— Я тоже не знаю, у меня нет опыта.

— Крутой мужик! У меня рождественское настроение. Я сейчас читаю Метерлинка… а он действительно здоровенный парень.

— Кто? — спросил я.

— О… он, конечно. Мой Голауд. Ничего не могу с собой поделать. Обожаю здоровенных мужиков. К сожалению, они не умеют танцевать.

— А может быть, к счастью, — вставил я.

— Вижу, ты его недолюбливаешь. К сожалению, я и не подумала спросить, танцует ли он… перед тем, как…

— Это для тебя имеет большое значение?

— Ну, конечно… женщина вольна танцевать с теми симпатичными мужчинами, за которых она никогда не выйдет замуж.

— Почему?

— О… ну, ведь замуж можно выйти только за одного…

— Конечно.

— А вот и он… Он за мной пришел! О, Фрэнк, я уж думала, что ты забыл меня, мой дорогой.

— Я то же самое думал про тебя, — ответил Голауд, здоровый жирный парень с детским лицом. Он постоянно улыбался, и трудно было понять, что он хотел сказать.

Домой мы отправились ранним рождественским утром. Летти, тепло укутавшись в шаль, беседовала со своим возлюбленным посреди аллеи. Она была восхитительна каждым своим жестом. Он тоже прощался с ней очень грациозно и с музыкой в голосе. Я почти влюбился в него сам. А уж что касается сестры, то ей он очень нравился. Когда мы подошли к воротам, то услышали голос Джона, который произнес:

— Спасибо.

Мы вгляделись и увидели двух мальчиков, которые, закончив работу, возвращались домой. Они выглядели довольно смешно при свете фонаря. Они прокричали нам рождественские пожелания. Летти помахала им рукой, а они крикнули в ответ: «Ура!» Наступило Рождество, чудесный праздник, прекрасная пора.

На следующий день после Рождества Летти исполнился двадцать один год. Я проснулся утром от ее радостных криков. За окном падал снег. Озеро чернело, словно открытые глаза трупа. Выскочил кролик, подпрыгнул и побежал дальше. Пролетели птицы, напуганные метелью. Снег лежал повсюду глубиной в восемнадцать дюймов[18].

— Никто не придет! — сказала Летти, ожидавшая в этот день гостей.

— В любом случае Лесли-то уж явится, — сказал я.

— Только он один! — воскликнула она.

— Один такой гость заменяет всех, разве не так? — подбодрил я. — И будь уверена, Джордж тоже придет, потому что я не видел его уже две недели.

— Почему?

— Не могу сказать.

Летти в пятнадцатый раз принялась донимать Ребекку вопросом, придут ли гости в такую погоду. По крайней мере женщины, приглашенные помогать по хозяйству, явились, как одна.

В десять часов прибыл Лесли, краснощекий, сияющий, смеющийся, точно мальчик. Он долго топтался в прихожей, сбивая палкой снег с башмаков, он окликнул Летти, чтобы та знала, кто пришел. Она устремилась ему навстречу.

— А, моя маленькая совершеннолетняя женщина! — сказал он, целуя ее. — Провозглашаю тебя совершеннолетней женщиной. Посмотри на себя в зеркало… — Она сделала, как он просил. — Ну, и что ты там видишь? — спросил он, смеясь.

— Смотрю, ты очень веселишься, глядя на меня.

— А! Посмотри на себя сама. Вот! И торжественно заявляю, что тебя больше пугают твои собственные глаза, чем мои, разве не так?

— Да, — сказала она, и он опять насильно поцеловал ее.

— Это твой день рождения, — сказал он.

— Я знаю, — ответила она.

— Я тоже. Ты кое-что обещала мне.

— Что? — спросила она.

— Вот — посмотри, может быть, тебе понравится, — он протянул ей маленькую коробочку.

Она открыла и, схватив колечко, быстро надела его на палец. Он смотрел с явным удовольствием. Она смущенно взглянула на него и рассмеялась.

— Вот! — сказал он.

— Ах! — воскликнула она странным голосом.

Он схватил ее за руки. Через мгновение она уже приставала к нему:

— Думаешь, они придут ко мне в гости?

— Я так надеюсь, что нет… О Боже!

— Но ведь мы так готовились.

