— И не сойдутся? — подивилась Ксандра. — Почему?
— Говорю: шибко разные люди.
— Наоборот, одинаковые — оба слишком упрямы, — сказал Колян.
После чая вышли ловить оленей, которые паслись недалеко от станции. Ксандра попросила у Коляна аркан. Черная Кисточка мгновенно сообразила, что требуется от нее, и погнала оленей к девушке. Но Ксандра, как ни старалась, не смогла кинуть его на рога — руки разучились кидать быстро и сильно.
— Научишься снова, — утешил ее Колян. — Один раз научилась, в другой пойдет легче.
Не видя своих любимых оленей — Лебедя и Лебедушку, — Ксандра спросила, где они. Колян скрыл правду, что олени погибли от непосильной езды, а сказал, что умерли сами, от возраста. Олени живут недолго: лет десять — двенадцать.
Когда уезжали, хозяйка, совсем по-русски, перекрестила их несколько раз и потом долго глядела вслед, пригорюнясь возле тупы.
— И чего она беспокоится, что ей до нас? — сказала Ксандра встревоженно.
— Ты понравилась ей. Жалеет тебя.
— Ах, лучше бы без такой жалости! То «вернись», то история про несчастную русю…
— А ты не бойся. Эта история — выдумка. — И рассказал, как возникла она: — Один молодой лопарь — это я, а девушка руся — ты. Когда мы ехали из Хибин к твоему отцу, за нами по всей. Лапландии бежала сказка: лопарь везет себе невесту русю. Когда ты поселилась в моей тупе, к сказке прибавили: лопарь и руся женились, но живут плохо, скандалят. Потом ты уехала, и сказка перестала расти.
— Теперь она снова начнет прибывать? — спросила Ксандра.
— Да, конечно, будет расти, как у оленя рога. Скоро будем слушать новый «отросток», — пообещал Колян.
— И тебе нравится это?
— Интересно.
— Выдумывают невесть что. Нас уже поженили, разводили… Теперь снова сведут? Не вижу ничего интересного.
— Народу интересно.
— Пускай выдумывают про себя.
— Народ не спрашивает, про кого выдумывать.
— В том и горе. — Сперва Ксандра огорчилась, что попала в сказку, потом, пораздумав, успокоилась: была бы своя совесть чиста, а на чужой роток не накинешь платок.
Шел сентябрь с легкими заморозками, с ясными солнечными днями, звездными ночами, с первым тонким ледком на маленьких лужицах.
Ехали медленно. Хотя по осенней заиндевелой траве, мхам и опавшим листьям санки скользили лучше, чем летом, но олени шли еще с летней осторожностью.
Да спешить и не хотелось никому. Коляну такая жизнь — ехать, по пути стрелять жирных куропаток, ловить рыбу, собирать грибы и ягоды, отдыхать, есть и спать у костров — казалась лучше всякой другой. Нравилась она и Ксандре. Осенняя красота увядающих лесов и всякие дорожные заботы — развести огонь, почистить рыбу, сварить уху — помогали ей иногда отодвинуть главные, тревожные: как быть со школой?
Колян усиленно отвлекал Ксандру от этих дум. Незачем ломать голову прежде времени. Пока все взрослые и ребятишки вместе с ними живут на осенних рыбалках. Учить некого. Вот соберутся в зимний поселок, тогда будет видно, что делать. Помимо преждевременных забот о будущем, у Ксандры столько текущих, неотложных: надо снова научиться ловить оленей, управлять ими. И Колян подавал Ксандре то хорей, то аркан. Надо хорошо запомнить все приметы и на земле и на небе, чтобы потом без ошибки находить дорогу. Ксандре придется ездить одной. И Колян показывал на горы, на звезды, на приметные камни, деревья.
На полпути, среди ярко расцвеченных осенних берез, рябин и разных кустарников, повстречалось большое черное пятно с мертвыми деревьями.
— Пожар-война, — сказал Колян и поведал такую историю.
До революции здесь был зеленый веселый лес, как и везде вокруг. Но случилась революция, и тут начали прятаться разные люди: сперва царские офицеры, потом солдаты-дезертиры, дальше — белые от красных, еще дальше — красные от белых. Последними прятались советские партизаны из ближних поселков. Колян держал связь между ними и Мурманским подпольным комитетом: провожал людей, переносил письма и разные устные сообщения.
