У каменной пристани стоит несколько маленьких челноков. Садитесь в эту раскрашенную шлюпку, и я повезу вас в беседку Мелиссино[377]. Вода чистотою своею и прозрачностию нисколько не походит на стоячую: это оттого, что [с] помощию шлюзов она ежегодно зимою выпускается, а с другой стороны свежая каждую весну впускается с Волхова. Лишь только поравнялись мы с тенистым островком, посреди коего возвышается пирамида, поставленная в память чрезвычайно большой воды, как встречены были стаею воинственных лебедей: они с криком до самой беседки нас преследовали. Храм сей посвящен признательностию за воспитание генералу Мелиссино и отличается от всех благородною архитектурою и уединенностию.
Острова и виды здешние всегда наполнены пернатыми. Дикие утки, бекасы, кулики выводят покойно птенцов; соловьи и малиновки вьют себе гнезда, как в самых дремучих лесах, и громким пением наполняют окрестные места. Пагубные сети ловца никогда здесь для них не раскинуты; никто их не потревожит; сии робкие и осторожные птицы встречают человека как друга своего и покровителя! По извилинам пруда можно выездить несколько верст в шлюпке с величайшим удовольствием и открывая беспрестанно новые виды.
С северной стороны сад ограждается густою, непроницаемою для холодных ветров еловою аллеею. Она ведет прямо к огромной полуразвалившейся башне, называемой башнею князя Меншикова[378]. В нижней части внутренности ее, под мрачным сводом, поставлен бюст славного сего мужа Петрова века. Тысячи мыслей, тысячи уподоблений, заключений мелькают в воображении при виде развалин, посвященных памяти сего падшего исполина, малого в величии и счастии, но великого, удивительного в ничтожестве и бедствиях! С верху башни проведен отлогий, длинный спуск для катанья в колясочках, и с другого конца сделана такая же гора в виде круглого храма. В отличие пред обыкновенными горами сего рода можно заметить, что во все пространство ската прелестная зелень в переплетенных гирландах составляет непроницаемый свод для лучей солнечных. Оставя в стороне множество беседок, храмов, палаток, урн, из коих каждая имеет оригинальность свою и цель, как то: Императору Павлу, в память родителя, в воспоминание посещения родительницы[379] и проч., — взглянем на луг, который подобно бархату расстилается на несколько сот сажен и, соединяясь с цветущими берегами Волхова, представляется бесконечным.
Не упустите осмотреть теплицы, огороды и другие хозяйственные заведения: в них так чисто и порядочно, что даже при сравнении с английскими находишь некоторые преимущества, особливо на счет вкуса. Отдохнемте в молочне и прохладимся свежими густыми сливками. Нам подадут их в граненом хрустале, который еще придаст аппетиту. Стены молочни украшены портретами идеальных красот в очаровательных формах и положениях!
Освежась, пустимся далее в деревню. На дороге, противу церкви, в одном из двухэтажных флигелей расположена больница на 20 постелей, а в другом помещаются лекарь и аптека. Не надобно красноречия, чтоб дать цену сему благотворному заведению: тяжелобольные из всех графских деревень пользуются[380] здесь на счет его с возможным попечением и человеколюбием; сверх того, ежедневно лекарь объезжает деревни для вспомоществования одержимым легкими недугами.
Другое учреждение — съезжая — не менее благодетельно и важно. При ней находится отставной унтер-офицер Петербургской пожарной команды, две прекрасные пожарные трубы и всевозможные для того инструменты. Каждое воскресенье пред обеднею приходит сюда по очереди с двух деревень десять человек учиться ими действовать: в год достанется, без исключения, всякому крестьянину побывать здесь несколько раз, так что вскорости будут все они уметь обходиться с машинами. Кроме двух больших труб заметна небольшая деревянная, действующая довольно хорошо; но главное ее достоинство состоит в том, что она стоит вместо 700 рублей — 70, а потому может быть удобно заведена по деревням в России.
Начинает смеркаться; вы устали: отложим путешествие по деревням до завтра и возвратимся к хозяину в дом, где ожидает нас самовар и приятная беседа. Зайдемте, однако, по пути в Швейцарский домик: он назван так потому, что внутри стены его убраны различным деревом на манер швейцарский. Домик сей определен для гостя, который бы приехал в Грузино с большою фамилиею и пожелал бы иметь свое хозяйство, для чего нашел бы он все удобности, начиная с прекрасной кухни. Под низом со стороны сада отделена уединенная комната, в коей лежит на столе развернутая Библия: крытая аллея, не имеющая никакого с другими сообщения, может служить прогулкою погруженному в священные размышления.
Должно обладать чрезвычайною фортуною[381], чтоб завести и содержать столько прекрасных и отличных учреждений, а у владельца Грузина с небольшим шестьдесят тысяч рублей ежегодного доходу. Вот разительный пример, вот торжество благоразумного распоряжения деньгами и строгого порядка! Здесь все заведено с предусмотрительностию, с возможными выгодами; все сделано в свое время, своими собственными мастеровыми, коих предвидящий помещик воспитал нарочно в различных ремеслах, не переменяя, впрочем, их крестьянского состояния и платя им чистыми деньгами за малейшую работу. Петр I, переодев русских и приучив их вкус к редким питьям и иностранной роскоши, не переменил любви их к щедрости — похвальной, благородной без вреда себе и ближнему, пагубной, если не руководствуется она благоразумием, разорившей самые богатейшие и знатные из фамилий русских. В старину русскому барину можно было быть гостеприимну без осторожности и даже до расточительности: милых гостей своих он потчевал медами душистыми и пенистым полпивом[382] своего варенья; трапезу его составляли избытки его хозяйства, огородов и садов; ныне нельзя никому благопристойно позвать на обед без устриц, фазанов, апельсинов, шампанского и бургонского. А все это чужеземное и стоит звонкой монеты! Помня обычай наших предков, мы не перестаем содержать великое число слуг, людей праздных. В Грузине, напротив, всякий имеет свое ремесло и должность: например, малютки певчие смотрят за беседками, музыкантам розданы дорожки и проч.
Между тем в прекрасно освещенной зале гремела согласная музыка. Мы слышали симфонии Моцарта, концерты Маурера[383], вариации Роде[384] и узнали, что оркестр сих музыкантов состоит из собственных людей графских.
После сего прошу сказать мне, в каком другом государстве на свете помещики имеют сию роскошь, знают так полезно, приятно и разнообразно проводить жизнь и угощать других?
Ф. А. Пенкин[385]
Воспоминания о Военно-учительском институте
Современники приписывали много дурного характеру графа Аракчеева; Военно-учительский институт может и должен засвидетельствовать и о хорошей его стороне. Этот институт был любимым заведением Аракчеева, и граф основывал на нем многие задушевные свои надежды, что не раз высказывал вслух. Так, иногда он говаривал: «У меня из института со временем будут выходить отличные офицеры»; давая же наставление по управлению заведением, прибавлял: «У меня институтских не бить; скажи только ученику — он поймет и сделает; каждый в институте стоит десятерых кантонистов учебного баталиона». <…>
В «Проекте учреждения» о военных поселениях, между многими другими предметами, изложены были мысли об образовании молодого поколения военных поселян. Для более верного достижения этой цели граф Аракчеев признал необходимым основать небольшое учебное заведение, где воспитание было бы осуществлением того направления и духа относительно образования умственного и нравственного, которые предполагалось развить в военных поселениях. Так возник Военно-учительский институт. Учредителем его был инженер-генерал-майор граф Сивере[386]. <…>
