Это была не мольба, а скорее приказ. Я знала этот взгляд, эту нетерпеливость. Его сводили с ума мои чары, а я всегда приспосабливалась к желаниям Белльман Ноеля, и в этом деле он был настоящим «лесорубом». То, чего он хотел на самом деле, так это обладать мной. Белльман собирался повести меня к алтарю. Этой ночью он снова предложил мне руку и сердце, а я опять мягко отказала ему. Отказ был мотивирован целым рядом причин, казавшихся мне важными, но прекрасный вечер был испорчен.

Я никогда не забуду выражение изумления и ярости на лице этого мужчины. Я знала, что на следующий день мне придется налечь на белила. Под покровом ночи рука Белльмана оказалась очень тяжелой. Это, впрочем, хоть и было в порядке вещей, но надолго отбило у меня желание выходить замуж. А может быть, и желание любить.

Когда Аделаида присоединилась к нам со своим ухажером, я, как всегда, была любезна, и мы продолжили нашу прогулку. К моему великому счастью, ночь оказалась достаточно темной, даже несмотря на то, что вереница свечей все еще освещала дворец и парки, выхватывая из темноты ступени террас, очертания бассейнов, края каменных колодцев. Мое сердце обливалось слезами, но Версаль вновь затянул нас в пучину праздника. Освещенный канал являл собой восхитительное зрелище. По нему скользили туда и обратно лодки, увенчанные фонарями и китайскими балдахинами.

Языки огня плясали в стеклянных кубках, за крышами, в чащах и рощах. Отблески факелов рождали колеблющиеся тени на статуях. Из-за этого они казались живыми. Повсюду звучала музыка.

Объявили начало сказочного огненного представления. Такого я еще никогда не видела. Вертящиеся солнца, огненные буквы… На небе появились переплетенные инициалы молодоженов! Но мало-помалу свечи стали затухать. Ветер крепчал, небо затянулось дождевыми тучами. Неистовая буря обрушилась на нас и прогнала прочь. Празднества прекратились, гости разбежались под проливным дождем.

Это было как запах грусти, вкус неудачи.

Неделю спустя в Париже организовали еще один праздник, в честь наследницы. Весь город благоухал бергамотом. По утрам им окропляли берега Сены. Улицы наводнились ярмарочными палатками, циркачами-акробатами, фокусниками, гимнастами-канатоходцами, оркестрами. Бесплатные закуски, реки вина, танцплощадки то тут, то там. Все улицы заполонили бесчисленные толпы людей, а Сену едва можно было разглядеть под сотнями лодок и кораблей. Огненное представление должно было проводиться на площади Людовика XV[34]. И народ стекался, теснился.

В этот вечер Аделаида и я закрыли наш «Великий Могол» раньше обычного, чтобы присоединиться к празднику. Первые снопы огня, сопровождаемые одобрительным гулом толпы, рвали небо на части. Оно оставалось сухим, но имело необычный красный цвет. Мы быстро поняли, в чем дело, и, прежде чем оказаться в ловушке, сумели растолкать толпу. Одна из ракет взорвалась, пламя объяло всю площадь, декорации, башню для запуска ракеты, ступени. Огонь одержал победу. Возникла давка и паника, праздник обернулся настоящим кошмаром.

Я помню этих несчастных людей, которые кричали дикими голосами. Многие устремились на улицу Ройаль, чтобы умереть там, будучи затоптанными, задушенными, раздавленными. Обе покровительницы, Ламбаль и Шартр, сумели вырваться из своей ложи.

Уже гораздо позднее я узнала, что мадам Антуанетта пришла на праздник инкогнито, с супругом и его тетушками[35]. Слава Богу, они вовремя бросились обратно.

Проклятая площадь… Говорили, будто она считалась самой красивой в мире. Существуют такие скверные места, которые словно притягивают несчастья. Улицы, дома, площади… Площадь Людовика XV — одно из таких мест. Она привлекает смерть.

После великой свадьбы наш магазинчик буквально наводнили клиенты. Люди приезжали даже из Аббевиля, чтобы сделать в Париже необходимые покупки. Среди них были мадемуазель Делатр, мадемуазель Дайе, месье де Фремикур, месье Преконт, семья Дюплу и Андрл.

