Хорошо, когда стыдятся те, кому «под двадцать». А не когда уже «под шестьдесят».

В газете читаю очерки из жизни полярных летчиков. Легкий самолет на лыжах садится на льдину на самой малой скорости. Задача: одному из команды выпрыгнуть на ходу, успеть мгновенно замерить толщину льда (гляциологические научные исследования), вскочить в притормозивший самолет, которому надо подняться до того, пока он не начнет «осаживаться», в лед, что грозит катастрофой. Темп: два-три таких «прыжка» в день. Однажды Валерий Лукин выпрыгнул — и вдруг его потащило по льду: ногу перехлестнула капроновая лямка стропы моторного чехла. Протащило по льду метров полтораста, пока самолет притормозил и Валерия втащили на борт.

Как-то раз самолет попал в «ледовую западню». «Приледнились» вроде бы благополучно, но вдруг провалилась левая лыжа, за ней правая, и самолет стал оседать в лед. Команда: «Всем покинуть борт!» Выбросили спальные мешки, рюкзаки, аварийную радиостанцию, выпрыгнули. А только что прошла радиосвязь со станцией «Северный полюс-21». Следующий сеанс — через пять-шесть часов, а будет ли работать ударившаяся в спешке о лед «аварийка» — неизвестно. Между тем в пилотской кабине радиостанция настроена на СП-21. Но кабина уже в воде, вот-вот «клюнет» — и нет самолета. Михаил Гипик кричит командиру: «Я успею!», бросается в кабину, быстро отстукивает радиограмму и выпрыгивает. Помощь поспела вовремя. А сколько продержался бы самолет на плаву, когда его заливала вода, — секунду или час — никто предсказать не мог. И такая отчаянная отвага всеми была воспринята как нечто само собой разумеющееся: просто радист не подвел товарищей, сделал что мог.

Сравните минуту в пилотской кабине, которую заливает вода и вот-вот над ней сомкнётся лед — и полчаса добровольного барахтанья в волнах. Несопоставимо. Ибо в одном случае — целеустремленная отвага, а в другом — плачевно обернувшаяся «показуха».

Читаю в газетах про примерно такие же подвиги в самых разных концах страны и понимаю, что это вовсе не нечто уникальное, раз в сто лет встречающееся, а как бы само собой разумеющееся дело для тех, кто умеет отгонять страх сознанием Долга, Чести, Человеческого Достоинства, кто попросту  н е  м о ж е т  иначе.

Вот пожар в гараже, и огонь охватывает машину с горючим возле цистерн. Сейчас рванет — и один взрыв тут же перекроется другим, еще более мощным, который разнесет все вокруг. Кто-то оторопел от ужаса. Кто-то пускается наутек. А кто-то рывком выводит машину за ворота в поле, подальше от цистерн, выпрыгивает из кабины и бросается в канаву, ожидая взрыва.

Правда, на этот раз ветер сбил пламя, и все кончилось благополучно. Но ведь могло рвануть каждую секунду, и бывали случаи, когда смельчаки платили жизнью за свою отвагу.

Спасая жизнь людей. Спасая народное добро.

Погибая как воины в бою.

Вот летчик-испытатель, у которого самолет внезапно начал терять высоту. С земли по радио команда: «Немедленно катапультироваться!» Но внизу — город, и упавший самолет может принести беду людям. И летчик, рискуя собственной жизнью, пытается выровнять самолет или хотя бы увести его дальше от населенных пунктов. Такой подвиг за минувшие десятилетия совершил не один и не двое. Некоторые ухитрялись все же сажать самолет, как пелось в одной песне военных лет, «на честном слове и на одном крыле». Некоторые удачно катапультировались в последнюю секунду, когда самолет уже был в безопасной для людей зоне. Некоторые погибли. Но во всех случаях происходило немыслимое у летчиков: человека, отказавшегося выполнить команду (команду!), не только не порицали, но, напротив, относились к нему с величайшим уважением. Ибо он выполнял команду более высокой, «инстанции»: собственного Чувства Долга.

Вот машинист, увидевший неизбежность крушения за несколько секунд до катастрофы. Он, конечно, вполне успеет выпрыгнуть из кабины тепловоза и спасти свою жизнь. Но тогда погибнут или окажутся в больницах десятки людей. И Чувство Долга оставляет его на месте, чтобы выжать из тормозной системы все возможное, чтобы спасти жизнь людей. Ценой собственной жизни.

