— Да уж ты блин вовремя, Каско, а то нуклеарная семья тут у нас чуть в мелкие дребезги не разлетелась, с горечью говорит Симпель в домофон.
Пока Каско поднимается по лестнице, Симпель успевает забросить в себя один миллиграм ксанакса. Каско, со своей стороны, стоя в дверях, так и сияет обеспеченной, благодаря снегу, уверенностью в себе. Он занюхал пару жирных линеек перед выходом из дома, а с собой ему запасов хватит, чтобы продержаться целый вечер. Рождественский праздник больше не пугает его, так скажем. Заботы испарились из его башки с той же скоростью, с какой исчез в носу снег. По мнению Каско, дома у Симпеля, Мома-Айши и Лониля все выглядит просто кошмарно; стоит вспомнить, что родители Каско, невзирая на всю свою толерантность и терпение, воспитывали его в строгих и весьма гигиеничных рамках. Во-первых, похоже, в этой квартире уже сто лет не убирались, что само по себе абсурдно, поскольку они въехали-то в нее всего пару недель тому назад. Во-вторых, все поверхности, покрытые линолеумом или пластиком, исчерканы лонилевыми черточками и крестиками. В-третьих, запашок там стоит тот еще, в каждой семье есть свой особенный семейный запах, пусть так, но без знакомства с этим семейным запашком Каско очень бы хорошо обошелся. В-четвертых, каждый из не слишком многочисленных предметов обстановки, находящихся во владении семьи, размещен в квартире до осатанения небрежно, и расставлены они все вкривь и вкось. В-пятых, не плохо было бы намекнуть, что такая комбинация материалов, как объедки и сигаретные бычки, является в значительной мере деликатным объектом. В-шестых, разлитое по всей кухне, где между сидящими там Мома-Айшей и Симпелем угадывается некая семейная ситуация в развитии, молоко не особо способствует улучшению общего впечатления. Каско здоровается с Мома-Айшей и тщится пристроиться поаккуратнее за кухонный стол, не вляпавшись в молоко, на подтирку остатков которого Симпель, очевидно, решил положить с прибором. Симпель не замечает, что Каско так накачан снегом. Да это, в общем-то, и не важно. Рукопожатием он обменивается с Симпелем, только усевшись за стол. Первое, о чем спрашивает Симпель, это нельзя ли у него стрельнуть сигаретку. Каско извлекает пачку Лаки Страйк и спрашивает, радуется ли Лониль предстоящему празднику елки, на что ему отвечают, что Симпель не имеет ни малейшего к черту понятия о том, понимает ли Лониль вообще, что они идут на праздник; елки зеленые, ведь с этим чертенком вообще невозможно общаться. Каско спрашивает, какие тогда у них основания идти на праздник — они ведь как бы ради Лониля туда собираются?
— Мы туда собираемся ради гребаного принципа, пора бы уж к ебене матери понять, слышит он в ответ.
Каско соображает, что лучше эту тему не поднимать — если он не хочет нарваться на разлив желчи и поток сарказмов, а он этого не хочет, ни сейчас, ни в другое время, — а просто хочет сделать свое дело без ненужных вопросов. Ему ничего не стоит снисходительно смотреть на такие мелочи, когда он принял такую кучу кокаина. Разговор как-то не клеится, пока бразды правления не берет на себя Симпель, а Симпель работает, по всей видимости, над тем, чтобы загладить свою выходку из-за молока; возможно, он совершенно сознательно придерживает язык до тех пор, пока ксанакс не явит своего действия, приглушив всегда наличествующую бурю раздражения и беспокойства, бушующую в нем. После добрых десяти минут производимого Мома-Айшей шуршания газетой (шуршания, вызванного мелкими движениями, не перелистыванием), Симпель прекращает игру в молчанку и спрашивает Каско, упоминал ли папа Ханс новый видеоконцепт; Симпель со своей стороны признается, что ему он показался недурным. Мома-Айша, очевидно, ничего об этом концепте не слышала, потому что она откладывает газету и спрашивает, о чем это они говорят. Каско быстренько рассказывает о том, что происходит, и Мома-Айша спрашивает, почему Симпель ничего ей не рассказал об этом. Симпель оправдывается тем, что, мол, думал, что ей будет неинтересно, но понимает, что это жидкое оправдание.
