Впрочем, тогдашнее время было смутным: уже наступил 1917-й, государь император лишился трона, политическое устройство оказалось неустойчивым, многие учебные заведения переживали реформирование. Так, в университеты, ранее предназначенные только для юношей, начали принимать и девушек. Есть сведения о том, что Надежда Хазина в конце 1917-го – начале 1918 года числилась студенткой юридического факультета Киевского университета Св. Владимира[64]. Но именно на те месяцы в городе пришлось несколько переворотов, сопровождавшихся артиллерийскими обстрелами и уличными боями, во время которых занятия не проводились. Ввиду этого к основательной юридической подготовке юная Надя, по сути, не приступала и вскоре оставила университет. Зато в ту пору она увлекалась рисованием и, по ее собственному выражению, “бегала в одном табунке с несколькими художниками”[65].

Девушка училась у Александры Александровны Экстер – выдающейся художницы-киевлянки, которая была тесно связана с авангардным искусством, общалась в Париже с Пикассо, Браком, Леже и вносила в творческую среду Киева начала XX века подлинно европейское начало. В 1918 году, после смерти мужа, А. Экстер “для существования и пропитания пришлось открыть мастерскую живописи”[66], где она в две смены вела занятия с учениками. Мастерская располагалась в четырехэтажном доме по улице Гимназической (теперь Леонтовича), 1, на участке, который до июня 1918-го принадлежал Экстерам. Н. Мандельштам отметила, что впоследствии А. Экстер отзывалась о ней как о своей ученице[67].

В число тех, кто занимался в киевской студии Экстер, входил художник и скульптор Марк Исаевич (Моисей Цалерович) Эпштейн, ровесник Надежды Хазиной, получивший известность как организатор художественной секции Культур-Лиги в Киеве[68]. Вероятно, это он упоминается во “Второй книге” как “мальчик-скульптор по фамилии Эпштейн”, который “жил высоко на Лютеранской улице в барской квартире, покинутой хозяевами”[69] и создал в 1919 году бюстовый портрет Нади (судьба этого произведения не установлена).

Из учеников А. Экстер (по сути, реформировавшей отечественное и мировое искусство сценографии) сложилась целая плеяда выдающихся театральных художников: А. Петрицкий, А. Тышлер, Н. Шифрин и ряд других. С ней тесно сотрудничал Исаак Моисеевич Рабинович, совместно с которым Александра Александровна и ее воспитанники работали над театрально-декорационными и оформительскими проектами.

Наиболее масштабным из них было празднование в Киеве Первомая 1919 года – впервые в условиях советской власти. Сама Александра Александровна находилась в тот момент в Одессе, но ее многочисленные студийцы были привлечены к изготовлению и развешиванию всевозможных элементов оформления.

Как рассказала впоследствии Н. Мандельштам: “У нас были жесткие малярные кисти, мы тыкали их в ведра с клеевой краской и размазывали грубыми пятнами невероятные полотнища, которые потом протягивали поперек улицы, чтобы под ними прошла демон страция”[70]. Кинорежиссер Сергей Юткевич, свидетель этих киевских событий, вспоминал: “Фасады всех зданий Крещатика и фонарные столбы расцветились полотнами, лозунгами и эмблемами. Получилась гигантских масштабов уличная выставка всех направлений в искусстве с преобладанием, конечно, царивших тогда футуристических, кубистических, супрематических, конструктивистских и других «авангардистских» тенденций, но справедливости ради надо отметить, что все художники искренне и вдохновенно старались, используя приемы народного лубка и национальной орнаментики, пропагандировать революционную тематику и поэтому, в целом, им удалось создать радостную и победную атмосферу Первомайского праздника”[71].

Центром торжества и праздничного парада оказалась Софийская площадь, на которой в то время размещалась резиденция правительства советской Украины. Посередине площади, рядом с памятником Богдану Хмельницкому, установили временный обелиск в честь Октябрьской революции и фанерную триумфальную арку.

