Вдруг старик громко высморкался и обернулся к ней.

— Ты чего хромаешь?

Девочка отвела глаза. Она была в одном башмаке.

— Другой где?

Она пожала плечами. Деду во что бы то ни стало понадобилось отыскать башмак. Он иногда упрямился как ребенок или как пьяный. Повернули назад и стали искать.

На углу все мурлыкал и терся о башмак Фаусто.

И тут старик взбесился. Он подошел к коту и изо всех сил пнул его ногой. Девочка заткнула уши, хотела закрыть глаза, но не смогла и увидела, как далеко отлетел Фаусто.

«Убил», — подумала девочка. Они быстро пошли дальше. Теперь они тащили шарманку вдвоем. Девочка даже не плакала.

Дед нервничал, его трясло. Внезапно он остановился и стал кричать, что стар уже, что сил больше нет.

— Сил моих нет таскать эту музыку, слышать ее не могу! — причитал он, зажимая уши. Потом затих, успокоился и остановился, часто дыша. Посмотрел на девочку и сказал:

— Зайдем-ка сюда.

Таверна была маленькая, окна — грязные. На стойке лежали засохшие бутерброды, из крана капала вода. Тусклым желтым светом горела лампочка — солнце уже спряталось за облака, и на улице было темно.

Они сели за столик. Старик взял стакан вина. В таверне все говорили разом. Старик купил девочке бутерброд с сыром, она жадно съела, ей даже стало жарко. Потом положила голову на стол. Потрескавшаяся мраморная доска была холодная, как лед. Ей было так жалко Фаусто! Но к этой боли уже примешивалась какая-то колючая злость. И тогда открылась дверь, и вошел хромой с аккордеоном. Здесь его, видно, знали. Он заметил их и подошел к столику.

— А, дед, — приветливо сказал он. Старик не ответил и отхлебнул вина.

Хромой взял стул и сел рядом. Потом вынул табак и предложил старику. Тот почесал затылок, взял, и оба стали молча свертывать сигареты.

Хромой заговорил — тихо, не так, как на улице. Девочка подняла голову, прислушалась.

— Я против вас ничего не имею, старина, — начал он. — Но что мое, то мое. Туда я первый пришел. А где один, другому не место. Не так? Ну, а здесь дело другое, здесь мы свои. Или не так?

Старик кивнул. Потом, запинаясь, сказал:

— Слышу я неважно, да и с шарманкой… не привыкну никак. Раньше, знаете ли, когда дочь моя, мать этой малышки, жива была…

Хромой жестом прервал старика, будто говоря: «Знаю, знаю, знакомая история». И начал давать советы: ходить надо быстрее. Пойдешь быстрее, больше улиц обойдешь. Он даже вынул огрызок карандаша и стал тут же на столике чертить план, объясняя, как лучше идти.

Кто-то уронил стакан, и он разбился вдребезги. Девочка вскочила и кинулась подбирать осколки.

— Порежешься! — крикнули ей. Но она не обращала внимания. Дед и парень с аккордеоном занимались своим, им было не до нее. Она собрала осколки, сложила в карман, и вдруг жгучий комок подступил к горлу. «А если он не умер? — подумала она. — Если он не умер? Бедный Фаусто!» Один, всеми брошенный, не знает, что делать, и нет у него сил жить. Она снова чуть не заплакала.

Кто-то вошел, открылась дверь, и пахнуло холодом. Забыв обо всем, девочка выбежала на улицу. Свернула за угол, потом еще раз, еще. Здесь, вот здесь это было.

И правда, Фаусто лежал у самой стены и печально озирался. Девочка наклонилась, взяла его на руки и понесла, сама не зная куда. Она шла, и глубокая недетская горечь разъедала ей сердце. Девочка шла, почти касаясь стены.

Тогда она и почувствовала теплый, какой-то осязаемый запах и подошла ближе. Он доносился из окна, которое было вровень с тротуаром. Девочка нагнулась. Внизу была школьная кухня. Она придвинулась к решетке и заглянула внутрь. Фаусто тоже. Из окна поднимался дым и пар. Как там было тепло! Пахло хлебом и разными другими, для многих привычными, но для них обоих необыкновенными вещами. Тепловатый золотистый пар лез в глаза. Пол на кухне походил на громадные шахматные клетки. На плите стояли огромные алюминиевые кастрюли, в них что-то бурлило. Мелькали ноги поварих в черных туфлях и подолы синих юбок. Девочка машинально гладила Фаусто. На мраморных столиках было много вкусной еды для Фаусто, и Фаусто мог бы ее достать.

