Но нельзя не учитывать, что именно под непосредственным руководством Сталина осуществлялись планы индустриализации страны, разгром фашистской Германии и многое другое. Видимо, прав был Константин Симонов, назвавший Сталина «великим и страшным».

На втором месте из вождей, после Сталина, у нас, у детей, в Грузии на слуху, конечно, был Берия. Если с именем Сталина мы, дети, и лично я связывали все победы и достижения Советского Союза, то в лице Берии олицетворялись защита, охрана этих достижений, правопорядок в стране. Его именем в Тбилиси были названы главная площадь, улицы, заводы и фабрики. Даже наша обувная фабрика носила его имя. И конечно, его разоблачение как международного шпиона и тому подобное даже для нас, детей, явилось шоком. Помню, как на уроках грузинского языка учительница скомандовала нам открыть учебник на странице, где был помещён портрет Берии, и замазать чернилами этот портрет. А автомашины, которые доставляли макулатуру на бумажную фабрику, располагавшуюся между обувной фабрикой и радиостанцией, долго после этого, видимо, из библиотек, свозили книги, в которых хоть как-то упоминалось о Берии. Машины с книгами мы, мальчишки, нередко атаковали, когда они с уличной дороги, притормаживая, сворачивали к воротам фабрики. Мы цеплялись, подтягивались за задний борт и выхватывали из кучи наваленных в кузове книг те, что попадались под руку. Моя библиотечка, кстати, в значительной части состояла именно из таких книг. Были они очень разные; многие, не представлявшие для нас интереса, мы забрасывали обратно в кузов. У меня до сих пор из таких утащенных с машин книг сохранились две: о первом русском губернаторе Аляски Баранове и о войне итальянцев в Абиссинии.

Возвращаясь к Берии, должен отметить, что после периода, когда Берия считался врагом № 1, вдруг несколько лет назад появилось сообщение, что каким-то английским научным центром Берия был признан величайшим менеджером всех времён и народов. А потом посыпались книги о нём, одна за другой, о том, какой он был хороший, а если и страдал каким-то пороком, то только одним — очень любил женщин. Одна из последних книг о нём, увиденных мной на прилавке, была толстая книга под названием «Великий Берия». Вот так! Кто знает, где правда? Лично я не сомневаюсь только в одном: все величайшие достижения Советского Союза в области вооружения, в области промышленности и гидроэнергетики в период властвования Берии были совершены под непосредственным его руководством.

Думаю, надо рассказать о том, что у матери было немало знакомых и подруг, которые ходили к нам (а мы к ним) в гости. Некоторых я запомнил из-за доброго отношения ко мне, других, наоборот, из-за того, что они видели во мне какую-то помеху для их отношений с матерью, и о таких сейчас — ни слова. Но вспомню добром, например, Людмилу Сергеевну Баскакову, у которой была дочь Лера, старше меня на пару лет, но мы с ней дружили и часто летом на дачах совместно проводили время. Помню Лилию Сергеевну Турашвили, она русская, но была замужем за грузином. У них было две дочери-красавицы, Рита и Натэла, и двое сыновей — Толик и Зураб. Много лет мать дружила с Шурой Диденко — бухгалтером детского сада, незамужней, имевшей огромную семью, теснившуюся в одной комнате коммунальной квартиры. В этой комнате жила и младшая сестра Шуры — Надя, тоже красавица, которая пыталась со мной дружить, но, как говорят, у меня были другие интересы. Помню подругу матери — армянку по имени Нора; у неё был ухажёр, впоследствии ставший её мужем, который был заведующим фабричным клубом, благодаря чему Нора, моя мать (а заодно и я) бесплатно пересмотрели все трофейные кинофильмы, демонстрировавшиеся в начале 50-х годов в Советском Союзе. Некоторые фильмы мы смотрели по несколько раз (о телевизоре тогда мы ещё и не слышали). Особенно запомнились из этих трофейных фильмов «Остров страданий», «Таинственный знак», «Индийская гробница», четырёхсерийный «Тарзан» с Джонни Вайсмюллером (олимпийский чемпион по плаванию) в главной роли, который буквально свёл с ума всех мальчишек: на подходящих деревьях повисли верёвки наподобие лиан, с помощью которых Тарзан передвигался по джунглям, везде слышались протяжные Тарзаньи крики (ааааа…). То и дело до нас доходили слухи об очередном погибшем мальчишке, который, изображая Тарзана, разбился, прыгая на верёвке через какую-нибудь канаву или с дерева на дерево. Но, несмотря на это, уверен, что современным пацанам не хватает романтики и образа именно такого Тарзана, и не уверен, что им нужна сказка о волшебнике Гарри Поттере.

