– Я не звала вас, – свирепо прошипела она. – Вполне естественно плакать от обиды, если тебя покинули, в церкви, тем более когда жирное отродье крадет твою сумочку. У меня даже паспорта не осталось! Даже если родные вышлют мне деньги на обратный путь, я не могу улететь сразу! Придется обратиться в американское посольство за другим паспортом!

– Я тоже не могу вернуться домой! – воскликнул он, снова принимаясь мерить шагами сад. – В этом у нас много общего. Но ты позвала меня сюда, значит, должна вернуть обратно.

– Я не ведьма! – почти взвизгнула она. – Не практикую черную магию и, уж конечно, не знаю, как отсылать людей в прошлое! Вы просто придумали все это!

Николас насмешливо поднял брови:

– Не сомневаюсь, что у твоего возлюбленного были веские основания покинуть тебя. Да и кто бы хотел терпеть столь злобный характер!

– Мой характер трудно назвать злобным. И я никогда не устраивала Роберту сцен. Может, иногда теряла терпение, но это вполне естественно, потому что я его любила. То есть люблю. И мне не следовало так часто жаловаться ему на Глорию. Просто ее вранье постоянно действовало мне на нервы.

– И ты любишь человека, бросившего тебя, человека, позволившего дочери обокрасть тебя?

– Сомневаюсь, что Роберт знает о выходке Глории. Кроме того, она еще совсем ребенок. И возможно, сама не поняла, что наделала. Мне просто хочется найти их, чтобы получить свой паспорт обратно и вернуться домой.

– Похоже, цели у нас одинаковые, – пробормотал он, впиваясь в нее взглядом.

И тут она поняла, к чему он ведет! Хочет, чтобы она продолжала помогать ему. Не хватало ей еще повесить себе на шею больного амнезией!

Даглесс поставила пустую чашку.

– Вы не совсем правы. Может, цели и одинаковы, но не настолько, чтобы мы могли провести следующие несколько дней вместе, пока вы не вспомните, что живете в Нью-Джерси с женой и тремя ребятишками и что каждое лето приезжаете в Англию, надеваете древние доспехи и затеваете маленькие сексуальные игры с очередной наивной туристочкой. Нет уж, спасибо огромное, но, по-моему, у нас был уговор. Я нахожу вам одежду и ночлег, а потом с чистой совестью могу уйти.

Николас рассерженно покраснел, так что даже борода не смогла скрыть густого румянца.

– Неужели все женщины вашего времени именно таковы?

– Нет, только те, которым безжалостно ранили душу, и не один раз, – парировала она. – Если вы действительно потеряли память, следует обратиться к доктору, а не снимать женщин в церкви. А если все это притворство, доктор вам тем более необходим. Так или иначе, не я вам нужна.

Она составила посуду на поднос, собираясь нести все обратно, но он стоял между ней и дверью.

– Какую выгоду я получу, если скажу правду? Неужели не веришь, что твои слезы могли призвать меня из другого места и времени?

– Конечно, не верю, – покачала головой Даглесс. – Существует тысяча объяснений, почему вы считаете себя пришельцем из шестнадцатого века, но ни одно из них не имеет ничего общего с колдовством. И уж тем более я не ведьма! А теперь прошу меня простить. Мне нужно отнести это, а потом найти вам номер в отеле.

Он отступил в сторону, давая Даглесс дорогу, и последовал за ней на улицу. При этом он не поднимал головы, словно обдумывая какую-то сложную проблему.

Даглесс спросила владелицу чайной, где находится ближайший «Би-энд-би», и они медленно побрели по тротуару. Ее волновало, что он молчит и даже не оглядывается. Казалось, его больше ничего не интересует в том времени, где он так неожиданно очутился.

– Вам нравится ваша одежда? – спросила она, пытаясь завязать разговор. Он нес пакеты с доспехами, оружием и прежней одеждой.

Николас, не ответив, с хмурым видом продолжал идти дальше.

В пансионе оказалась свободной только одна комната, и Даглесс принялась заполнять карточку.

– По-прежнему настаиваете, что вы Николас Стаффорд? – осведомилась она.

Женщина за маленькой стойкой улыбнулась.

