Я же с самого детства была с головой погружена в работу. Я мастерила украшения и чепцы, да с таким же успехом могла бы изготовлять туалетную воду или папильотки. Главное, я не представляла себе жизни без труда.

В этом был, несомненно, секрет моего успеха. Мне возражали, что я ведь была не первая, кто лез из кожи вон. Конечно, это так. Тогда я вновь задавалась вопросом — почему я, почему не другие? Но не находила ответа. Это была тайна.

Итак, я стала компаньонкой хозяйки, и мне платили весьма приличное жалованье. С этого момента судьба еще не раз проявляла ко мне благосклонность. Я была избранницей неба. Вначале, только осознав это, я почувствовала головокружение, но затем, с течением времени, стала воспринимать это как нечто почти само собой разумеющееся.

Тогда я еще жила в комнатушке при магазине. Аделаида часто навещала меня. Я очень любила ее общество. Моя подруга была незаменимым знатоком парфюма. Наши клиентки настойчиво добивались ее услуг, особенно герцогиня де Шартр, для которой Аде раздобыла цветочную воду на основе розового масла, гвоздики и розмарина.

Каждый день нас обеих увозили в Пале-Рояль, к Шартрам.

— Мы установим в мире свои порядки, — звонко возвещала подруга каждое утро.

Только наиболее симпатичные и опытные девушки имели право обслуживать важных клиенток. Аделаида знала, что входит в их число, и всячески это подчеркивала.

— Скажи ей, что так не делают, — шептала мне Пагелла, немного смущенная.

Аде была очень злопамятна и любила провоцировать главных воображал ателье, с которыми она оказалась на ножах с самого своего приезда. Я поддерживала ее, поскольку знала, какими жестокими могли быть некоторые наши девушки.

Нужно было уметь постоять за себя везде, даже у Шартров. Если встреча с принцессой стала настоящим счастьем, то столкновение с ее мужем — откровенной пыткой. Это был насквозь порочный человек, не отказывающий себе ни в каких удовольствиях и не знающий пощады. Скандальная репутация швей пробуждала его интерес, щекотала воображение. Во мне герцог видел лишь лакомый кусок, которым собирался воспользоваться по своему обыкновению. Как животное он подстерегал меня каждый раз, когда я приезжала, наталкивался на меня в коридорах, хватал за руку, душил в объятиях. Этот мужчина не знал границ, а я защищалась, как могла. Я не сдавалась, и он решил взять меня силой. Мне стало известно, что герцог Шартр снял небольшой дом в Нейли, чтобы спрятать меня там. На этот раз я встревожилась не на шутку, уж слишком хорошо была осведомлена о нравах богатых вельмож. Однако я сумела выпутаться из этой истории. Мадам Дуссон, «сама простота», как называл ее герцог, еще помнит об этом! Ведь именно у нее, во время доставки заказа, я поставила распутника на место.

— А вы — маленькая змея! — сказал он мне в тот день. И грозно добавил:

— Я этого так не оставлю, дорогуша.

Этот мужчина был пижоном и болтуном, который любил овладевать женщинами, но еще больше трепать языком. Ему бы блистать своим талантом на сцене — наверняка сделал бы карьеру в Театре Варьете[30].

Одно время я опасалась, как бы выходки герцога не начали раздражать герцогиню де Шартр и других моих покровительниц, но она как никогда была преисполнена ко мне уважения, и благодаря ее милости я недолго еще оставалась компаньонкой хозяйки.

— Время пришло, мадемуазель Роза, — заверила меня высокопоставленная особа и предложила свою помощь. С того момента я стала самостоятельной. Я очень гордилась собой, а мама — еще больше.

Второе головокружение, настоящее счастье, я испытала, когда открыла магазин на все той же Сен-Оноре, между улицами Шамфлери и де Шантр, недалеко от улиц Круа-де-Птит-Шам и Бонанфан.

Разумеется, Аделаиду я взяла с собой, и мы недолго ломали головы над вывеской нашего магазинчика. В моде было все в восточном стиле, и в конце улицы Бюффо продавец тканей назвал свою лавку «У большого турка». А мы решили величать себя «Великий Могол»[31]. Название нравилось нам и устраивало моих покровительниц.