Разве это не высочайшая отвага, равная воинской?

Вот детишки, катаясь на санках с высокого берега, заехали внезапно в полынью. Неминуемая, жуткая гибель! И тут же с берега кидается спасать их кто-то постарше. Даже если успел сбросить шубу и куртку (иногда нет времени и на это), все равно: каково нырять в ледяную воду с риском не вынырнуть самому? Тут ведь надо за секунду решиться на то, о чем секундой ранее никогда и не помышлял. А когда читаешь, что спасителем оказался восьмиклассник или шестиклассница, то и вовсе диву даешься: ведь, по нашим нынешним понятиям, это же дитя! То самое, которое «до шестнадцати лет» и, следовательно, «не допускается». А это «дитя» со спасенным ребенком стоит в одном ряду с самыми отважными воинами всех времен и народов.

Не знаю, сколько именно школьников — мальчиков и девочек — награждены у нас медалями «За отвагу на пожаре» и «За спасение утопающих». Но, по мне, каждый из них заслуживает портрета маслом в собственной школе навечно: чтобы класс за классом, покуда свет стоит, смотрели и знали, что в их школе учился когда-то в точности такой же (или такая же), как они, а со времени своего подвига — легендарный герой!

Примеры смелости, бесстрашия, отваги отнюдь не обязательно на поле боя — в повседневной жизни — можно приводить без конца. Отважными становятся задолго до крутых поворотов в истории человека, в истории народа. Задолго до того, как приходится стоять насмерть против лютого врага. Отвага не удел избранных, она доступна каждому.

Мы далеки от мысли полагать, что в бою оказываются отважными лишь те, кто проявил отвагу на пожаре или при спасении утопающих в мирное время. Равно, как и полагать, что проявивший отвагу на войне обязательно проявит ее при чрезвычайных обстоятельствах в повседневной жизни. Всякое бывает. Случается, что человек, всю жизнь причислявший себя к робкому десятку, вдруг находит душевные силы стать отважным в бою или на пожаре. Случается и наоборот: признанный смельчак отнюдь не робкого десятка вдруг показывает себя не с лучшей стороны при чрезвычайных обстоятельствах и потом всю жизнь мучается от стыда перед самим собой. Но все же, как правило, тот, в ком Чувство Долга, Чести, Человеческого Достоинства в минуту опасности (в том числе опасности не для него лично) возобладало над страхом, скорее проявит отвагу на поле боя, чем струсит. И наоборот, отважный на поле боя скорее проявит отвагу при опасности в мирное время.

Значит, путь к воспитанию в себе отваги может и должен начинаться еще до того, как разразится военная буря и придется столкнуться лицом к лицу с врагом. Он может и должен начинаться сегодня, сейчас. И не с мечтаний о подвигах. Как мы уже говорили, отвага в любой ситуации проявляется прежде всего у тех, в ком живо Чувство Долга, Чести, Человеческого Достоинства. Следовательно, воспитание отваги начинается с воспитания именно этих чувств. И совершенно необязательно, чтобы такие чувства проявлялись лишь в экстремальных, чрезвычайных ситуациях — таких, как пожар, угроза гибели людей и т. п. Они должны жить в человеке все время.

Забыл, где прочитал об этой истории. Но саму историю помню до сих пор.

Некое сооружение в городе Санкт-Петербурге при государыне Екатерине Второй начали облицовывать мрамором. Начали, да не кончили, ибо после смерти императрицы ее сын, император Павел, люто ненавидевший свою мать, приказал работы прекратить. Так и осталось сооружение снизу облицованное мрамором, а поверху — голый кирпич.

Какой-то столичный остроумец, которому, видимо, прошлое представлялось в более розовом свете, нежели настоящее, увидел в сем мраморно-кирпичном контрасте повод для блестящей, по его мнению, остроты. И ведь ведал, наверное, он, что не было в Империи Российской более тяжкого преступления, нежели «оскорбление величества», сиречь малейшая хула, к царствующей фамилии относящаяся. Наш автор полагал свою шутку совершенно безвинною, и потому, ничтоже сумняшеся, широко начертал мелом прямо по кирпичу: