Видимо, так называли тогда людей, которых теперь именуют налоговиками.
Кажется, только в 60-е годы началась застройка пятиэтажными домами одной из окраин города, которую впоследствии окрестили Черёмушками. Заселён был Тихорецк в основном русскими и украинцами, или, как они называли друг друга, кацапами и хохлами. Редко встречались армяне и кочующие цыгане. Но в период горбачёвской перестройки и удавшегося для США и НАТО развала СССР — с помощью партийной предательской верхушки во главе с Горбачёвым и Ельциным — Тихорецк стал местом «вавилонского столпотворения». Его заполонили месхетинские турки, карабахские армяне, осетины, абхазцы, азербайджанцы, оседлые цыгане, и все они стали или скупать недвижимость, или просто захватывать всё, что можно, вселяясь в оставленные без присмотра дома; они подмяли под себя торговлю, понастроили всевозможных лавок, стали наводить свои порядки, покупать должности в учреждениях — одним словом, становились хозяевами положения в городе.
В 1958 году, после окончания благодатного для меня тихорецкого периода, я поступил работать на тбилисскую обувную фабрику. Но и до этого, и после — во время летних отпусков — я приезжал в Тихорецк. Тогда ещё была жива тётя Дуся. И каждый раз, когда я слышу песенку «На Тихорецкую состав отправится…» (в исполнении А. Пугачёвой из кинофильма «Ирония судьбы, или С лёгким паром»), то с тоской вспоминаю этот городок, и передо мной почему-то всегда встаёт картина: я и провожавшая меня тётя Дуся в ночной тишине, прерываемой паровозными гудками, при тусклом свете лампочек почти пустого вокзала, и терпеливое ожидание нами всегда опаздывающего тбилисского поезда. И каждый раз нам долго приходилось колотить кулаками по железным дверям вагона, чтобы разбудить проводника, который, ругаясь, неохотно впускал меня в вагон и непременно указывал на верхнюю полку, хотя билет у меня, как правило, был на нечётное нижнее место.
Научившись ездить на велосипеде, я буквально не слезал с него до самого призыва в армию. Велосипед стал моей страстью.
И если первый велик мне купила мать, то последующие — а их было за этот период не менее десяти штук, от простого дорожного до трекового гоночного и мотовелосипеда, — я покупал сам или обменивал на что-нибудь. На мотовелосипеде я ухитрялся добираться аж до Коджори. Правда, на самых крутых участках приходилось катить велосипед руками.
Из таких же любителей велосипедов, как и я, сама собой сложилась компания, в которой я занимал лидирующее положение, так как, во-первых, лучше меня никто велосипеда не знал, а поэтому я позволял себе консультировать других и давать им советы; во-вторых, в отличие от других я имел заработок и мог себе позволить определённый велосипедный, как сейчас говорят, тюнинг, чему мальчишки весьма и весьма завидовали.
Пользуясь своим велосипедным авторитетом, я намечал места посещения, разрабатывал маршруты наших групповых выездов, как в самом Тбилиси так и за его пределами. Так, мы не раз, группой из десяти-пятнадцати велосипедов, посещали ближайшие достопримечательности, например города Мцхета, Рустави, а круиз вдоль берега Тбилисского моря, от его восточной крайней точки до западной границы и обратно домой через город был нашим любимым маршрутом. Обратный путь пролегал почти через весь Тбилиси с северо-запада на юго-восток. Своим появлением на оживлённых улицах города мы нередко вызывали переполох среди прочих участников уличного движения, нарушали его ритм и частенько сами становились участниками различных происшествий. Несколько раз нас сбивали машинами, а наши велосипеды, в том числе однажды и мой, просто размазывались по асфальту. Но, слава богу, ни разу никто из нас серьёзно физически не пострадал.