Мне хотелось, чтобы мой бутик стал самым блистательным на улице Сен-Оноре. Я уверена, что могу, не покривив душой, сказать, что он таковым и был: самым красивым, великолепно оформленным как внутри, так и снаружи. Мой магазин приковывал к себе взгляды и завлекал новых клиентов.

Под потолком с позолоченной лепниной сверкали зеркала и светильники. Я тщательно подготовила витрину. По бежево-розовым стенам большого салона развесила десятки полотен с изображением моих знаменитых клиенток. Я также повесила картину Тринкесс. Это единственный мой портрет, который меня устраивает. И не надо говорить ни о Дюплесси, ни о мадам Лебрен[32]. Их кисти никогда не удавалось передать ни мои черты, ни мою душу.

Итак, в моем маленьком храме моды я развесила картины августейших клиенток. Не из тщеславия, а только во благо дела. Эти полотна производили на клиентов колоссальный эффект…

Я ничего не оставляла на волю случая, обдумывая все до последней мелочи, все, вплоть до цвета коробок и обложек бухгалтерских книг. Мне нравился ярко-зеленый цвет, такой неистово свежий. Аде называла его «молодой зеленый крокодил». Ливрею такого же цвета носил мой портье.

Я была уже довольно известной, и благодаря рекомендациям покровительниц мой магазин процветал. Несметные богатства герцогини де Шартр позволяли ей проявлять толику экстравагантности, а мне ее щедрость шла на пользу. Она с удовольствием помогала подающим надежды молодым людям и талантам без гроша за душой.

Именно в то время герцогиня увлеклась другой брюнеткой.

— Очень многообещающая девушка, прямо как вы, — говорила она мне. — У нее ловкие руки, она чувствует цвет и просто обворожительна.

Внешне эта молодая особа действительно была очаровательна. Свежая, задорная, с прекрасными манерами, все, как полагается. Я несколько раз видела ее в Пале-Ройаль. Мы приветствовали друг друга кивком головы и нерешительным «здравствуйте». У этой девушки, как и у меня, рано умер отец. Он был известным портретистом и передал дочери по наследству чувство формы и цвета.

Я еще не знала тогда, что вскоре буду мастерить для мадемуазели Виже красивое платье, а она в обмен на него и в доказательство своего таланта, в котором я не сомневалась, нарисует мой портрет!

Нас, пользующихся покровительством герцогини де Шартр, оказалось великое множество. Как и у других моих покровительниц, у нее было золотое сердце, богатство и связи в самых высших кругах. Герцогиня была, как и ее отец, набожной и щедрой. И, если уж говорить начистоту, грустной и немного скучной.

Герцог такой-то, принц такой-то, пэр, адмирал, обер-егермейстер, рыцарь ордена, наместник Бретани… Пентьевр объединял наиболее почетные титулы королевства, но именно ставшее легендой сострадание давало ему право на самые прекрасные звания. Его величали «принцем бедных». Благородный герцог передал любовь к добру своим дочерям Марии-Аделаиде, Марии-Терезе и невестке, недавно оставшейся вдовой. В этом вдовстве, с моей точки зрения, оказалось больше освобождения, нежели скорби. Покойный супруг, сын старика Пентьевр, был статным мужчиной. Рассудительный, образованный, остроумный, правда, с несколько наивным чувством юмора и рыжий. Под его взглядом вы переставали чувствовать себя непринужденно. Разве можно доверять мужчине, у которого глаза разного цвета! Это был развратник, которого уничтожило его же распутство. От любовных приключений не исцеляли ни пилюли корсара Барбароссы, ни ликеры Агриколы, ни воды Форжа — все это дорогостоящее шарлатанство. Я всегда задавалась вопросом, сумел ли этот мужчина, до того как сгореть в аду, проявить страсть к жене? Она всегда была слаба здоровьем, мадам Тереза. Особенно госпожу мучили головные боли.

Я вижу ее молодую… Уже тогда слишком бледная, померкшая. Женщины завидовали ее белокурым волосам, унаследованным от матери-немки. Но все-таки первое, что бросалось в глаза при виде мадам Терезы — тонкие черты. Прекрасное лицо, ярко-синие глаза необычного разреза. У госпожи были красивые руки, грациозные движения. Невысокого роста, худощавая, она всегда была превосходно одета.