Вдруг девочка наклонилась и сказала коту в самое ухо:

— Ну-ка, давай, лезь туда. Не могу же я с тобой все время возиться. Сам учись.

Фаусто тихо мяукнул, и тут она разозлилась и резко опустила его на подоконник, прямо носом в решетку.

— Лентяй несчастный! Ну, я тебе покажу! Думаешь, я с тобой всю жизнь буду возиться? А вот не буду! Лезь туда, лезь за едой!

Фаусто зевнул, потянулся, потом стал тереться носом о лапу.

— Да посмотри же ты на него, посмотри! Он-то может, все могут, а ты?

В кухне под столом спал громадный черный кот, шерсть у него лоснилась. Кот был откормленный и жил, как видно, в почете. Никто его с кухни не гнал. Кот знал свое дело, потому его и держали. Девочка подтолкнула Фаусто.

— Ну иди. Иди, учись у него.

Она снова подтолкнула его, и Фаусто свалился в кухню. Девочка зажмурилась, потом потихоньку открыла глаза.

Фаусто украдкой пробирался в угол, к блюдцу с остатками еды. От радости у девочки заколотилось сердце.

И опять ничего не вышло. Черный кот проснулся, зашипел и кинулся на Фаусто! Жадина проклятая! На блюдце еды полно, а он ни крошки не уступит, раз сам заработал. Девочка видела, как Фаусто отчаянно метался по кухне, искал дверь. Перепугался он до смерти. Но девочка поняла, что кот не причинит ему вреда. Он его выгонял, только и всего: то заурчит, то лапой стукнет. Как хромой с дедом, очень похоже.

Наконец Фаусто пролез под дверью. Девочка вошла во двор и увидела его.

Он как будто плакал. Тусклое солнце выглянуло из-за облаков, и в белесом свете шерсть Фаусто казалась совсем облезлой и даже мертвой.

Девочка села у стены и стала ковырять землю. Фаусто робко подошел — он как будто понял, что все переменилось. И не мяукал, чтобы его взяли на руки. Он лег на бок и зажмурил глаза. Его веки подрагивали от теплых тонких лучей.

Прошло какое-то время. Потом дверь из кухни медленно отворилась, и во двор чинно вышел кот-работяга. Тоже решил погреться на солнышке, зимой не часто выпадают такие дни. Он уселся в сторонке, завернул вокруг себя хвост и как ни в чем не бывало стал вылизывать усы. От него так и веяло сытостью и покоем.

«Ему бы сигару курить, как дону Пако», — подумала девочка. Кот и вправду походил на дона Пако, хозяина магазина, когда тот, поев, шел в бар пить кофе, краснолицый, с заплывшими глазками.

Кот взглянул на Фаусто. И девочке показалось, что он смотрит так же, как смотрел на нее дон Пако, когда угощал сахаром. Долго, очень долго черный кот смотрел на Фаусто. И ей вдруг вспомнилось, как хромой говорил: «Дед, я против вас ничего не имею, но я туда первый пришел. А где один, другому не место». Все правильно. Девочка начала это понимать. Она чуть не заплакала от злости. «А как же! — подумала она. — Он мышей ловит, за то его и кормят и любят».

И тогда она решила — пускай Фаусто попробует еще раз, последний. Она вспомнила, что недалеко есть старая часовня, тамошний священник как-то дал ей образок. Она вроде бы слышала, что в ризнице много крыс. Большие, отвратительные, они грызут свечи.

Девочка подхватила Фаусто на руки и бросилась бежать.

Только в часовне она поняла, как долго бежала. Казалось, булавки впились ей в ноги, она еле могла говорить. В часовне было темно.

На цыпочках она вошла в ризницу. Священник стоял к ней спиной и что-то искал в ящике. Она подошла ближе.

— Тебе чего, девочка? — спросил он.

Она объяснила, как сумела. Он все не понимал, думал, она хочет продать ему Фаусто.

— Нет, не надо, — отказывался он. — У меня уже есть два кота. Да и получше твоего.

— Да нет, я вам его так оставлю, подарю, чтоб он тут жил, мышей ловил, а вы бы его кормили.

Священник задумался. Потом чуть заметно улыбнулся. Он был высокий, белокожий, на щеке розовело круглое, похожее на землянику пятно.

— Ладно, — сказал он, — оставь.