Батистина придала своему лицу страдальческое выражение.

— Флорис, это была свадьба, сыгранная по законам берегового братства, она не имела никаких последствий…

— Однако ты же проводила с ним ночи!

— НИКОГДА… К тому же бедный Фоккер был немощен: ему выстрелили из мушкета как раз туда… Ты понимаешь, что я хочу сказать…

— Однако ты подолгу запиралась с ним в каюте, когда плыла на «Красавице», — удивленно протянул Флорис.

— О! Лишь для того, чтобы спокойно играть в домино! — самым серьезным образом заверила его Батистина.

В ветвях зачирикали пробуждавшиеся птицы. Флорис громко расхохотался. Играть в домино! Только Батистина могла такое придумать! Это было удивительное создание, непредсказуемое и изменчивое… Итак, он никогда не узнает всей правды. Однако было ясно, что нераскаявшийся соблазнитель уже прочно прилепился к этому телу с шелковистой кожей… движением собственника он привлек ее к себе.

— Батистина… Батистина, любовь моя!

И в лучах восходящего солнца они соединились вновь.

Вот уже несколько дней два всадника двигались в сторону Аппалачской реки. Флорис и Батистина скакали бок о бок; когда лошади шли шагом или легкой рысью, они болтали, как все влюбленные во всем мире. Жорж-Альбер и Маринетта не мешали им: они также переживали свой страстный роман.

С тех пор как Батистина неожиданно сама пришла к нему, Флорис полюбил ее еще больше.

Жизнь заиграла для влюбленных новыми красками. Каждую ночь они вместе опускались на ложе из листвы, и начинались бесконечные ласки и поцелуи, прерываемые лишь признаниями в любви; затем жаркие объятия возобновлялись. В опытных руках Флориса Батистина училась быть настоящей женщиной. В сущности, она не так уж и солгала: ни с одним мужчиной она не испытывала такого наслаждения, какое она познала в объятиях Флориса. Каждый вечер она отдавалась ему со все нарастающей страстью. Ревнивый Отелло понимал, что только сейчас в ней по-настоящему пробудилась чувственность. От сознания этого он испытывал двойное удовольствие и особую гордость. Не получив благословения, Батистина уже стала его вещью, его товарищем в горе и в радости, его ЖЕНОЙ.

Они ехали все утро, как вдруг вдалеке послышались хриплые голоса.

На берегу ручья расположились лагерем индейцы. Флорис сделал знак Батистине спрятаться за деревьями вместе с Жоржем-Альбером и Маринеттой.

Подняв руки в мирном приветствии, он выехал из леса.

Раздался крик:

— ЮЛАКИМАТАНА! ЮЛАКИМАТАНА!

Красный, Зеленый, Желтый, Голубой, Розовый и Черный Мокасины босиком заплясали вокруг всадника.

Радуясь встрече с сыновьями Старого Волоса, Флорис позвал Батистину. Он представил их друг другу, и Мокасины все вместе гордо повели своих друзей в лагерь натчезов.

Дальнейший разговор происходил за трапезой: перед путешественниками поставили дымящийся котелок с супом из многоножек с добавлением муравьев и гусениц. Жорж-Альбер и Маринетта отказались принять участие в пиршестве, но Флорис и Батистина, обладая менее изысканными вкусами, с аппетитом ели предложенное им блюдо и слушали рассказы индейцев.

Из двенадцати Мокасин осталось всего лишь шестеро. Поселок Старого Волоса в протоке Жантийи был подожжен и выгорел до тла во время эпидемии. Выжившие решили сняться с насиженного места и отправиться на восток.

— Большой белый брат с изумрудными глазами тоже покинул свой народ и вместе с солнечной женщиной решил обрести покой в краях, где восходит солнце? — вежливо спросил Красный Мокасин, который после смерти Старого Волоса стал главой рода.

Флорис счел, что он чересчур пристально разглядывает Батистину, и тут же решил расставить все точки над «и». Взяв Батистину за руку, он торжественно произнес:

— Солнечная женщина принадлежит мне, Красный Мокасин…

При этих словах неведомая прежде нежность охватила Батистину.

— Да, я вижу это по ее глазам, Юлакиматана, сердце ее чисто, и огонь ее пламенной страсти принадлежит только тебе!

Батистина склонила голову на плечо Флорису и прошептала:

— Видишь, любовь моя, Красный Мокасин оказался тонким знатоком человеческой души!

— Предательница, я уверен, что твой огонь ослепил и его! — также тихо ответил Флорис.