– О, совсем как в церкви! – удивилась она и, взяв со стенда открытку с видом надгробия, бросила на нее рассеянный взгляд. – Да вы и похожи на него, только выглядите немного живее, – засмеялась она собственной шутке. – Первая дверь направо. Ванна дальше по коридору.

Все еще смеясь, она оставила их одних в холле.

Повернувшись к Николасу, Даглесс неожиданно почувствовала себя матерью, бросающей свое дитя.

– Скоро вы все вспомните, – утешила она. – А эта добрая леди подскажет, где пообедать.

– Леди? – переспросил он. – И обед в такой час?

– Ладно-ладно, – раздраженно вздохнула она. – Женщина. И не обед, а ужин. Бьюсь об заклад, что, хорошо выспавшись, вы все вспомните.

– Я ничего не забыл, мадам, – сухо отрезал он, но, тут же смягчившись, добавил: – И вы не можете уйти. Только вы способны вернуть меня в мое время.

– Эй, полегче! – вскинулась Даглесс. Неужели он не понимает, что у нее могут быть свои дела! Не может же она все бросить, чтобы помочь этому незнакомцу! – Если вы дадите мне пятьдесят долларов, о которых мы договаривались, я пойду.

К своему ужасу, она сообразила, что пятьдесят долларов – это всего тридцать фунтов. Комната в пансионе стоила сорок. Но уговор есть уговор.

– Если вы отдадите мне тридцать фунтов, я уйду.

Он продолжал стоять неподвижно. Тогда она порылась в пакетах и нашла бумажные деньги. Отсчитала тридцать фунтов и отдала ему остальное.

– Завтра можете отнести монеты к торговцу, и он даст вам много современных денег, – объяснила она. – Удачи.

И, в последний раз взглянув в печальные синие глаза, она повернулась и вышла.

На душе становилось все тяжелее. Никакого облегчения от того, что она наконец избавилась от этого человека. Почему ей кажется, будто она что-то потеряла?!

Даглесс заставила себя распрямить плечи и гордо вскинуть голову. Уже темнело, и нужно еще найти место по-дешевле, где можно будет приклонить голову. А уж потом решать, что делать дальше.

Войдя в комнату, где должен был провести ночь, Николас в ужасе отступил. Номер был маленький, с двумя узкими, жесткими даже на вид кроватями, без балдахинов и занавесей. Стены были расписаны мелкими голубыми цветочками. По здравом размышлении Николас решил, что бордюры и узоры покрупнее значительно скрасили бы обстановку.

Правда, в окно было вставлено чудесное, гладкое стекло, а по бокам висели занавески из цветной ткани. На стенах красовались картины в рамках, и, коснувшись одной, он ощутил под пальцами стекло, абсолютно прозрачное и почти невидимое. Одна из картин была весьма фривольного содержания: две обнаженные женщины, сидящие на покрывале рядом с двумя полностью одетыми мужчинами. Нет, не то чтобы Николасу картина не понравилась: просто немыслимо, чтобы такая постыдная штука выставлялась всем напоказ.

Он повернул картину лицом к стене.

Маленькая дверь открывалась в шкаф для белья. Полок там не было – только круглая палка, идущая от одной боковины до другой. На ней болтались такие же металлические штуки, на которых висела одежда в магазине. В комнате был еще один шкафчик, каких он раньше никогда не видел. В нем было полно ящичков!

Как ни старался Николас, верхушка шкафчика не поднималась. Он стал выдвигать ящички, удивляясь, как легко они ходят в пазах.

Немного погодя он поискал ночной горшок, но его нигде не было. Наконец он спустился вниз и вышел на задний двор, где долго и безуспешно обходил каждый угол в поисках туалета.

– Неужели все настолько изменилось за четыреста лет? – промямлил он, облегчаясь в розовые кусты. И хотя с молнией и крючками пришлось повозиться, но в конце концов все получилось. – Я вполне обойдусь и без ведьмы, – сказал он себе, возвращаясь в дом. Может, завтра он проснется и поймет, что это был всего лишь сон. Долгий, дурной сон.

Внизу никого не было, поэтому Николас заглянул в комнату с открытой дверью. Мебель в ней была целиком затянута тонкой вязаной тканью. Ни кусочка дерева на виду!