– Велите арестовать меня именем королевы, сказал он, – а я объявлю, что я из партии кардинала.

Вдруг г-жа Бонасиё заметила, что она зашла слишком далеко и испугалась. Она с ужасом посмотрела на это глупое лицо с непоколебимым убеждением, как лицо испуганного глупца.

– Хорошо, пусть будет так, сказала она. – Может быть вы и правы: мужчины больше понимают в политике чем женщины, а особенно вы, так как вы говорили с кардиналом. Впрочем это жестоко, что мой муж, на любовь которого я, кажется, могла рассчитывать, обращается со мной так нелюбезно и не хочет исполнить моей прихоти.

– Это потому, что ваши прихоти могут завести очень далеко, возразил торжествующий Бонасиё, и я им не доверяю.

– Хорошо, я откажусь от них, сказала жена его, вздыхая; – не будем больше говорить о них.

– Если бы, по крайней мере, вы сказали мне, что я буду делать в Лондоне, сказал Бонасиё, вспомнив, хотя немножко поздно, что Рошфор советовал ему стараться узнать секреты жены.

– Бесполезно знать вам об этом, сказала она, отступая с безотчетною недоверчивостью от предмета разговора; – дело шло о безделице, которых обыкновенно желают женщины, о покупке, при которой можно было много выиграть.

Но чем больше она остерегалась, тем больше он думал, что тайна, которой она не хотела ему открыть, важна. И потому он решился сейчас же сбегать к графу Рошфору и сказать, что королева ищет человека, чтобы послать в Лондон.

– Извините, если я вас оставлю, любезная госпожа Бонасиё, сказал он; – не зная, что вы придете, я назначил свидание одному из моих друзей; я приду чрез минуту, и если вы хотите подождать меня полминуты, я только что покончу с этим другом, возвращусь и, как теперь уже довольно поздно, то провожу вас в Лувр.

– Благодарю, отвечала Бонасиё; – вы не так храбры, чтобы могли быть мне сколько-нибудь полезным; я возвращусь в Лувр очень хорошо и одна.

– Как вам угодно. Скоро вы опять ко мне придете?

– Без сомнения: я надеюсь, что на будущей неделе у меня будет свободное время от службы, и я воспользуюсь им, чтобы побывать у вас и привести в порядок наши дела, которые, кажется, немножко расстроены.

– Хорошо, я буду ждать. Вы не сердитесь на меня?

– Я? Нисколько!

– Так до свидания.

– До свидания.

Бонасиё поцеловал руку своей жены и быстро удалился.

Когда муж ее ушел, г-жа Бонасиё, оставшись одна, подумала: только и не доставало этому дураку, чтобы сделаться кардиналистом! А я отвечала за него королеве, обещала несчастной госпоже моей – О, Боже мой, Боже мой! она примет меня за одну из тех жалких женщин, которыми наполнен дворец, чтобы присматривать за ней! А! Бонасиё, я никогда не любила вас очень, а теперь хуже: я вас ненавижу, и даю слово, что за это вы мне заплатите.

В эту минуту удар в потолок заставил ее поднять голову, и чей го голос сказал ей:

– Любезная госпожа Бонасиё, отворите мне дверь в коридор, я сойду к вам.

– А! госпожа Бонасиё, позвольте мне сказать вам, что у вас несносный муж, сказал д’Артаньян, входя в дверь, которую она ему отворила.

– Так вы слышали наш разговор? живо спросила Бонасиё, смотря с беспокойством на д’Артаньяна.

– Весь.

– Как же это, Боже мой?

– Известным мне способом, которым я слышал уже и прежде разговор ваш с сбирами кардинала.

– Что же вы поняли из того, что мы говорили?

– Многое: во-первых, что ваш муж, к счастью, прост и глуп; потом, что вы находитесь в затруднении, чему я очень рад, потому что это дает мне случай предложить себя к вашим услугам, а кто знает, может быть, я готов броситься в огонь для вас; наконец, королеве нужно, чтобы храбрый, умный и преданный человек сделал поездку в Лондон. Я имею по крайней мере два из этих качеств, и вот я к услугам.

Бонасиё не отвечала; но сердце ее билось радостно, и в глазах ее блистала тайная надежда.

– А чем вы меня обеспечите, спросила она, – если я соглашусь доверить вам это поручение?

