствии, кстати, диагноз «облитерирующий эндартериит» у меня сняли, наличие болей объяснили низким артериальным давлением и переохлаждением в связи с длительным пребыванием на улице во время службы. Не знаю, так ли это.

13 января 1986 года я вновь загремел в больницу, так как стал стремительно терять слух, а медики УВД ничего не предпринимали, даже в ведомственную больницу отказывались класть, так как им запретили помещать в больницу руководящий состав без разрешения руководства УВД. Трудно поверить, но они не стеснялись своё бездействие объяснять именно этим. В результате я вынужден был лечь в больницу № 6 (на Сульфате) при помощи знакомого врача областной больницы Фроловой. Здесь меня положили в четырёхместную палату. Компания в ней подобралась ещё та. Двое судимых: один из них дважды и постоянно пил чифир, другой — трижды, выглядел солидно, с брюшком, но костерил все порядки, какие только существовали в стране. Они не знали, что я — человек из милиции. На другой день утром один сказал, что ему очень знакома фамилия Скляров, и спросил, нет ли у меня родственников в милиции. Я ответил, что нет, и добавил, что сам являюсь милиционером, так как скрывать это было бы просто глупо.

В палате сразу же изменилась обстановка, стали меньше болтать глупостей, а я потерял возможность слышать, что «глаголет народ». Более того, поскольку вчера я двум-трём медсестрам указал на холод в палате, то уже сегодня в нашей палате были поставлены электрорефлекторы — и сразу стало теплее.

На сей раз курс лечения я прошёл полностью, хотя с утра до вечера пришлось заниматься служебными бумагами, которые мне привозили сотрудники отдела. Да Василий Воробей (водитель автомашины, закреплённой за отделом ООП) приезжал не раз и рассказывал о своём уголовном деле, которое на него возбудили по заявлению Смоленского — охотинспектора Приморского района, приятеля Борского (начальник Приморского отдела милиции, о котором я уже рассказывал). Василий просил помочь, так как чувствовал, что его ни за что могут упечь. Дело в том, что он охотился на разрешенной для охоты территории, но вынужден был выйти за её пределы вслед за лосем, которого ранил. Но раненого зверя бросать в лесу нельзя по правилам. Тут-то его и подловил Смоленский, который, не слушая никаких объяснений, составил протокол за якобы незаконную охоту на запрещённой территории. Пришлось помочь Василию в составлении жалобы в областную прокуратуру да вдобавок просить изучить (в порядке контроля) обоснованность возбуждения уголовного дела. Последнее обстоятельство подтвердили, и дело прекратили в связи с отсутствием состава преступления. Занимался проверкой прокурор Юрий Тимофеевич Лебедев, которого я знал ещё по своей следственной работе в Октябрьском райотделе и с которым с тех пор был дружен, хотя встречались после моего возвращения из академии редко. Его, к сожалению, уже нет в этом мире… Вот ненароком вспомнился ещё один хороший человек.

К 1991 году резко ухудшилось зрение, остротой которого до этого времени я гордился, и в октябре этого же года пришлось впервые надеть очки для чтения.

Как-то незаметно подкрался и разом обрушился на страну период, который начали как перестройку, а в нашем народе он именуется как катастрофа всего и вся. И это оправданно, так как этот период характеризуется небывалыми — после февральских и октябрьских событий 1917 года и Великой Отечественной войны — общественно-политическими и экономическими потрясениями, начатыми с якобы самыми благими горбачёвскими намерениями перестройки, но закончившимися для СССР геополитической катастрофой. Как говорил бывший премьер России В. С. Черномырдин, «хотели как лучше, а получилось как всегда».

Насыщенность этого исторического отрезка времени событиями обусловила то, что, рассказывая о себе и среде, в которой жил и работал, я просто вынужден говорить только о некоторых из них. Ибо описывать все события в хронологии, да ещё в их исторической связи, для меня непосильная задача, да и «Записки…» мои не для этого.

В авторской статье «История журнала литературы страны» главного редактора роман-газеты (№ 16 за 2012 год) я вычитал буквально следующее: «…если верить воспоминаниям тогдашнего директора ЦРУ Уильяма Кейси, операция по «ликвидации СССР» вошла в свою финальную стадию. Было принято решение активизировать три направления «воздействия» на ситуацию внутри СССР: экономическое (измотать СССР гонкой вооружения при одновременном резком снижении цены на основной советский экспортный товар — нефть), военное (оказать всемерную поддержку афганским повстанцам), политическое (привести к власти в СССР человека, который своими руками разрушит страну)». И такой человек нашёлся. Весь кошмар начался с Горбачёва, ставшего в марте 1985 года Генеральным секретарём ЦК КПСС.

Мне неизвестно, был ли сам Горбачёв одним из агентов влияния или Запад прекрасно воспользовался его никчёмностью, а потом пьянством и тупостью Ельцина для того, чтобы раз и навсегда покончить с Советским Союзом, реализовав планы Алена Даллеса (директор ЦРУ США) по его разрушению через идеологическое развращение населения страны. И сделано это было руками партийно-советской верхушки СССР, часть которой завербовали и создали в стране на её основе мощную пятую колонну, или, как стало модно выражаться в эти годы, «агентуру влияния». Чего стоит в этом плане хотя бы парочка из этой когорты — члены Политбюро ЦК КПСС Советского Союза Эдуард Шеварднадзе (министр иностранных дел СССР) и Александр Яковлев (член Политбюро ЦК КПСС, главный идеолог страны). О Яковлеве В. А. Крючков (председатель КГБ СССР в 1988–1991 годах) в своей книге прямо писал как об иностранном агенте, на которого регулярно поступали оперативные донесения советской агентуры, о чем Крючков также регулярно докладывал Горбачёву. Но с головы Яковлева так и не упал ни один волос. Он был другом Горбачёва, и это, видимо, было главным, если предположить их совместную работу по выполнению задания одного хозяина. Борис Олейник в своей книге «Неизвестный Горбачёв» писал, что Яковлев, без сомнений, был завербован ЦРУ еще тогда, когда был студентом Колумбийского университета в США.

Максим Брежнев в своей книге о Н. А. Щёлокове — некогда всесильном министре внутренних дел СССР — писал: «Чурбанов (зять Л. И. Брежнева и первый заместитель Щёлокова) рассказывал, что он и Щёлоков располагали информацией о теневых цеховиках Ставрополья, которые «отстёгивали» Горбачёву и его Раисе, в связи с чем была разработана оперативная комбинация: в Ставрополье заслали 30 оперативников, собравших такие материалы на Горбачёва, что южнокорейскому президенту такие деньги и не снились. Но когда руководитель этой оперативной группы вернулся в Москву, его встретили в аэропорту и сразу же препроводили к М. Суслову (главный идеолог страны, член Политбюро ЦК КПСС), который забрал весь материал. На этом всё и закончилось» (Брежнев М. Министр Щёлоков. Москва: Печатный двор «Илигар», 2009). Неспроста на Ставрополье в этот период первый секретарь обкома КПСС имел прозвище Мишка-пакет.