Если 'знатная' Москва только булькала, то молодая кипела. Молодости вообще свойственно обличение предков, нашей же в особенности. Не зря господин Гегель придумал свой закон отрицания-отрицания. Как выразился Зверев: 'Студенчество оборзело не по-детски'. Исключения из университетов и высылки из столицы не помогали. Представители интеллигенции и буржуазной профессуры разражались гневными отповедями в адрес правительства. Социалисты революционеры и социал-демократы стояли на линии фронтира. Все чаще звучало имя Льва Давыдовича Троцкого. На другом краю сопротивления стоял союз освобождения, что по слухам стал окучивать господин Милюков.

Одним словом, прав оказался великий писатель земли русской товарищ Солженицын - российскому обществу монархия обрыдла.

***

Сегодня Дима вернулся хмурый. Даже Мишенин заметил, что, попивая чай, Зверев о чем-то напряженно думает. Борис не торопил товарища.

- Вот что, братцы, - наконец решился Дима. - Мне кажется, нас ведут.

- Хм, что ты имеешь в виду? - откликнулся Борис, бросив быстрый взгляд на насторожившегося Доцента.

- А вот сопоставь. Позавчера в нашей слободке двое прижали Ильича. Бумажник отобрали. Благо сосед вышел, спугнул. Вчера я заметил двоих пришлых. Справился о них у Мишки Дроздова. Местный 'смотрящий' сильно удивился и обещал навести справки. Ясно одно - это не местные.

- Ты думаешь, старьевщик?- мгновенно вник Борис.

- А давай проанализируем. Все знают, что денег у нас, как у того латыша. Кто мы для них такие? Молодой шалопай, у которого ума не хватает оприходовать богатую соседку, инженер да профессор, что бедных студентов учит. Со всех сторон мы уважаемые и почтенные люди. Так откуда растут ноги? Из поезда? Не похоже - полицаи кошельки отбирают только в околотке.

- Дима, вы думаете, на нас пошла охота? - в волнении Ильич затеребил ворот рубашки.

- Так ведь охота пуще неволи, правильно, Владимир Ильич? - весело откликнулся Дмитрий. - Доцент, ты не переживай. Мы тебе и третий бумажник купим.

После экскурсии, устроенной Гиляровским по Хитровке, Мишенин был ошеломлен. Он и представить себе не мог, что совсем рядом существует ад.

Бездомные псы и смрад гниющих отходов. Привидениями слоняющееся отребье. По сравнению с увиденным на Хитровке 'его' ночлежка казалась чем-то вроде курорта. Безумные лица, пьяные драки на грани смертоубийства. Бегущая в исподнем проститутка, чем-то не угодившая клиенту. Все это Ильич увидел почти в центре первопрестольной.

Доконала Ильича баба, здоровенным задом согревающая ведро с пирожками. Тетка периодически гнусаво взрыкивала: 'Пирожки, горячие пирожки с печенкой'. Доценту объяснили, отчего у нее провалился нос. Итог был печален - съеденное им в трактире 'Каторга' оказалось на снегу. Позже друзьям показалось, что Мишенин втайне побывал на приеме у местного 'хренового' доктора.

Был еще один итог 'экскурсии' - у Ильича тамошние умельцы похитили бумажник. Теперь же Доцент вновь лишился кошелька, на этот раз в результате столь странного грабежа.

- Дим, ну хватит тебе Ильича лечить, он и так со вчерашнего дня нос из дома показать боится.

- Эт точно, боится. Так нос-то зачем показывать? Нос нужен, чтобы им нюхать воздух. А показывать его нет нужды. Я правильно говорю, Ильич, или нюхать надо что-то другое?

Против ожидания Мишенин не стал огрызаться, лишь спросил, махнув рукой:

- Борис, но как нам выпутаться, если полиция бессильна?

После памятной 'экскурсии' Ильич несколько дней о чем-то напряженно размышлял. Трудно сказать, что больше на него повлияло: разговоры с университетской интеллигенцией, Хитровка или все вместе. Так или иначе, но Ильич чуть трезвее стал смотреть на окружающий мир. Зверев даже высказал опасение, как бы Ильич не заделался социалистом.

Даже к идее создания спортклуба Мишенин смягчил свое отношение. И вот теперь Владимир Ильич сам высказал очевидное: во многих случаях полиция объективно ничего не могла сделать.

