Крышка рояля поднялась до отказа, и оттуда вырвался золотистый вихрь. Соткавшийся в бесконечность мелькнувших, сменяющих друг друга образов — большую часть наверняка не смог бы зафиксировать даже бессмертный человеческий глаз, да и на то, что я уловил все, я тоже отнюдь не рассчитывал, — и вдруг обрел плотность, превратившись в невысокую пожилую священницу в черно-белом длинном балахоне с золотым медальоном, изображавшем крест в круге, на груди, и в проволочных золотых очках. Вокруг нее пятнами легли лужицы света, не исходящего ни из какого источника.

— Вы? Именно здесь?.. Минутку, вы же не были той самой цивилизацией, что его создали?..

— Нет, — мягко и весело откликнулась священница. — Мы лишь приглашены сюда через портал-червоточину, которую он может поддерживать. Мы поговорили, мы все уже знаем, хотя у нас долго не было доступа в это место, — она повела рукой. — Потому что это место было на Земле, а она была вырвана из нашего пространства. Как вы знаете, фотоны не могут пересекать границы вселенных.

— Фотоны?!.. — выдохнула Марта с изумлением.

— Мм… я вас представлю. Наши гости — эфемеры, очень древняя цивилизация. Они живут в темпе, очень отличном от нашего, поэтому мало кто может общаться с ними. Собственно говоря, они представляют практически конгломераты чистых фотонов, им нужно приложить очень много усилий, чтобы замедлиться… вернее, лишь создать такой эффект, для хоть какого-то взаимодействия с нами.

— Гости?.. — Марта огляделась. Она наверняка уже поняла, что я имел в виду, но для отражения этого понимания недоставало нужной скорости.

— Их очень много, и они постоянно сменяются, но поддерживают форму, удобную для общения с нами.

— Аа!.. — выдохнула Джонс восхищенно. Да, восхищение — это именно то, что можно испытывать при встрече с эфемерами.

— Вы зовете эфемерами нас, потому что мы быстро стремимся прочь, нигде не задерживаясь, — благожелательно произнесла священница. — Но для нас — это вы исчезаете слишком быстро. В этом есть свое удивительное волшебство, для нас недостижимое.

— Вы очень любезны, — заметил я. Хотя, пожалуй, не мог сдержать некоторой прохладцы.

— Минутку, — сказал Джек. — На какой бы Земле мы ни были, как это — не было доступа? На Земле совершенно точно водились еще родные фотоны. Как же они могли куда-то деться?

— Но мы потеряли связь с частью себя.

— Ага, так понятнее. Я понял, вы появились потому, что рады, что соединились с чуть не потерянными родичами!

— Примитивно, но именно так! — благожелательно-радостно возвестила священница. — Наш друг обещал нам помощь, а мы обещали, что поможем ему теперь объясниться.

— Простите, насколько я помню, он вполне был способен изъясняться, когда мы общались с ним… в прошлый раз. Хотя ему понадобился для этого разум постороннего человека. А совсем недавно, на Земле, он даже сумел передать мне информацию о сайлентах. Но это было единственное, что он соизволил «сказать». Хотя я очень благодарен ему за помощь, которая была постоянной и неизменной. Это я признаю.

— Он находит теперь неэтичным вторжение в чужой разум, — объяснила священница. — И не желал использовать в своих целях разум любого из людей. Кроме того, он размышлял и наблюдал, так как это то, что он умеет совершенней всего. Он желал выказать свою добрую волю, продемонстрировав помощь при минимальном вмешательстве.

— Ага. Спасибо. Но все-таки он задержал Харкнесса. Было ли это так уж необходимо, точно ли мы не справились бы сами?

По телу сотканной из фотонов в обманчиво плотный объект священницы пробежала неуловимая рябь.

— Это одна из причин, по которой он хочет обратиться к тебе.

Несмотря ни на что, я подавил внутренне всколыхнувшийся приступ паники. Я точно не хотел иметь ничего общего с этим… предметом. От одной мысли, что он хочет мне что-то навязать, надзирать за мной хоть в чем-то, становилось тошно.