– Любовью моей к вам; говорите, приказывайте, что нужно делать?

– Боже мой, Боже мой, шептала она, – должна ли я вам доверить такую тайну? Вы чуть не дитя!

– А! я вижу, что вам нужно чтобы кто-нибудь поручился за меня.

– Признаюсь, это много успокоило бы меня.

– Вы знаете Атоса?

– Нет.

– Портоса?

– Нет.

– Арамиса?

– Нет. Кто эти господа?

– Королевские мушкетеры. Знаете ли вы капитана их, де-Тревиля?

– О! этого я знаю, но не лично, а потому, что много раз слыхала у королевы, что о нем говорили как о храбром и честном дворянине.

– Вы не боитесь, что он изменит вам для кардинала; не так ли?

– О, верно, нет.

– Хорошо, откройте ему вашу тайну и спросите его, можно ли мне доверить ее, как бы важна, драгоценна и ужасна она ни была?

– Но это не моя тайна, и я не могу так открыть ее.

– Вы хотели доверить ее Бонасиё, с отчаянием сказал д’Артаньян.

– Как доверяют письмо дуплу дерева, крылу голубя или ошейнику собаки.

– А впрочем, вы видите, что я вас люблю.

– Вы говорите, что любите.

– Я честный человек!

– Я верю.

– Я храбр.

– О, в этом я уверена!

– Если так, то испытайте меня.

Бонасиё посмотрела на молодого человека, все еще не решаясь. Но в его глазах было столько огня, в голосе такая уверенность, что она не могла противостоять увлечению довериться ему. Впрочем, она была в таких обстоятельствах, когда нужно бывает рисковать всем и на все. Королева погибла бы также от чрезмерной осторожности, как и от слишком большого доверия. Притом надо признаться, что невольное чувство расположения к этому молодому покровителю придало ей решимость высказаться.

– Послушайте, сказала она: – я соглашаюсь с вашими убеждениями и уступаю уверениям вашим. Но клянусь вам Богом, что если вы мне измените, и враги мои простят меня, то я убью себя и обвиню вас в моей смерти.

– А я, клянусь вам Богом, сказал д’Артаньян, – что если я буду схвачен во время исполнения приказаний, которые вы мне дадите, то я умру, прежде чем сделаю или скажу что-нибудь могущее вредить чьей-нибудь чести.

Тогда она доверила ему ужасную тайну, часть которой он узнал случайно прежде перед Самаритянскою церковью.

Это было их взаимное объяснение в любви. Д’Артаньян сиял радостью и гордостью. Тайна, которою он обладал, женщина, которую он любил, доверенность и любовь – делали его исполином.

– Я еду сейчас же, сказал он.

– Как, вы едете! сказала Бонасиё, – а ваш полк, а капитан?

– Клянусь, вы заставили меня забыть обо всем этом, любезная Констанция; да, вы правы, мне нужен отпуск.

– Еще препятствие, шептала Бонасиё.

– О, не беспокойтесь, я его одолею, сказал после минутного молчания д’Артаньян.

– Как это?

– Я пойду сегодня вечером к де-Тревилю и поручу ему выпросить для меня эту милость у зятя его Дезессара.

– Теперь о другом деле.

– О каком? спросил д’Артаньян, – видя что Бонасиё затруднялась высказаться.

– Может быть, у вас нет денег?

– «Может быть» лишнее, сказал д’Артаньян, улыбаясь.

– Так возьмите этот мешок, сказала Бонасиё, – открывая шкап, и вынимая оттуда мешок, который полчаса назад так любезно ласкал ее муж.

– Мешок кардинала! сказал с хохотом д’Артаньян, который, подняв половицы пола, не проронил ни слова из разговора торговца с его женой.

– Да, мешок кардинала, отвечала Бонасиё: – Видите, что он имеет почтенную наружность.

– Право, вдвое веселее спасти королеву за деньги кардинала.

– Вы любезный и милый молодой чёловек, сказала Бонасиё; – поверьте, что королева не останется неблагодарна.

– О! я уже чрезмерно вознагражден. Я вас люблю, и вы позвольте мне сказать вам это. Чуть больше счастья, чем я мог надеяться.

– Тише! сказала Бонасиё дрожа.

– Что?

– На улице говорят.

– Это голос…

– Моего мужа. Да, я узнала его!

Д’Артаньян побежал к двери и запер ее на задвижку.