Владимир посадил сестру справа, а жену слева от себя. По знаку князя молодой дружинник вывел из толпы некоего человека лет сорока, одетого в подпоясанную рубаху с серебряным шитьем, в светло-серые штаны, заправленные в сапоги ярко-красной кожи.

— Добро пожаловать, воевода Вышата. Ты оказал бы большую честь Анне Ярославне, сев подле нее.

— Напротив, это для меня высокая честь, великий князь, — сказал он, повернув в сторону княжны пустые глазницы.

Анна едва сдержала крик, увидев лицо подвергнутого пытке человека.

— За что ему выкололи глаза?!

— О, не только глаза выкололи, Анна Ярославна! — воскликнул слепец и показал правую руку с отрубленной кистью.

— Нет, не только глаза! — повторили пятнадцать воинов, также сделавшиеся пленниками вечной ночи, показав свои культи.

Пока каждый занимал свое место, установилась тягостная тишина.

— Почему искалечили этих доблестных воинов?

Владимир ответил:

— Так обращаются со своими пленниками византийцы. Вспомни, это было семь лет тому назад, в 1043 году, когда ты была еще ребенком. Все началось со стычки русских и византийских торговых людей на базаре около святой Мамы в Царьграде. Убили одного из знатных новгородских купцов. Тогда его сотоварищи попросили нашего отца Ярослава взять от василевса Константина компенсацию. Однако Константин отказал. Возмущенные новгородцы проголосовали за войну и назначили меня командовать войском. Я возвестил до самой Исландии о том, что Новгороду нужны бойцы для начала войны против Царьграда. Согласились принять участие в походе некоторые норвежцы, шведы, гренландцы. Каждый получил по золотой монете. Вскоре сто тысяч воинов погрузились на ладьи. В сопровождении конного отряда под началом храброго Вышаты под ясным июньским небом мы спустились вниз по Днепру, мечтая о богатствах Священного города. Чтобы все наше войско могло собраться вместе, прежде чем пересечь Босфор, мы бросили якорь у крепости Иерион, покинутой стражей; при виде стольких храбрых бойцов, готовых ринуться на надменный град, у стражников рассудок помутился от страха.

— Эта задержка нам стоила дорого, великий князь, — произнес сердитый голос Вышаты.

— Да, надо было сразу идти на приступ!

Во все возраставшем шуме все воины наперебой заговорили о том, что именно следовало тогда сделать.

— Тихо, вы! — воскликнул Владимир; встав со своего места, он ударил по столу кулаком. — Сейчас не время обсуждать прошлое. Мы приняли это решение вместе, чтобы было у Мономаха время организовать защиту. Вспомните, как мы вместе отказались выслушать посланцев, которые убеждали нас не нарушать мир между нашими двумя странами. Из-за нашего отказа тысячи сограждан были изгнаны из столицы, а вместе с ними и множество жителей северных стран. Их подозревали в желании присоединиться к нам. На заре третьего дня, это было в воскресенье, наши струги прошли по Черному морю к входу в Босфор. Суда противника стояли вдоль берега. Во главе их находилась королевская пурпурного цвета галера, которой командовал сам Константин. Мы день стояли друг против друга. Вечером император прислал нам новые мирные предложения. Чтобы сложить оружие, я потребовал три золотых лавра[1] для каждого из моих воинов. Мы не получили никакого ответа. Ночь прошла в ожидании. На рассвете наши ладьи протянулись от одного мыса бухты до другого; греки же защищали вход в Босфорский пролив. Некоторое время, показавшееся нам, правда, вечностью, обе флотилии стояли на местах, покачиваясь на легкой волне. Вдруг три быстрые галеры стремительно напали на нас. Это был сигнал к бою.