Рассказывая об этом периоде, не могу не упомянуть телевизор, поскольку его появление в моей жизни, как и для других моих сверстников, конечно, было событием незаурядным. Лично у меня факт передачи изображения на расстояние просто не укладывался в голове. До этого я много о его существовании читал, но всё как-то не верилось, что кино можно посмотреть по какому-то ящику с экраном у себя дома. Впервые я увидел телевизор, когда учился в четвёртом или пятом классе, как ни странно, стоящим на улице, на табуретке, около одного из общежитий авиазавода, которые располагались городком за забором по пути в школу № 97. Школа незадолго до этого была создана и размещена в одном из этих общежитий, и, чтобы в неё попасть, надо было зайти на территорию общежитского городка, пройти эту всю территорию, и тогда мы оказывались у здания школы, которое было последним на границе с полем радиостанции. Перед телевизором — а это был небольшой ящик с малюсеньким экраном — стояла толпа, жадно смотрящая на тусклое изображение на экране: показывали грузинский фильм «Стрекоза». С этого момента телевизор стал виновником многих моих опозданий то в школу, то домой.

Кстати, телевизионный репертуар того времени был очень скучным. В основном показывали какие-то выступления людей с речами, читкой текстов, редко — фильмы, никаких развлекательных передач. И, тем не менее, смотреть телевизор любили, но, скорее, не из-за интереса к передачам, а просто завораживало движущееся изображение на экране, почти «как в кино». Через пару лет телевизор «Рекорд» появился и у нас дома. Мы к нему привыкли и даже стали раздражаться из-за частых его поломок, дёргающегося изображения и его пропажи с экрана.

Так проходили мои отроческие годы, но проходили они, мне казалось, медленно. Я постоянно ловил себя на мысли: «Когда же, когда, наконец, кончится эта школа», а она всё не кончалась и не кончалась.

Эти годы, как никакие другие, предшествующие им, были насыщены событиями и пролетели мгновенно, что объясняется просто: эти три года я пытался одновременно учиться и работать.

Как я уже рассказывал, мои попытки после седьмого класса в 1958 году устроиться на работу захватили сентябрь, после чего под давлением руководства школы мне пришлось явиться в свой восьмой класс. Но за время моего отсутствия в классе многое изменилось, и что-то неуловимое стало отдалять меня от одноклассников. Ушла Аллочка Голобородько, с которой я сидел за одной партой в последнее время; она поступила в техникум. Исчез ещё один мой дружок — Коля Терехов, который просто бросил школу. Не стало Коли Донника, моего большого приятеля, он на велосипеде погиб под колёсами автомобиля. Появились новые дисциплины, в том числе тригонометрия; её я вообще не мог понять, так как отсутствовал на первых темах, и никто не попытался мне помочь с ней. Психологически я никак не мог настроиться на школьную учёбу и спустя две-три недели заявил матери, что в школу я больше не пойду. К счастью, кто-то помог ей устроить меня учеником токаря-револьверщика в механический цех обувной фабрики, которая располагалась рядом с нашим домом.

Обувная фабрика занимала огромную территорию, где размещались четыре длинных основных корпуса, а за ними — здания вспомогательных цехов: механического, обеспечивающего работу всей фабричной механики, столярного, цеха главного конструктора (была и такая должность) и другие.