— Сейчас не самое лучшее время для поездок.

Он пошел в ванную комнату и закрыл дверь.

— Слишком многое мне нужно уладить с Тедом Фитчем, — услышала я его голос.

Я поморщилась.

— Но ведь это День благодарения! — воскликнула я.

Тишина.

— Даже политики проводят этот день с семьей!

Молчание.

— Или со своими любовницами!

Бен не ответил. Я перевернулась, подмяв под себя подушку.

— Послушай, ты же говорил: «Потерпи, Кейт, это не навсегда». И я терпела. Но на следующий год Софи уже пойдет в садик на целый день, и мальчики растут, а мы никогда не ездили в отпуск всей семьей.

Я лежала, прислушиваясь, как Бен чистит зубы зубной нитью. И чувствовала себя омерзительно из-за того, что использовала собственных детей в своих гнусных целях.

Бен выключил свет в ванной комнате, натянул пижамные штаны и лег в постель рядом со мной.

— Знаешь, у Брайана Дэвиса там дом, и у него должок передо мной. Я спрошу у него утром.

— Прекрасно! — воскликнула я и поцеловала его в колючую щеку.

Муж повернулся ко мне, улыбаясь.

— Не хочешь показать, как ты мне благодарна? — спросил он, прихватывая мою левую грудь через ночную рубашку.

Но когда его пальцы стали ласкать сосок, я почувствовала на своих губах губы Эвана, а его теплую ладонь — на своей спине.

Я оттолкнула мужа.

— Не могу, — сказала я.

Выражение желания на лице Бена быстро сменилось недовольной гримасой.

— Из-за мазка, — объяснила я. — Еще немного кровоточит… Ничего страшного, но все еще побаливает.

— Извини, извини, — торопливо пробормотал он.

Я легла на спину с облегчением и с чувством вины, думая, что фразой «все еще побаливает» проще всего остановить мужское либидо.

— Мне очень жаль, — вздохнула я.

Бен не ответил. Он лег на спину и вскоре захрапел. Я перевернула подушку и попинала одеяло, подыскивая удобное местечко, но не нашла. Посмотрела на часы. Одиннадцать тридцать восемь. Нет, подумала я. Нет. Но все происходило так, словно мой мозг покинул тело и парил где-то под потолком, рядом с итальянской импортной люстрой, выбранной дизайнером. Наблюдая сверху, как мое тело откинуло одеяло, на цыпочках прокралось через комнату и натянуло брюки, так удобно брошенные на кресло рядом с кроватью.

Этого не может быть, думала я, надевая розовую футболку с длинным рукавом и глубоким вырезом — без бюстгальтера. И я на цыпочках спустилась по лестнице.

Просто поговорю с ним, сказала я себе, пока всовывала ноги без носков в сапоги. Накинула овчинную курточку, сняла сигнализацию с входной двери, закрыла за собой дверь, вышла в морозную ночь и двинулась через лужайку. Я просто послушаю, что он мне скажет, а потом попрошу его никогда не приходить. Конечно, если он вообще появится.

Но я не могла заставить свое сердце биться медленнее, когда увидела машину с выключенными фарами, припаркованную в нашем тупике. Не могла заставить себя идти медленнее, а потом не бежать с растрепанными волосами и грудью, прыгающей под грязной курткой.

Я слышала каждый звук — как под моими сапогами хрустел наст, намерзший на снегу, как мое дыхание вырывалось в холодный ночной воздух. Я ощущала, как при приближении к автомобилю течет моя кровь.

Через ветровое стекло я видела лицо Эвана, улыбавшегося мне в слабом свете приборной панели. А над ним я видела каждую звездочку в небе.

Я честно собиралась провести встречу по-деловому. Решила, что начну с лишенного флирта вопроса: «Ну, что у тебя за информация?» И я, конечно же, думала, что, по крайней мере, моя курточка останется на мне. Но Эван открыл дверцу, и лицо его было таким нежным, таким исполненным желания, что когда он притянул меня к себе, оказалось, что куртка у меня уже расстегнута, а суровый вопрос так и не задан.

— Нет! — воскликнула я после первого поцелуя.

— Не надо, — строго сказала я, когда Эван просунул руки мне под рубаху и застонал, нащупав там обнаженную грудь.

— Прекрати, — ухитрилась пробормотать я и вывернулась на безопасное пассажирское место.

— Кейт!

Мы оба тяжело дышали. Стекла засеребрились от конденсата. Я смотрела вниз, чтобы удержаться и не смотреть на Эвана — румянец на щеках, черные волосы, глаза, в которых голубовато-зеленая радужная оболочка почти полностью поглотила зрачки.

И тут я увидела конверт с моим именем. Я с усилием сглотнула раз, потом еще. И наконец смогла хрипло выговорить низким, грубым тоном:

— Ну, что у тебя есть для меня?

— Лекси, — произнес Эван. — Лекси Хагенхольдт. Я навел кое-какие справки и выяснил у смотрителя спортивного клуба Апчерча любопытную информацию. Лекси бегала каждое утро, когда ее сын… — Он вытащил записную книжку из «бардачка».

— Хадли, — подсказала я.

— Да, когда Хадли находился в садике. Она сажала маленького Брирли в коляску и бегала пятнадцать, восемнадцать километров. Но за два месяца до смерти Китти Лекси стала заворачивать к сараю, где хранилось спортивное оборудование. На парковке стояла машина. Голубой «Мерседес», зарегистрированный на имя…

— Филиппа Кавано?

Я представила Лекси и Филиппа, кувыркающихся на свернутых гимнастических матах, окруженных спущенными баскетбольными мячами и порванными волейбольными сетками, пока маленький Брирли дремал в коляске. Лекси наверняка находила весь этот спортивный антураж очень возбуждающим.

— Ну и где сейчас Лекси? В Майами-Бич вместе с Филиппом?

Эван вытер губы тыльной стороной ладони.

— С момента ее исчезновения не было никаких транзакций по ее кредитке. Никаких звонков с ее телефона. Но это еще не все…

— Что?

— Дельфина Долан, в девичестве Дебби Фабер. У нее есть судимость.

— За что?

— Приставание к мужчинам.

Как только он произнес это слово, я почувствовала, что волосы на затылке встали дыбом.

Вот оно, недостающее звено.

— В Нью-Йорке ее арестовывали три раза. Праздношатание, нарушение общественного порядка, приставание с целью проституции. А еще она занималась издательской деятельностью под своим прежним именем. В некотором смысле.

Эван открыл конверт и сунул мне в руки журнал. Я уставилась на название: «Страстные ребята». Весна 1989 года.

— Ничего себе!

— Страница тридцать семь.

Я открыла соответствующую страницу и увидела там обнаженную Дельфину Долан, позирующую с двумя мускулистыми парнями с большими половыми органами, щеголяющую копной волос в перманенте (в стиле поздних 80-х) и малюсенькой полоской волос на лобке. У джентльмена под ней на предплечье была татуировка в виде скорпиона, а прическа мужчины справа от нее, стриженного под горшок, была красновато-каштанового цвета.

Я перевернула страницу и увидела, что Дельфина засунула два пальца туда, куда хорошо воспитанные леди не имеют привычки совать персты — по крайней мере, когда поблизости находятся фотографы.

— Смотри, смотри, — усмехнулся Эван. — У нее на заднице тату в форме сердечка.

— Господи! И что теперь?

— Отлови ее, когда она одна. Задай ей вопросы.

— Она ведет занятия по пилатесу. Думаю, я могу записаться на частный урок и поговорить по душам.

— Но только не тогда, когда ты будешь прикована к одной из этих машин. Ты должна быть осторожна.

Я закрыла журнал.

— Могу я оставить это себе?

Эван поднял брови.

— Что, супружеская жизнь такая скучная?

— Я… — Я провела пальцами по блестящим словам «Страстные ребята». — Я не хочу говорить о супружеской жизни.

— Ладно, давай не будем.

Его пальцы на моей щеке были теплыми, когда он повернул мое лицо к себе. Я хотела потрогать его всего — уши, подбородок, шелковую кожу шеи. Эван Маккейн…

Вдруг мир сделался кроваво-красного и фиолетово-голубого цвета. Мы услышали короткие, сердитые гудки позади себя. Я посмотрела через запотевшее стекло, но Эван быстрее разобрался в ситуации.

— Копы, — сказал он, одергивая на мне футболку. — Я с ними разберусь.