Одним из ключевых мероприятий киевского Первомая была премьера спектакля по пьесе испанского драматурга Лопе де Веги “Фуэнте Овехуна” (“Овечий источник”). Так называлась испанская деревня, жители которой восстали против сеньора, надругавшегося над прекрасной Лауренсией. Постановку специально к празднику подготовил талантливый режиссер Константин Марджанов (Котэ Марджанишвили) на сцене Второго государственного драматического театра УССР им. В. И. Ленина. Этот коллектив был организован на базе бывшего театра “Соловцов”, популярнейшей русской труппы дореволюционного Киева.

В спектакле были заняты ведущие актеры театра: В. Юренева, Н. Светловидов, Н. Соснин и другие. Рисунки декораций и костюмов выполнил И. Рабинович. Согласно воспоминаниям Н. Мандельштам: “Марджанов ставил пьесу испанского классика: деревня взбунтовалась против сеньора, потому что он нарушил старинные права. Народ побеждает, женщины вздымают руки над головами и ритмически поводят боками, актеры кричат хором: «Вся власть советам», а зрительный зал ревет от восторга. Для апофеоза художник Исаак Рабинович придумал неслыханное изобилие: через всю сцену протягивалась гирлянда бутафорских фруктов, овощей, рыбьих и птичьих тушек подозрительно фаллического вида. Овация нарастала. Исаак выходил раскланиваться. Он вел за руку двух сво их помощниц: одна была я, другая – моя подруга Витя, служившая раньше подмалевком у Экстер. Это мы с Витей раскрашивали фруктообразные фаллосы, уточняя форму, халтурно сделанную в бутафорской. Нас забрасывали грудами дешевых киевских роз, и мы выходили из театра с огромными охапками”[72].

Быть может, на премьерном первомайском спектакле, уже по окончании сценического действия, возглас “Вся власть советам” и прозвучал, но в режиссерский замысел он, насколько известно, не входил. На самом деле финальная сцена, согласно воспоминаниям актрисы Веры Юреневой – исполнительницы роли Лауренсии, – выглядела так: “Все персонажи двигались к рампе радостные, с криками: «Да здравствует Фуэнте Овехуна!», в зале зажигался и с движением актеров всё разрастался свет”[73]. На зрителей, преимущественно рабочих и красноармейцев, эта постановка с “ударным” финалом производила эффектное впечатление, и они расходились с пением “Интернационала”.

Поздним вечером того же 1 мая, когда в Киеве впервые показали “Фуэнте Овехуна”, отмечал свой день рождения Александр Иосифович Дейч – литературовед и деятель театра, в то время сотрудник репертуарного отдела Всеукраинского театрального комитета (Вутекома). Он помогал Марджанову в постановке, снабжал его литературными материалами. Друзья и знакомые Дейча поздравляли его неподалеку от Второго гостеатра, в так называемом Хламе (ХЛАМе) – клубе-кафе художников, литераторов, артистов, музыкантов.

“Хлам” находился в гостинице “Континенталь”, в доме № 5 на улице Карла Маркса, бывшей Николаевской (ныне улица Архитектора Городецкого). Гостиница, основанная в 1897 году, считалась самым фешенебельным и престижным отелем города, она располагала роскошным ресторанным залом в два света. Что же касается “Хлама”, то он занимал скромное подвальное помещение с несколькими столиками, которое обслуживал буфетчик. Клуб действовал, скорее всего, с конца февраля 1919 года. В начале марта было сообщено, что в “Хламе” организованы “ежедневные общие собрания начинающих поэтов и литераторов для совместного чтения новых произведений” – с тем чтобы “помочь молодым силам выйти на литературную дорогу”[74]. Это колоритное заведение упоминается во многих мемуарных источниках; обзор его истории приведен в исследованиях М. Петровского[75] и М. Рыбакова[76].