Тогда же, в ноябре 1955 года, когда студенты были на педагогической практике, Н. Я. провела пять недель в Москве. Но и в Чебоксарах до марта всё свободное время она занималась лишь диссертацией, которую благополучно защитила 26 июня 1956 года[306].

На успешности защиты, возможно, сказался и XX съезд КПСС со всеми его последствиями: многие “доброжелатели” Н. Я. испытали тогда что-то вроде контузии и явно прикусили язык. За гибель мужа Надежда Яковлевна получила 5000 рублей компенсации – деньги пошли на раздачу долгов, покупку каблуковского “Камня” и на съем дачи на лето в Верее.

А весной того же года Н. Я. получила анонимку с угрозами смертной мести, но не за правду-матку о ГУЛАГе, а за… плохие отметки на экзамене![307]

В бытовом отношении жизнь была трудной, а питание – никуда не годным. В одном из писем Н. Я. просит прислать ей из Подмосковья масло, кофе в зернах, лимоны и апельсины: “Я сильно болею желудком – с чего бы? Пью боржом, но здесь нет ни фруктов, ни масла, так что нельзя есть манную кашку”[308].

Если сравнивать чебоксарские годы Н. Я. с ульяновскими, Псковскими и даже читинскими, то с изумлением замечаешь, что меньше всего известно именно о чебоксарском круге общения Н. Я. Ни воспоминания, ни письма, ни тем более официальные документы не содержат ни одного упоминания о ее внеинститутских контактах – ни единого имени!

“Личное дело” Надежды Яковлевны Мандельштам (“зав. кафедрой английского языка и ст. преподавателя”, как указано на обложке), хранящееся в архиве Чувашского педуниверситета им. И. Я. Яковлева (АЧГПУЯ), было начато 15 мая 1955 года и окончено в 1958 году (число и месяц не проставлены).

Открывают его стандартные личный листок по учету кадров (л. 1–2, с оборотами), ценный главным образом неизвестной до этого фотографией Н. Я. Мандельштам, и автобиография, написанная на тетрадном, в клеточку, листе (л. 3). Информационно она ничем не отличается от аналогичного текста, написанного в Ульяновске, разве что тем, что, называя Осипа Эмильевича, она уже не сообщает о его репрессированности.

Еще задолго до успешной защиты Н. Я. и спустя всего полтора-два месяца со дня начала работы в Чебоксарах нежданно-негаданно произошел взлет педагогической карьеры Надежды Яковлевны: 20 октября 1955 года ее рекомендовали и 10 ноября, приказом № 840, назначили исполняющей обязанности заведующего кафедрой английского языка института – правда, без прибавки к жалованью (л. 13).

К приказу была подготовлена и соответствующая характеристика, в которой, в частности, можно прочесть: “За время своей работа тов. Мандельштам Н. Я. проявила себя как высококвалифицированный педагог, владеющий в совершенстве как английским языком, так и методикой его преподавания на факультете иностранных языков.

Лекции и практические занятия тов. Мандельштам проводит на должном идейно-теоретическом уровне. Чуткий и отзывчивый товарищ, Н. Я. Мандельштам много помогает молодым пре подавателям как в организации учебно-методической работы, так и в работе по повышению квалификации” (л. 14).

На этом документы, связанные с началом работы вдовы поэта в Чебоксарах, в ее личном деле завершаются. Документов за 1956–1957 гг. в нем нет вовсе (если не считать выписки о защите диссертации). Завершает же дело серия документов, связанных с отъездом Н. Я. Мандельштам из столицы Чувашии.

16 июня 1958 года директор вуза издал приказ № 74 об освобождении Н. Я. Мандельштам, согласно ее желанию, от заведывания кафедрой начиная с 20 июня (л. 16)[309].

Мысленно Надежда Яковлевна была уже далеко от Чебоксар – в Москве, где разгорелась борьба за предоставление ей прописки и площади. Об этом она откровенно пишет директору К. Е. Евлампьеву 15 июля 1958 года (л. 20–20об.):

“Уважаемый Константин Евлампьевич! Прошу Вас распорядиться, чтобы мне прислали справку о занимаемой мной в Чебоксарах комнате. Нужно отметить, что это общежитие института, и я живу на площади, предоставленной мне институтом.