Примерно в половине пятого Симпель поднимается и говорит, что пора. Каско наблюдает, как он накручивает пару кругов по гостиной, прежде чем собирается с духом и говорит натужно-приятным отеческим голосом: «Ну вот теперь нам пора на елку, Лониль! Иди сюда, мы поможем тебе одеться». Затем ему приходится повторить это еще пять раз, прежде чем Лониль откликается: «He-а». «Пойдем, пойдем», гнет свое Симпель. «He-а», повторяет Лониль. «Еще как пойдем!» снова говорит Симпель, и так они продолжают перекидываться репликами, пока Симпель не повышает голос и Мома-Айша не находит, что придется встрять. Она откладывает в сторону нескончаемую газету и выходит в гостиную, где ей удается поставить Лониля на ноги, а затем и исхитриться и напялить на него уличную одежду. Каско идет за ними и зашнуровывает туфли возле входной двери. Натягивая спортивную куртку, Симпель просит Мома-Айшу проводить их до первого этажа. «Помоги мне выставить его на улицу, если мы хотим, чтобы у нас вообще что-нибудь сегодня получилось», ноет он. Лониль совершает три попытки удрать в комнату Мома-Айши и Симпеля, в последний раз он крепко цепляется за ножку кровати. Мома-Айша старается уговорить его, выманить как-нибудь, а Симпель все это время стоит, сыпля ругательствами, и поглядывает на Каско с беспомощностью во взоре. «Если этот вечер пройдет безболезненно, я, вот чтоб мне треснуть, влезу на стол в гостиной и нарисую на потолке огроменный такой к дьяволу крест», бубнит он. Каско кивает. Он чувствует в этой ситуации непоколебимую уверенность в себе, хотя он знает, что это благодаря мощным химическим соединениям, которых не было бы у него, если бы не Айзенманн со своими запасами. Каско предлагает Симпелю жвачку, но Симпель отказывается; приходится Каско как миленькому жевать свою жвачечку самому, что он и делает неестественно лихорадочно. Симпель пялится на ходящие ходуном мышцы челюстей Каско; Каско не отводит взгляда; все это молча.
По пути к улице президента Харбитца Симпелю, чтобы Лониль не артачился и шел вперед, приходится наорать на него не больше четырех раз. Один раз Лониль наклоняется, чтобы поднять собачью какашку («Блин, нет же, Лониль, это же дерьмо! Брось! Это вонючее дерьмо!»), один раз он исчезает в киоске («Послушай, Лониль, тебе в школе нахрен столько лимонада будет, что ты им блевать захочешь!»), один раз он ложится на землю и изображает мертвого («Кончай, Лониль, у нас на фиг нет времени на такую херовину, ты меня своими дешевыми блин фокусами вокруг пальца к чертовой бабушке не обведешь!»), и один раз он разворачивается и дует назад («ЛОНИЛЬ! А НУ ВЕРНИСЬ СЮДА! ЕСЛИ ТЫ НЕ БУДЕШЬ СЛУШАТЬСЯ, Я СЕЙЧАС КАК ВМАЖУ ДЯДЕ КАСКО!») В этом последнем случае он бегом возвращается обратно в надежде посмотреть, как папа Симпель навтыкает дяде Каско, но увы.
Внешне никаких признаков того, что в троице, спешащей по улице президента Харбитца, есть что-то особенное, не проявляется. Лониль, пока с ним не заговоришь, выглядит здоровым ребенком, Симпель никого не отпугивает ни спортивной курткой, ни мокасинами, а Каско и вообще выглядит как любой хорошо одетый и ухоженный мужчина тридцати лет.
У них в запасе добрых пять минут, чтобы отыскать дом 16, который, конечно же, оказывается самым представительным зданием на всей улице. Не то что какой-нибудь типовой проект с 1700 квартирами для понаехавших издалека, нет, совсем не то. Они звонят, и дверь открывает Ивонн(ючк)а. Увидев ее, Лониль пытается удрать, но Симпель удерживает его за воротник и шипит в ухо, что в доме хранятся необъятные запасы лимонада, так что успокойся и помалкивай. Ивонн(ючк)а здоровается с ними настолько по-взрослому, что в любой иной ситуации Симпеля бы заклинило, но вот именно в этот раз он почитает необходимым пояснить, что они явились на рождественский праздник, будто Ивонн(ючк)е этого самой не докумекать. Единственный, на кого ситуация абсолютно не действует, это Каско. Он первым входит в двери, когда девчушка произносит «Входите и снимите, пожалуйста, обувь в прихожей», и быстрее всех скидывает с себя туфли; и вообще, не успевает еще Симпель стянуть с Лониля куртку, а Каско уже стоит в гостиной и ведет приятную беседу с самой миловидной из присутствующих мамаш. «Ишь ты, шустрик какой на хуй выискался», думает Симпель, пытаясь углядеть, где же стол с лимонадом; это единственное средство борьбы против плохого поведения Лониля, какое приходит ему в голову.