— Я слушаю, — выдавил я, скрипнув зубами — не намеренно, просто не мог сдержаться. — Может быть, у него есть претензии к тому, что я что-то не так сделал со вселенной, а ему затем проигрывать все это снова и снова? Без изменений? И ему бы хотелось, чтобы я что-то исправил, или чего-то никогда не делал, чтобы ему было приятнее?..

— Снова и снова? — громко шепнула Марта, — О чем это он?..

— Нет, — веско сказала священница. — Он — очень древний инструмент, и он разумен, способен учиться. Он является саморазвивающейся личностью. А каждая личность рано или поздно приходит к вопросу о своем предназначении, и о том, согласна ли она со своим предназначением. И обретает свободу от своего предназначения, если оно бессмысленно.

— Бессмысленно? — переспросил я.

Священница кивнула.

— Бессмысленно воссоздавать одну и ту же вселенную, мертвую, без изменений, будто запись, когда их и так бесконечность. Когда многие из них и без того повторяются, естественным образом. И продолжают жить, изменяться. Повторение не избавит вселенную от гибели, только заключит ее в бесконечную ловушку, абсолютно бессмысленную и неживую. Он решил отказаться от своего предназначения. Цивилизация, создавшая его, давным-давно погибла и все еще существует — если повелитель времени вздумает вернуться в те времена. Она просто есть. Их не нужно бесконечно поднимать из мертвых.

— Но чего же он хочет от меня?

— Понимания. Ты тоже тот, кто отказался от своего предназначения, с которым был создан.

Я озадаченно нахмурился:

— От предназначения вызвать Галлифрей из его условного небытия? Вот уже не знаю. То, что я делаю — я уже думал об этом: насколько это в действительности мое желание? Или только сублимация первичной внедренной «программы»?

— Все мы изначально состоим из того, что никак не можем контролировать. Это лишь наша природа — данные, которые мы можем затем модифицировать, исходя из нашего опыта, нашего постижения мира. В некотором роде, ты изменил другое предназначение — разрушить Вселенную.

— Стоп, стоп! — я возмущенно поднял руку. — Это никогда не было целью. Только побочным эффектом! Иногда.

— Это было не твоей целью. Потому и было «побочным эффектом». Именно это ты изменяешь сознательно. Как он хочет изменить цель, почти сохранив иную свою функцию — накопление и хранение информации о Вселенной.

— Так чего он хочет на самом деле?

— Он хочет… умереть, — священница сделала заминку перед последним словом, будто не могла подобрать того, что передаст значение наиболее сжато и точно.

— Что он хочет?.. — не поверил я своим ушам.

— Умереть и двигаться дальше. Стать чем-то другим.

— И как же я могу ему в этом помочь?

— Чтобы перестать быть собой, ему нужно стать чем-то другим. Может быть, Новому Галлифрею понадобится новая Матрица? Он готов стать ею, он содержит в себе практически полную модель Вселенной, которая может все время варьироваться. Разумы повелителей времени могут найти в нем отличное пристанище.

— Понятно. Кто-то желает крови. А кому-то нужны наши разумы?

— Они будут в нем прекрасно сохранены. Это уже готовая Матрица. И это совершенно бескорыстное предложение. Если не считать извлечением выгоды то, что он сможет приносить пользу. Делать то, что кому-то нужно, и что он и так почти предназначен делать. Но только почти. Так же как ты.

— А что будет, если он передумает снова?

— Он не передумает, он слишком изменится для этого.

— Откуда вы знаете?

— Мы обещали ему это. Эфемеры не лгут. Это старая истина.

— Может быть, не лгут. Но не говорят всей правды. Наша свадьба с Ривер — вы сказали, что она будет реальнее, чем сама реальность.

— Мы сказали: «если вы захотите этого».

— Да. Позднее мы узнали, что вы поместили в нас наногены…

— Это лишь для вас выглядело как наногены.

— Неважно. Наши чувства друг к другу. Каково, по-вашему, узнать, что они были чем-то чуждым, запрограммированным?

— Мы не знаем.

— Конечно, не знаете!

— Но мы ничего не делали с вашими чувствами.