- Ильич, а что ты сам по этому поводу думаешь? - спросил Зверев. - Кстати, а что в таких случаях пишут в детективах?

- Дима, это же пустое. Разве можно всерьез говорить о бандитских сериалах?

- Интересный разговор получается! Так уж в киношках нет ничего разумного? Ильич, ты только приемы перечисли. Как бы теоретически, без ужастиков для дурачков, - заинтересовался Федотов.

- Можно откупиться, - неуверенно вымолвил Мишенин.

- Правильно, можно. А что еще? - ободрил товарища Психолог.

- Устроить силовую акцию, - неожиданно высказал 'крамольную' мысль Доцент.

- Тоже верно, а еще что?

Пару минут Мишенин напряженно думал, перебирая в памяти нехитрый арсенал приемов киношных 'джентльменов удачи'.

- Я думаю, нам надо наладить неофициальный контакт с милицией! - наконец с облегчением выдал экзаменуемый.

- Не с милицией, а с полицией! А в целом, браво, Владимир Ильич! Примие мои поздравления. Ты высказал вполне здравые мысли. В особенности последнюю, - впервые без шуточных подначек поздравил Мишенина Зверев. - А теперь, Ильич, я поведаю тебе о наших с Федотовым приключениях первых дней в этом мире.

***

Ретроспектива. Декабрь 1904. Где-то на улицах Ямской слободки.

В декабре, сразу после переноса, Зверев с Федотовым изрядно изголодавшиеся, наткнулись на открытую лавку старьевщика. Было это на одной из кривых улочек Ямской слободы.

Идти в центр столицы переселенцы не рискнули, опасаясь патрулей полиции и вооруженных отрядов. По их мнению, даже в центре все магазины должны были закрыты. И вдруг незапертая лавка! Это смущало, но деваться было некуда. Такие представления о революционных событиях позже показались им верхом нелепости, но в тот вечер они пребывали в своих заблуждениях.

Отворившаяся дверь звякнула колокольчиком на пеньковой веревке. Пахнуло теплом и старыми вещами. С жилой половины потянуло подкисшими щами. Пустые желудки откликнулись спазмами.

Три ступеньки в полуподвальное помещение. Низкий темный потолок. Небольшое оконце под потолком высветило множества вещей. Плошки. Бронзовый примус. Валенки. Тюки с тряпьем. На вешалке неожиданно приличная шуба, явно не хозяйская.

'Краденая? - мелькнуло у обоих.- Какой нормальный человек сунется в эту нору сдавать хорошую вещь. Значит, здесь скупка краденого'.

За прилавком неопрятный мордатый тип лет сорока, по виду приказчик. Расчесанные на две стороны блеклые волосы и борода клочками. Черный, лоснящийся на животе жилет. Из-под жилета до колен свисает серая рубаха. Глаза цепкие, злые, бегают по лицам посетителей.

- Ну-с, чем могу служить почтенной публике, - раздался скрипучий голос без намека на доброжелательность.

На свет появились кварцевые Cassio. Блеск металла отозвался хищным блеском злых глаз.

- Так откель у вас игрушка такая? - интонацией выделил 'у вас' мордатый.

- Почтенный, а как вас величать?

- Да вам-то не все едино? Филимоном зовите.

- Ну, Филимоном так Филимоном, - констатировал Федотов. - Из Германии мы, и часики оттуда. Друг мой Макс Отто фон Штирлиц - чистый германец. По-русски ни слова не понимает. Uberzetzen Sie sich, bitte, Max.

- O ja, naturlich, main Freund, - с готовностью откликнулся 'подданный Кайзера'.

- А в России светопреставление, так и ограбили нас тут же. Вот только часики фон Штирлица остались.

- Занятная история. Сказки это! - вынес вердикт мордатый. - Ограбили, а часики оставили. И одежка справная, да не сняли. Так сколько хотите за свою игрушку?

Пухлая рука с грязными ногтями поднесла Cassio к уху.

- А почему механизма не тикает? - в голосе прозвучала обида

- Германские, потому и не тикают. Видишь, стрелка бежит, секунды отсчитывает? Это такой механизм, что полгода можно не заводить!

Ja, ja. Das ist Fantastisch, - подтвердил представитель германской нации. Бери, мол, не сомневайся.

- Чудно, только игрушки нам без надобности, - рука небрежно вернула Cassio.