Другим моим по-настоящему серьёзным увлечением была спортивная гребля на байдарке. В Тбилиси была только одна байдарочная команда при каком-то водном клубе в самом центре города, на набережной Куры, в районе одного из причалов. Привёл меня, шестиклассника, туда школьный физрук, познакомил с тренером, который сразу же посадил меня на байдарку (без страховой рамы), чтобы посмотреть, как я буду себя вести. Но я, ничего не подозревая, тут же, хоть и неумело, замахал веслом, и меня пришлось ловить и буксировать к берегу, так как, чтобы делать манёвры на спортивной байдарке, да ещё на быстром течении реки, между двумя высокими бетонными стенками набережной, надо было учиться. Меня сразу же зачислили в команду, в группу новичков. И только после этого я узнал, что далеко не каждый новичок, усевшись впервые на байдарку, мог оторваться от причала из-за страха и не каждый оторвавшийся от причала мог удержать равновесие в байдарке и не перевернуться вместе с ней. Были и такие, которые так и не смогли преодолеть свой страх. Но надо признаться, что больших успехов в гребле я не достиг, кроме нескольких незначительных побед в гонках среди своих. Меня ни разу не включали в команду для соревнований междугороднего или межреспубликанского значения. Но я не обижался, так как довольно трезво оценивал свои способности в сравнении с другими членами нашей команды.
Время от времени я пытался заняться и другими видами спорта, в частности баскетболом, штангой, боксом, парашютом. Но штанга и бокс меня не увлекли, для баскетбола я ростом не вышел, а парашютный спорт для меня начался и закончился одним теоретическим занятием, после которого тренер исчез, и больше мы его не видели.
Видимо, следует отметить, что мою склонность к походам, загородным прогулкам, желание побывать там, где я не бывал ранее, обусловило то, что я знал и видел гораздо больше, чем мои друзья-знакомые. Где бы я ни оказывался, всегда стремился обойти и объехать всё вокруг, мне было интересно всё увидеть своими глазами.
Даже на дачах в разных местах, куда я выезжал с матерью, сотрудники детского сада, готовясь выйти на коллективные прогулки или выехать на пикник, прежде всего спрашивали у меня о лучших для этого местах в округе, так как я в первые же дни после приезда старался обойти все окрестности, узнать обо всех местных достопримечательностях.
Я уже рассказывал о таких интересных местах, как Боржомский район Грузии и отдельные его деревеньки: Цеми, Цагвери, Бакуриани и другие. Все они в настоящее время стали крупными курортно-санаторными центрами, а в Бакуриани была построена большая лыжная база с трамплинами, где проводились соревнования мирового значения.
В этой связи кратко расскажу и о памятных для меня курортах Коджори и Манглиси.
Где-то в 1954 году обувная фабрика построила для своего детского сада стационарную дачу в курортном местечке Коджори, но для сотрудников детсада такой дачи не было, и они вынуждены были снимать комнаты в соседних домах, проживая в них со своими семьями. В первые два-три года бывал и я таким же образом в Коджори, но, став старше, стал ездить к матери только на выходные дни.
Коджори располагался на горах, покрытых буковыми лесами. В окрестностях было множество горных речек, провалов, а в некоторых местах, в скальных осыпях, часто попадались каменные шары (по-научному — оолиты) диаметром 30–40 сантиметров, идеальной формы, как будто их кто-то специально вытачивал.
Знаменит был Коджори и остатками старинной крепости Кер-оглы, которая располагалась километрах в трёх от дачи, на одной из лысых горных вершин, доминирующей над другими. Мы часто ходили к этой крепости, чтобы полюбоваться горными просторами, благо подход к ней находился со стороны Коджори и был пологим, лёгким. Но другой своей стороной крепость стояла на самом краю глубочайшей пропасти. Мы, расположившись на этом жутком краю, часами любовались раскинувшимся под нами пейзажем: гряды голубых гор, планирующие орлы (как у Пушкина) и редкие облака под нами — и так бесконечно, до горизонта, до Армении, а может быть, и до Турции. Гораздо позже я узнал, что историческое название крепости не Кер-оглы, а Коджор-сцихе.
В Коджори я нередко ездил с Женькой Бусалаевым. С ним мы совершали походы по окрестностям, добирались даже до спортивной базы Бетани, которая располагалась в нескольких километрах от Коджори, за горами, в ущелье, в которое мы спускались по склонам гор. Одна из таких прогулок дала мне шанс впервые узнать о так называемых скрытых возможностях человека.