Приходит однажды из Мурманска с почтой. А лес горит. Колян пробрался поближе к пожару и видит, что тут орудуют белогвардейцы: шире, дальше поджигают лес, окружают сплошным огнем то место, где хоронились партизаны. И громко кричат: «Эй, кто жить хочет — выходи, сдавайся! Не выйдешь — выкурим, живьем изжарим!»
А оттуда, где партизаны, — ничегошеньки. Одно слышно: как трещит и шумит пожар.
И вдруг из огня выбежал парнишка. Он, вроде Коляна, держал связь между партизанами и семьями, приносил в лес то, чего не хватало там: соль, табак, спички… Белые схватили парнишку, обшарили всего, вывернули карманы, нашли что-то. Потом взялись бить, кричать:
«Как зовут? Кто отец? Из какого поселка? К кому приходил?»
А парнишка молчит.
Сильно били, и кулаками, и ногами, и камнями, потом уже лежачего, может быть, уже мертвого расстреляли, тут же закопали, подожгли вокруг могилы лес и ушли.
— А ты что? — спросила Ксандра шепотом. От волнения у нее пропал голос. И лицо стало таким строгим, таким страшным, что Коляна охватила дрожь.
— Я… я — ничего. Я прятался в кустарнике и…
— Что — и? Говори скорей! — требовала она.
— …и зажимал себе рот, чтобы не закричать, — долепетал Колян. Под строгим, допрашивающим взглядом Ксандры ему подумалось, что там, на пожаре, он, возможно, сделал ошибку или того хуже — преступление, из-за чего и погиб парнишка-связист.
— Почему не стрелял в белых? — продолжала Ксандра.
— Их было много, а я один. Они далеко, а мое ружье плохое, бьет близко… И… у меня так дрожали руки.
Взвесив все эти обстоятельства, Ксандра согласилась, что Колян ничего не мог сделать для спасения своего товарища.
— И что же дальше? — спросила она подобревшим голосом.
— Белые ушли. Я остался ждать, когда затихнет пожар.
Колян рассказал, что лесные пожары бывают разные. Подземные — когда горят корни деревьев и торф. Эти подвигаются медленно, тянутся долго, годами. Низовые — когда огонь бежит по земле, но невысоко, сжигает траву, опавшие листья, хвою, не задевая древесных крон. И верховые — когда огонь летит как ветер, как буря по кронам деревьев. Пожар над могилой расстрелянного получился верховой и промчался быстро. Чтобы сделать могилу приметной, Колян натаскал на нее груду валунов и пошел в поселок рассказать о случившемся народу.
— Хочешь посмотреть? — спросил он Ксандру.
— Да, да.
На пожарище, беспорядочно забросанном валунами, в одном месте стояла аккуратно сложенная валунная горка.
— Вот здесь, — сказал Колян.
— Убит?
— И лежит здесь.
— Почему не перевезли на кладбище?
Время было летнее, жаркое, а везти далеко, и покойника оставили на месте гибели, но перехоронили заново, как полагается герою: в красном гробу, с музыкой и речами. На могилу положили большой камень. Почему-то повелось, что всяк идущий и едущий близ могилы стал прибавлять свой камень, и на ней выросла хорошо приметная горка. Колян и Ксандра тоже положили по камню.
— И ты мог погибнуть? — спросила Ксандра.
— В любой час. И лежать здесь, рядом с ним.
— А что сталось с другими партизанами?
— Их предупредили из поселка, что будет облава, и они ушли из своего лагеря раньше того, как заявились туда белогвардейцы.
Поехали дальше. Кончилось тягостное пожарище. Снова кругом были веселые, яркие леса с полянами, густо усыпанными спелой брусникой, с гибкими рябинами, согнувшимися почти до земли под грузом ягод, с табунками глупых непуганых куропаток, бродивших беспечно, вроде кур на своем дворе.
А у Коляна и Ксандры было похоронное настроение; всякий разговор, казалось, мелок, не нужен. Уместно только молчание. Но, в конце концов, и молчать стало неловко. Тогда Ксандра спросила:
— О чем так задумался?
— Трудно сказать, не умею, — отозвался Колян. Но все-таки решил поделиться своими думами — положил ладонь на ладонь так, что пальцы обрисовали решетку, и сказал: — Вот сеть. Вот жизнь. Мы в ней, как рыба. Ты с Волги, я от Веселых озер, Крушенец из Мурманска, а все попали в одну сеть.