Наши ладьи двинулись вперед плотными рядами. Воины протыкали вражеские корабли длинными рогатинами, рубили головы, руки, ноги, — и это несмотря на огненный дождь, который поджег семь наших ладей. Нам казалось, что еще вот-вот — и будет достигнута победа, но вдруг надвинулась с востока необыкновенной силы буря, сопровождаемая ужасным ветром; поднялся такой жестокий шторм, что наши ладьи бросило на утесы возле Сианейских островов и на прибрежные скалы; все суда разбились. Тех из наших дружинников, кто смог добраться до суши, перебили враги, собравшиеся вдоль берега. Море было красным от крови. Ураган сломал мою ладью, меня подобрал Иван, сын Творимира. Потом буря так же внезапно стихла. Я приказал собрать все, что осталось от нашей флотилии. Преследуемые греками, мы искали укрытия в бухте у берегов Фракии. Вот мы схоронились и вдруг увидели, как приблизились двадцать четыре галеры и напали на нас. Это была битва великанов. Мы захватили пять кораблей, среди них корабль под командой Константина Каббалуриоса. Сам он был убит, а его корабли оказались потоплены. Разъяренные смертью стольких наших людей, мы изрубили почти всех оставшихся врагов. Мало кто смог спастись. После этой победы мы отправились домой. У нас не хватало ладей, чтобы посадить на них шесть тысяч воинов, и потому было решено, что дружины вернутся посуху. Я взошел со своей дружиной на ладьи; сердце сжималось от того, что приходилось оставлять стольких храбрых сотоварищей в опасности. Слезы застилали мне глаза. Мы уже готовились отчаливать, когда воевода Вышата сказал: «Я пойду с ними. Если останусь в живых, то вместе с ними, если умру, то с дружиной».

— Да, я сказал именно эти слова, — подтвердил воевода. — Мы направились в сторону русской земли, но далече уйти не пришлось. Около Варны мы наткнулись на покровителя Мессины, знаменитого Катакалона Кекоменоса. Мы бились как звери, но греки превосходили числом. Восемьсот наших дружинников были захвачены в плен и отправлены в цепях василевсу Константину. Перед собравшимся народом нам выкололи глаза и отрубили правую кисть. Отрубленные наши руки положили на крепостной стене Царьграда рядом с уже усохшими руками пленников большой битвы…

Среди собравшихся пробежал шепот.

— Великий Ярослав подписал мир, и через три года греки отослали нас домой. Вот, стало быть, почему у меня выколоты глаза, золотко мое Анна Ярославна.

Анна подошла и опустилась на колени перед воеводой, взяла его искалеченную руку и прижалась к культе губами.

Вышата отстранил ее.

— Мне не нужна твоя жалость, княжеская дочь.

— Это не жалость, воевода Вышата, а знак моего уважения и благодарности, поверь мне.

— Звук твоего голоса доказывает твою искренность. Дозволь, я обниму тебя.

Анна с готовностью прижалась к нему.

— Ты все такая же красивая, как и была тогда, когда я видел тебя в последний раз. Ты была ведь еще ребенком, я хорошо помню твои румяные щеки, твои рыжие волосы, помню, как ты возвращалась вместе с отцом с охоты. Этому французскому королю очень повезло; он берет в жены самую красивую девушку нашей земли!

Тело Анны напряглось, и это движение не ускользнуло от слепца.

— Тебе что же, не нравится замужество? — спросил он, понизив голос. — Если что, прикажи только, и я стану твоим защитником, не позволю тебя силком выдавать.

— О нет, нет, великий Вышата, я очень счастлива…

— Тогда забудем горести и выпьем за будущую королеву Франции! — воскликнул он. — Не будем омрачать последние часы Анны среди нас рассказами о наших поражениях, — пробормотал воевода, повернувшись в сторону Новгородского князя.

— Воевода Вышата прав, — сказал Владимир, поднимая чашу. — Выпьем же за венчание и за славу сестры нашей.

Все подняли кубки и выпили за счастье Анны, которая только лишь пригубила вино из своей чаши.

А потом началось пиршество, сопровождаемое выступлением музыкантов, ручных медведей, плясками, борьбой. Вина, привезенные из Византии, погружали гостей в веселое опьянение, делавшееся все более шумным.

Анна утомилась и незаметно выскользнула из-за стола.

На новгородских укреплениях ночь была великолепна, воздух тепел и наполнен пряным ароматом. Анна с наслаждением вдохнула сладкий запах мяты и тины. Луна освещала озера, болота, величественную реку, — все такое родное, такое знакомое. Братья и сестры предпочитали Великий Киев, возведенный Ярославом по образцу Царьграда. Странники говорили, что тринадцать куполов и приделов Святой Софии по своей гармонии могут соперничать с соборами византийской столицы.