– Как его зовут? – спросила Даглесс.

– Джеймс.

Она взяла мальчика у Николаса. Он был очень хорошеньким, с отцовскими темными волосами, синими глазами и крохотной ямочкой на подбородке.

– Посмотрим, умеешь ли ты ходить.

Она поставила мальчика на пол, и он, спотыкаясь, зашагал прямо к ее протянутым рукам.

Николас не ушел, наблюдая, как она играет с мальчиком. Укладывая его, Даглесс узнала кое-что новое об уходе за детьми во времена Елизаветы. В колыбельке была проделана дыра. Мальчика привязывали на ночь таким образом, чтобы попка оказывалась над дырой, под которую ставили ведро.

Николас только глаза закатил, когда она потребовала, чтобы ребенку постелили матрасик. Няня принялась жаловаться, и Даглесс вполне ее понимала. Если у малыша нет резиновых трусиков, к утру матрас будет загажен, а разве можно отчистить гусиный пух?

Она решила проблему, постелив на матрас провощенную тряпку, подобную тем, которыми люди защищались от дождя. Няня выполняла все указания Даглесс и Николаса, но после их ухода долго ворчала.

А вот Николас, выйдя за порог, весело хмыкнул.

– Пойдем ужинать! – потребовал он, беря Даглесс под руку. – Отпразднуем первую ванну моего сына.

Развалившись на скамье, Николас наблюдал, как Даглесс играет с его сыном. Солнце ярко светило, в воздухе разливался аромат роз, и, по его мнению, все в мире было идеально. Прошло три дня с тех пор, как они вызволили мальчика из оков свивальника и сняли с колышка, и с тех пор малыш почти все время проводил с ними. Но и без того вокруг было полно народа. Николас втайне поражался тому, сколько друзей приобрела Даглесс за то короткое время, что пробыла в доме Стаффордов. По утрам она «репетировала» с жирной наследницей, а вчера они разыграли дурацкую пьесу, переодевшись в еще более дурацкие пастушьи костюмы. Спели песню «По дорогам идем, весело поем» и обменивались шутками, граничившими со святотатством.

Николас решительно отказывался смеяться, зная, что она сделала это для Кита. Она сама призналась в этом Николасу. Зато все домочадцы покатывались со смеху. Только Николас упорно молчал.

Позже, когда ему удалось застать ее одну, она издевалась над ним и обвиняла в ревности. Ревность?! Николас Стаффорд ревнует?! Он мог получить любую женщину, какую только захочет, к чему же ревновать?

Но она так понимающе улыбалась, что он схватил ее в объятия и целовал, пока она не забыла собственное имя, не говоря уже о том, чтобы помыслить о других мужчинах.

Теперь, опершись спиной о садовую ограду, наблюдая, как она бросает мячик его сыну, он ощущал абсолютный душевный покой. Может, это и есть любовь? Та любовь, о которой поют трубадуры? Но как можно любить женщину, с которой даже не переспал? Однажды он воображал себя влюбленным в девушку с цыганской кровью, которая проделывала поразительные вещи в постели. Но с Даглесс они до сих пор всего лишь беседовали… и смеялись.

Она постоянно приставала к нему насчет рисунков, которые раскопала в его вещах. Наконец Николасу все так надоело, что он принялся за работу, тем более что Кит разрешил брату начать весной строительство Торнуик-Касл.

И все это время они болтали, пели, ездили верхом и гуляли. И он неожиданно для себя обнаружил, что рассказывает о себе такое, чего не говорил ни одной живой душе.

Два дня назад в Стаффорд прибыл художник-портретист, и Николас заказал ему миниатюрный портрет Даглесс. Художник почти закончил работу.

И сейчас, глядя на Даглесс, он вдруг задался вопросом, сможет ли жить без нее. Она довольно часто упоминала о возвращении домой. Перечисляла все, что ему необходимо сделать, когда ее не будет. Твердила о чистоте, пока у него не заболели уши, но она продолжала повторять, что чистота крайне важна для повседневной жизни.