Мне удалось избежать предначертанной судьбы. Во мне видели огромный талант, способность превратить дурнушку в богиню. Такого рода комплименты ласкали слух, и мне было от чего задрать нос. Многие считали меня высокомерной. Были ли они неправы? Я знала за собой этот грех, я стала надменна, числились за мной и другие грехи. Но такова жизнь, а я — всего лишь живой человек. Вы надеялись услышать что-то другое?

Я никогда не играла в ложную скромность, и, когда говорили, или сейчас говорят о моем «таланте», у меня нет ни малейшего желания отрицать это. Многие, намного более жестокие, чем я, считали меня спесивой, и у них, наверное, были на то основания. Как у скульптора или художника, у меня было чувство формы и цвета. С помощью одного только цвета можно творить чудеса, и мне это удавалось. Вдохновение и техника были неотъемлемой частью моего творчества.

Мне приятно вспоминать о лестных именах, которыми наградил меня Париж. Божественная, несравненная, единственная и неповторимая… Это были всего лишь слова, но какой восторг они у меня вызывали! Я шла по коридорам Версаля, и вслед за мной неслась сладкая мелодия чудесных эпитетов. Господа Глюк[36] и Пиччинни[37] вполне могли бы почувствовать волнение, ведь более прекрасной музыки не существовало.

Я одевала самых высокопоставленных лиц королевства и будущую королеву Франции! Я была бы абсолютно счастлива, если бы не болезнь матери и не нескладные любовные дела. Я чувствовала на себе груз забот и работы, но в то же время необыкновенную легкость, эйфорию. Моя жизнь была наполнена знатными принцессами и яркими переменами.

Мне уже исполнилось двадцать пять лет, а маленькой наследнице скоро должно было исполниться семнадцать. В это время мы встретились и по-настоящему познакомились. Именно с этого момента начинается моя история.

Существует один портрет[38] Марии-Антуанетты, который полностью характеризует ту эпоху. На этом полотне она изображена в охотничьем костюме малинового цвета с кружевными воротником и манжетами. Детские округлые щечки, полные губы, еще не до конца оформившийся нос, большие голубые глаза, немного надменный взгляд. Это была Мария-Антуанетта, но в парадной форме. Не следует верить всему, что рассказывают о ней, и думать, будто наследница родилась с книгой туалетов в руках[39]. На следующий день после свадьбы, нужно признать, она продемонстрировала досадную небрежность в манере одеваться. Мария-Антуанетта часто выходила растрепанной и без корсета. Этот предмет туалета был настоящим мучением, к которому она еще не привыкла. Корсеты, как тиски, сжимали тело от бедер до лопаток, ужасно стесняя грудь, заставляя невыносимо страдать. Они делали женскую талию осиной, но сковывали походку и движения. Принцессам голубых кровей, однако, не прощали ни невнимания к одежде, ни ненадлежащей манеры держаться, и градом посыпались команды:

— Держитесь прямо!

— Поднимите подбородок.

— Опустите глаза. Немного. Не так сильно…

— Никакой фамильярности. Держите дистанцию, всегда помните об этом.

Такова профессия королевы. Эти наставления влекли за собой другие, не менее назойливые. Их давали наследнице мои покровительницы. Маленькой девочке предстояло стать принцессой. И ее гардероб должен был способствовать этому. Быстрее! К хорошему портному! И дело в шляпе. Мои таланты расхваливали, и вскоре меня попросили поработать над утренним туалетом наследницы.

Это были два долгих года после ее свадьбы.

Поначалу меня принимали в апартаментах графини де Мизери.

Я следила за собой и выглядела красиво, в ту эпоху это было несложно. Я стала немного жеманной, но только слегка. Следовало всегда помнить о своем положении и никогда не выходить за рамки. А в моей ситуации предъявлялись особые требования. Ремесло обязывало меня выглядеть всегда хоть и скромно, но элегантно. Правило номер один гласило: нельзя затмить клиентку. И это я должна была соблюдать в те дни особенно четко.