Мои комнатные дела обстоят так: Союз писателей постановил выделить мне комнату в своем доме (вновь построенный жилой дом). Списки получивших квартиры направляются в Моссовет. Людям из других городов обычно ордеров не дают, да и просят о площади для них весьма редко. Но Союз писателей – могучая организация и, может, добьется своего, если будет активен.

Вот такое положение моих дел. Вероятно, через месяц выяснится, дадут ли мне ордер и прописку. Сообщу вам немедленно и приеду в Чебоксары. Кафедра без меня может обойтись: так составлялась нагрузка, чтобы, сделав передвижку, разделить мои часы; почасовик Данилова может быть принята на работу на освободившееся место. Она очень хороший работник. Мы об этом варианте говорили на кафедре (т. е. мнение не мое личное).

Но очень возможно, что я вернусь, т. к. получение комнаты в Москве для иногородних это чудо, а чудеса не частая вещь. Надежда Мандельштам.

Мой адрес: Верея, райцентр Московской области, Первая Спартаковская, 20. Мандельштам.

Справку прошу направить по адресу:

Москва, ул. Воровского, 52; Союз писателей; Управление делами. Лихтентуль А. Я.

Прилагаю формальное заявление”.

Формальное заявление (л. 19) было действительно приложено, и на нем директор начертал резолюцию: “Справку выслать. Заявление – в личное дело. К. Евст. 18.7.58”.

Так что хронологически “Дело” Н. Я. Мандельштам и завершает искомая справка № 1244 от 18 июля 1958 года (л. 18):

Дана настоящая ст. преподавателю кафедры английского языка МАНДЕЛЬШТАМ Надежде Яковлевне в том, что она проживает в г. Чебоксарах Чувашской АССР в старом деревянном общежитии на площади 11 кв. метров.

Дом в 1958 году предназначен для сноса, на месте которого будет строиться общежитие для студентов.

Выдана по личной просьбе.

Директор Чувашского педагогического института имени И. Я. Яковлева К. ЕВЛАМПЬЕВ.

Чуда, однако, не произошло, в Чебоксарах уже начался семестр, место Н. Я. было уже занято, и в результате получился “третий вариант”: Н. Я. осталась зимовать в советском “Барбизоне” – Та рус е[310].

Знакомство Н. Я. с Р. Р. Фальком состоялось скорее всего в послевоенное время, возможно, при содействии Е. М. Фрадкиной (1901–1981), которая знала Фалька в годы своей учебы во Вхутемасе-Вхутеине. Фальк с 1920 по 1928 год преподавал там и был деканом живописного факультета Вхутеина.

Есть версия знакомства, предложенная П. Нерлером, по которой они познакомились в эвакуации в Ташкенте[311]. Но Фальк в годы эвакуации (1941–1943) находился в Стерлибашево (Башкирия) и в Самарканде. Сведений о его поездке в Ташкент не имеется.

Таким образом, обстоятельства и дата их знакомства еще должны быть уточнены.

Дорогой Роберт Рафаилович!

Я говорила с Николаем Ивановичем, и он зайдет к Вам. Анне Андреевне я подробно рассказала о ваших вещах последнего периода и сумела передать то впечатление, которое они на меня произвели. Она Вам шлет сердечный привет.

Я всегда глубоко почитала вашу работу, но сейчас у меня ощущение огромной значительности ваших работ последних нескольких лет. Я четко помню летний пейзаж (под Абрамцевом)[312], осенний[313] и зимний с домами и людьми[314], автопортреты[315], портрет Б.[316] и женский, где слева оста ется большой кусок пространства[317], затем букет – по поводу вы сказали об энергии, выраженной в цвете[318]. Сейчас у меня еще выплывают овощи[319] и тарелки[320] и красный горшочек с тряпкой…[321]