Он счастливо улыбался: как он любил ее! Нежно погладив ее белокурые локоны, он вновь повернулся к натчезу.

— Великий вождь, моя жена и я разыскиваем моего единокровного брата Адриана… Он пропал во время Великого Бедствия… Красный Мокасин любит своих братьев, поэтому он может понять, как горька и печальна разлука с любимым братом!

Братья дружно закивали головами, их длинные косы, украшенные птичьими перьями, печально закачались. У всех натчезов было поразительно развито чувство семьи, и они все поняли. Красный Мокасин встал. С его губ срывались глухие отрывистые звуки. Объяснив соплеменникам, чего от них ждут, он снова сел напротив Флориса.

— Юлакиматана, меньше, чем через одну луну все натчезы, проживающие на землях, простершихся от Аппалачских гор до бухты Святого духа[39], узнают о твоем горе… И если твоего золотоволосого брата еще не съели свирепые чикачи, не разрезали на куски страшные шауаноны… не скормили рыжим муравьям лицемерные шаткасы… хорошие натчезы отыщут его для тебя! Если Юлакиматана хочет, мы можем вместе продолжить путь в края, где восходит солнце.

Батистина тревожно взглянула на Флориса. Она вспомнила о «доброте» разгневанных натчезов. Флорис ободряюще сжал ее пальцы. Хрупкая ручка Батистины задрожала, оказавшись узницей крепкой ладони своего избранника. С ним ей никогда не бывает страшно. Ему принадлежит право принимать решения, она же всюду последует за ним.

— Я и моя жена от всего сердца благодарим Красного Мокасина и с удовольствием присоединимся к великому народу натчезов! — ответил Флорис.

— Интересно, а нас, значит, так никто и не спросит? — проворчал Жорж-Альбер. Маринетта успокоила его, нежно куснув за ухо — это был лучший способ убеждения.

Шли дни, но об Адриане не было никаких известий. Красный Мокасин и его братья с помощью дыма костров разослали послания во все стороны. Каждый вечер Флорис поднимался на пригорок, чтобы увидеть на горизонте «ответы», посылаемые из разбросанных повсюду деревень и поселений натчезов; но результаты были прежними.

Флорис и Батистина оценили удобства, предоставленные им индейцами. Вечерами, устав после целого дня пути, они уединялись в палатке из буйволовых шкур, предоставленную в их полное распоряжение. В этом ненадежном убежище, шепча друг другу слова любви, они предавались неистовой страсти.

Воздух становился все более теплым, часто до них долетал легкий морской ветерок. Над тысячелетними лесами ярко светилось зелено-голубое небо. Растения источали пьянящие ароматы. Флорис и Батистина наслаждались этой бурной красотой, столь созвучной их любви Они чувствовали, что наконец-то полностью стряхнули с себя груз прошлого и теперь смело шли навстречу будущему. Что-то невидимое вело их вперед, в эти очарованные и чарующие края.

Однажды ночью Флорису приснился Адриан: он довил рыбу на берегу океана. Позвав младшего брата, он, улыбаясь, протягивал ему навстречу руки: «Иди сюда, Флорис… я жду тебя… иди ко мне, брат!» За спиной Адриана зашумели волны. Туман скрыл его лицо.

Флорис проснулся: он был весь в поту. Его охватило страшное предчувствие, что Адриан мертв. Батистина заворочалась во сне. Открыв глаза, она взглянула на него, готовая в тот же миг предаться любви. Он схватил ее и крепко прижал к себе.

В эту ночь Флорис любил Батистину с неистовством дикаря.

— А вот и полуостров восходящего солнца, Юлакиматана!

Красный Мокасин указал на противоположный берег Аппалачской реки. Теплый ветер с шумом шевелил серебристые листья берез. Флорис прищурил свои зеленые глаза Он сделал знак Батистине следовать за ним. В поисках брода молодые люди проехали вверх по течению реки более четверти лье. Аппалачская река лениво изгибалась, однако везде было слишком глубоко для переправы. Как всегда, нетерпеливый Флорис пустил свою рыжую кобылу в галоп. Батистина последовала за ним. Такова уж отныне ее участь: спешить за своим излишне неугомонным мужем… ЕСЛИ ТОЛЬКО ОН ЖЕНИТСЯ НА НЕЙ! Флорис больше не заговаривал о браке. Батистина старалась изгнать из себя эту занозу, прочно засевшую в ее мозгу. С каждым днем она еще больше влюблялась во Флориса. Стоило ей взглянуть на его широкую статную спину, на его черные кудри, небрежно стянутые на затылке, как ее охватывало сильнейшее волнение.