Но Даглесс как можно тактичнее продолжала настаивать. Кроме того, леди Маргарет так расстроилась, что Даглесс невольно разобрало любопытство. Что же творится такого на этой кухне, что дамам не полагается туда ходить?

После долгого обильного обеда Даглесс спустилась на кухню и застыла, благоговейно оглядываясь по сторонам. Кухня состояла из нескольких больших помещений с громадными каминами и столами. Повсюду суетилось много народу. Но вскоре стало понятно, что у каждого были строго определенные обязанности. Кухонная прислуга состояла из двух мясников, двух пекарей, двух пивоваров, солодовника, пары сборщиков хмеля, поварят и судомоек и даже штукатура, в обязанности которого входило восстанавливать обвалившуюся штукатурку. Несколько клерков записывали все расходы. И у всех этих людей были помощники.

Огромные туши быков, коров и свиней доставлялись на кухню в фургонах и вносились в разделочную. Кладовые, куда просторнее крестьянских хижин, были наполнены бочонками. С высоких потолков свисали колбасы толщиной с руку и длиной в несколько футов. В двух комнатах над двойными каминами были устроены лежанки в несколько ярусов, застланные соломенными тюфяками. Здесь в основном ночевали работавшие на кухне.

Управляющий кухнями провел ее по всем помещениям, и только после того, как Даглесс, потрясенная размерами и гигантским количеством еды, ежедневно здесь готовящейся, нашла в себе силы закрыть рот и немного опомниться, появилась возможность рассказать, что именно она собирается подать сегодня на ужин.

Тот выслушал, кивнул, и на кухне немедленно появилось несколько клеток с курами. Громоздкая особа с толстыми руками принялась равнодушно свертывать им шеи. На плиту поставили котлы с водой, чтобы ошпарить и ощипать птиц. Даглесс объяснили, что самые мягкие перья шли на подушки для слуг.

К ее удивлению, среди запасов оказался и картофель, но здесь его ели нечасто. Под руководством Даглесс одни женщины принялись чистить клубни, а другие – варить яйца, которые оказались куда меньше, чем в двадцатом веке. Сама Даглесс отправилась в комнату для просеивания муки: предстояло готовить кляр для кур и пирожные. Здесь мука последовательно просеивалась через несколько сит, причем в последнем сетка была самой частой. Теперь Даглесс поняла, почему в этом веке так ценился чистый белый хлеб, называемый мэнчет. Чем ниже было положение человека в доме, тем грубее хлеб ему доставался. В муке, просеянной только однажды, оставалось много отрубей, а также пыли и песка. Только члены семьи и доверенные слуги получали чистый хлеб из прошедшей через несколько сит муки.

Даглесс понимала также, что хотя кур, яиц и картофеля хватит для всех обитателей, но пирожные, на которые пойдет драгоценный дорогой шоколад, предназначены только для господ. Одна из кухарок помогла ей решить, сколько кур обвалять в муке грубого помола, сколько – в просеянной дважды и так далее. Даглесс и не подумала читать лекции по равноправию, тем более что в самой чистой муке совсем не оставалось отрубей, а следовательно, и витаминов. Поэтому она была не так питательна, как мука, просеянная не так тщательно. Но какая разница!

И Даглесс сосредоточилась на приготовлении ужина, которым можно было накормить целое войско.

Однако оказалось, что ужин, который было так легко состряпать в меньшем масштабе и на современной кухне, давался куда труднее в веке шестнадцатом. Все приходилось готовить в чанах и ушатах, и к тому же о горчице и майонезе для яиц и салата никто и не слыхивал. Черный перец, ценившийся на вес золота, приходилось сначала перебирать, а потом растирать в ступке размером с ванну. Орехи для пирожных не доставлялись из магазина в пластиковом пакете. Сначала их приходилось колоть и чистить.

Но Даглесс не только командовала. Она наблюдала и училась. И запаниковала лишь однажды, увидев, какой бумагой выстланы противни. Бедняжка в ужасе наблюдала, как жидкое шоколадное тесто наливают на дарственную, подписанную, по ее глубочайшему убеждению, самим Генрихом Седьмым.