Когда она уйдет… Сама мысль об этом была невыносима! Сколько раз в течение дня он ловил себя на том, что думает: «Я должен обязательно рассказать это Даглесс». Она уверяла, что мужчины и женщины в ее времени были равны и разделяли мысли и идеи. Николас вспомнил, что последний муж матери часто спрашивал ее мнения по самым различным вопросам, но никогда и не думал осведомиться, как прошел ее день. А вот Даглесс была другой.

Но был еще и ребенок. Конечно, Николас считал его обузой, но иногда было так приятно видеть детскую улыбку! Ребенок смотрел на отца как на бога. Вчера Николас посадил его в седло перед собой, и восторженный визг малыша вызвал ответную улыбку на его лице.

Неожиданно Даглесс засмеялась над какой-то проделкой мальчика, и этот смех вернул Николаса в настоящее. Солнечные зайчики играли в ее блестящих волосах, но для него солнце, казалось, выходило, только когда она была рядом. Он хотел держать Даглесс в объятиях, любить до умопомрачения, но угроза исчезновения мешала затащить ее в постель. Вечерами они уединялись в каком-нибудь укромном уголке и смотрели из окна на звезды. Николас касался ее, обнимал, но дальше они не шли: слишком сильно боялся он рисковать.

Подбежавший мальчишка сказал Николасу, что леди Маргарет хочет его видеть. Поэтому он неохотно покинул Даглесс с мальчиком и направился к дому.

Мать ждала его в небольшой гардеробной рядом со своей спальней.

– Ты сказал ей? – сурово спросила она.

Николасу даже не понадобилось спрашивать, в чем дело.

– Не сказал.

– Николас, это заходит чересчур далеко. Я была снисходительна к этой особе, ибо она спасла жизнь Киту. Но твое поведение…

Она многозначительно замолчала.

Николас открыл окно и выглянул в сад. Даглесс по-прежнему играла с малышом.

– Я бы провел с ней остаток дней своих, – мечтательно протянул он.

Леди Маргарет с треском захлопнула окно и яростно уставилась на сына. Он хорошо знал силу ее взгляда. Таким можно уничтожить человека!

– Невозможно. Приданое Леттис Калпин уже принято, и часть использована на покупку овец. Женщина принесет с собой земли и доброе имя. Твои дети будут родственниками королевы. Нельзя отказываться от всего этого ради какого-то ничтожества.

– Она для меня все.

– Повторяю, – процедила леди Маргарет, – она ничтожество. Два дня назад вернулся гонец из Ланконии. Короля Монтгомери не существует. Эта Даглесс обыкновенная лгу…

– Ни слова больше, – оборвал мать Николас. – Я никогда не верил, что в ее жилах течет кровь королей, но она значит для меня куда больше, чем родословная и богатство.

– Думаешь, ты первый, кто влюбился? – застонала леди Маргарет. – В молодости я любила своего кузена и отказалась выходить за твоего отца. Мать избивала меня, пока я не пошла к алтарю. И она оказалась права! Твой отец дал мне двух сыновей, которые выжили и стали мужчинами, а кузен проиграл все свое состояние.

– Даглесс вряд ли проиграет мое состояние.

– Но и не увеличит его, – отрезала леди Маргарет, но, тут же успокоившись, продолжала: – Что тебя терзает? Киту придется жениться на жирной наследнице, а тебе предназначена одна из самых красивых женщин Англии. Эту Монтгомери и близко не сравнишь с Леттис!

– Какое мне дело до денег и красоты? У Леттис – каменное сердце. Она выходит за меня, младшего сына, только ради моих связей с троном. Пусть найдет другого, которому безразлична ее холодная душа и небезразлично совершенство ее черт.

– Собираешься расторгнуть контракт? Разорвать помолвку? – ахнула леди Маргарет.

– Как я могу жениться на одной женщине, когда другая владеет моим сердцем?

Леди Маргарет презрительно фыркнула:

– Вот уж не думала, что вырастила глупца! Кто мешает тебе содержать эту особу после женитьбы? Пусть она прислуживает твоей жене. Вряд ли Леттис станет возражать, если ты не будешь приходить в ее постель каждую ночь. Сделай ей ребенка, а потом возвращайся к своей Монтгомери. Точно такой же уговор был у меня со вторым мужем, и я не возражала, хотя у нее родилось трое, а у меня – только один, который к тому же умер, – горько добавила она.