— Какое это имеет значение! Десять тысяч людей сегодня здесь…

— Не десять тысяч, а только пять-шесть. Думаешь, гости не придут?

— Думаю, нет, не дураки же они в конце концов, чтобы переться сюда в такую погоду.

— Ты должен помогать мне… — Она надула губы.

— Ну, я и помогаю… А ты настроилась на то, чтобы сегодня у тебя дома было полно гостей?

— Ты же знаешь, как мы мечтали об этом дне, о моем празднике. В любом случае… я знаю, Том Смит придет… и почти уверена, что Эмили Сакстон тоже.

Он сердито покусывал ус и наконец сказал:

— Тогда, я полагаю, мне следует послать за ними.

— Если тебя это не затруднит.

— Отнюдь.

— Знаешь, — сказала она, вертя кольцо на пальце, — у меня такое ощущение, будто я намотала что-то на палец, чтобы не забыть. В моем сознании постоянно возникает эта ассоциация.

— В любом случае, — сказал он, — ты моя.

После обеда, когда мы остались одни, Летти сидела за столом, нервно теребя колечко.

— Оно очень хорошенькое, правда, мама? — спросила она восторженно.

— Да, очень славное. Мне всегда нравился Лесли, — ответила мама.

— Но оно такое тяжелое. Мне хочется снять его.

— Ты как я. Никогда не могла носить колец. Мне ненавистно было мое обручальное кольцо.

— Правда, мама?

— Первые несколько месяцев я снимала его и откладывала в сторону, потом привыкла.

— Я рада, что это не обручальное кольцо.

— Лесли сказал, что это то же самое, — заметил я.

— Ах, ну да! Все равно есть разница…

Она повернула колечко камешками внутрь и принялась разглядывать золото… потом быстро повернула обратно, сказав:

— Я рада, что оно не обручальное, пока еще не обручальное. Я начинаю чувствовать себя взрослой, совершеннолетней, маленькой матерью… женщиной, я чувствую себя наконец взрослой с сегодняшнего дня.

Мама вдруг встала, подошла и горячо поцеловала Летти.

— Позволь запечатлеть на челе моей девочки прощальный поцелуй, — сказала она, в голосе ее прозвучали слезы. Летти наклонилась к матери и, всхлипывая, прижалась лицом к ее груди. Потом она подняла мокрое от слез лицо, поцеловала маму, промурлыкав:

— Нет, мама… нет!

Около трех часов дня приехал экипаж, привезший Лесли и Мэри. Мы с Летти были наверху и слышали, как Мэри кричала моей сестре из прихожей:

— О, Летти, он так взбудоражен, он в таком восторге, ты просто не представляешь. Он брал меня с собой, когда покупал это… дай же мне посмотреть. Думаю, оно ужасно симпатичное. Дай я помогу тебе сделать прическу… навертим таких колечек… очень очаровательно. У тебя действительно красивые волосы… в них столько жизни… жаль, что ты так укладываешь их. Я бы хотела, чтобы мои волосы были чуть подлиннее… Ах, как это шикарно, правда?.. Локоны девушкам очень к лицу. А я тебе нравлюсь? Мои глаза, брови, ресницы — это лучшее, что у меня есть, как ты думаешь?

Мэри, очаровательное маленькое создание, вертелась у зеркала. Я спустился вниз.

Лесли встрепенулся, когда я вошел в комнату, но, увидев меня одного, снова уткнулся в колени, глядя на огонь.

— Что она там делает? — поинтересовался он.

— Одевается.

— Тогда подождем. А люди все не идут.

— Ну, что ж. У нас еще есть время.

— О… ну да, конечно… мы же с тобой не в одной лодке, тебе меня трудно понять.

— Конечно, — сказал я, смеясь.

— Господи, Сирил, ты просто не представляешь, как тяжело быть влюбленным. Я просто ни о чем другом не могу думать. Только о ней… о ней.

Он смотрел на огонь в камине.

— Это давит, гнетет. Не оставляет ни на минуту в покое. — Он снова задумался. — Потом ты вдруг вспоминаешь, как она поцеловала тебя, и кровь снова бросается тебе в голову.

Он задумался… или, может быть, старался подавить вспыхнувшие чувства.

— Знаешь, — сказал он. — Я не думаю, что она испытывает ко мне такие же чувства, как я к ней.

— А ты бы хотел этого? — спросил я.