Когда настала пора подавать ужин, Даглесс неожиданно поняла, что лучше будет устроить пикник, и с хладнокровием закаленного в битвах полководца послала людей в сад с приказом расстелить покрывала на земле и принести со второго этажа подушки.

В этот день ужин, по здешним меркам, немного запоздал. Еду подали около шести, но, судя по выражениям лиц, ожидание себя оправдало. Салат ели ложками, а яйца с пряностями исчезали на глазах. Острая курятина тоже пришлась им по вкусу.

Даглесс сидела напротив Николаса и так пристально наблюдала за каждым его глотком, что сама почти ничего не ела. Но, насколько могла заметить, в глазах его не промелькнуло и тени узнавания.

На десерт слуги стали торжественно разносить серебряные блюда с горами вкусных, начиненных орехами шоколадных пирожных. У многих попробовавших изысканное лакомство на глазах выступили слезы благодарности.

Но Даглесс по-прежнему не сводила глаз с Николаса. Он откусил первый кусочек. Прожевал. И медленно поднял глаза на девушку. Сердце Даглесс куда-то покатилось. Он вспомнил! Он что-то вспомнил!!

Николас отложил пирожное и, сам не понимая, что делает, стянул с левой руки кольцо и протянул Даглесс.

Она дрожащими пальцами взяла подарок. Кольцо с изумрудом. То самое, которое он подарил ей в доме Арабеллы, когда она впервые испекла ему пирожные. Правда, судя по лицу, он сам был озадачен своим поступком.

– Ты уже дарил мне это кольцо, – шепнула она. – Когда я впервые приготовила для тебя такой же обед, ты отдал мне это самое кольцо.

Николас молча уставился на нее. Потом попытался что-то спросить, но смех Кита уничтожил очарование момента.

– Тебя трудно винить, – заметил Кит. – Эти пирожные должны цениться на вес золота. Возьми, – велел он, стянув с безымянного пальца простое золотое колечко.

Даглесс, смеясь и хмурясь одновременно, взяла кольцо, ничего не стоившее по сравнению с изумрудом Николаса. Но будь все наоборот, кольцо Николаса все равно значило бы для нее гораздо больше.

– Спасибо, – пробормотала она, оглядываясь на Николаса. Но тот уже отвернулся, и она поняла: даже то мимолетное, что возникло в его памяти, успело улетучиться.

– Ты слишком молчалив, братец, – улыбнулся Кит. – Пойдем повеселимся! Сегодня вечером Даглесс обещала научить нас карточной игре, называемой «покер».

Николас отвел глаза. Что-то произошло сегодня. То, чего он понять не мог. За ужином он попробовал приготовленные ведьмой шоколадные пирожные и неожиданно осознал, что она ему не враг.

Уже даря ей кольцо, он мысленно называл себя последним идиотом. Довольно часто, когда речь шла об этой женщине, он называл себя единственным нормальным человеком во всем доме. Единственным, кто не считал ее даром Божьим. И если все ее добрые дела обернутся подлым предательством, он будет единственным, кто разглядел ее с самого начала.

Но сегодня, когда он ел восхитительное шоколадное пирожное, перед глазами замелькали странные картины. Он видел ее с распущенными волосами и голыми ногами, сидящей на странной двухколесной металлической раме. Видел, как потоки воды льются на ее прекрасное обнаженное тело. Видел, как она, прижимая к груди кольцо с изумрудом, с любовью смотрит на него.

Наверное, поэтому он без дальнейших размышлений снял с пальца кольцо и отдал ей. В его представлении драгоценность каким-то образом была связана именно с этой женщиной.

– Николас, – встревожился Кит. – Ты здоров?

– Здоров, – рассеянно пробормотал Николас.

– Хочешь научиться новой игре?

– Нет.

Он не желал и близко подходить к этой женщине. Не желал, чтобы она своими чарами вызывала картины того, чего не было и быть не могло. Пожалуй, лучше будет держаться от нее подальше. Чем чаще он будет бывать в ее обществе, тем скорее начнет прислушиваться к ней, а может, и верить ее абсурдной нелепице о прошлом и будущем.

– Нет, я не пойду, – наотрез отказался он. – Мне нужно работать.