ках или на детских колясочках. Встречаются и потаскухи, ко

торые метут подолом заглохшие тропинки, поминутно подтя

гивая рукой свои сползающие юбки с красным кушаком под

казакином. А в уголке, составляя контраст с этими жрицами

любви с большой дороги, сидят на траве две прелестные моло

дые женщины, и подле них щеголеватый офицер, играющий

зонтом одной из них.

В омнибусе, увозящем меня в Париж, рядом со мной са

дится молодая девушка. На плече у нее целый сноп цветов

аржантеи, а в руках — две связанные веревочкой плеватель

ницы и последняя, как она говорит, малина из ее садика в

Ножане.

Вечером меня окликает в темноте чей-то голос. Это

Путье — Анатоль из «Манетты Саломон», — которого я дав

ным-давно не видел. Заходим с ним в кофейню, поговорить

о нем; о его смерти Путье узнал в провинции. Бедняга все так

же жалок; добивается сейчас зачисления в Национальную

гвардию — там он будет получать, по крайней мере, по три

дцать су в день.

Понедельник, 10 октября.

Ходил нынче утром за карточкой на мясной паек. Передо

мной как будто воскресла одна из тех очередей времен Вели

кой революции, которые описывала мне когда-то моя старая

родственница, бедняжка Корнелия; очередь состоит из самых

разных людей, из старух в лохмотьях, солдат в кепи, мелких

буржуа — все теснятся, как в загоне, в помещениях, выбелен¬

ных известкой и наспех превращенных в канцелярию, где

вокруг стола восседают верховные владыки нашего продоволь

ственного пайка, — бывшие наши плутоватые поставщики мир

ного времени, ныне всемогущие в своих мундирах Националь

ной гвардии.

Я уношу с собой синюю бумажку — печатную реликвию

для грядущих времен, для каких-нибудь будущих Гонкуров, —

дающую мне право покупать ежедневно для себя и своей слу

жанки два пайка сырого мяса или же получать четыре порции

готовой еды в общественных столовых. Талоны выданы до

14 ноября, но сколько еще событий может произойти до тех

пор...

48

Вокруг Мюэтты землекопы роют траншею, которая должна

доходить до баррикады у въезда в Пасси. Гуляя, добираюсь до

аллеи Императрицы и вижу, что женщины привели туда на

веревках своих коров, и те пасутся на остатках газона; его

грузят большими дернинами на двухколесные тележки и уво

зят, чтобы замаскировать скаты бруствера или пороховые по

греба. Газоны, дорожки для верховой езды, большие аллеи —

все густо изрыто такими же воронками, какие видишь на до

роге в Бийянкур; улицу во всю ширину пересекают два зем

ляных укрепления с окопами: одно — перед железнодорожной

линией, второе — против аллеи Малахова кургана. С этой ал

леи выводят, по три в ряд, артиллерийских лошадей; среди

солдат мелькают счастливые рожицы ребятишек, которым по

зволили прокатиться верхом на индюшке.

Всюду лошади, зарядные ящики, солдаты, походные кухни

с котелками, кипящими на огне, над которым развешены для

просушки только что выстиранные синие клетчатые платки,—

этим зрелищем любуется досужий банковский чиновник в тре

уголке и с брюшком.

А над всей этой картиной войны, на фоне то ясного, то об

лачного неба встает белой массой на горизонте замолкший

Мон-Валерьен.

Вторник, 11 октября.

У дверей новых домов, где помещаются теперь мэрии заня

тых врагом пригородов, бледные женщины жалуются друг

другу на невозможность получить работу. По улицам расхажи

вают парами монахини, задерживаются у дверей бакалейной

лавки перед мешками с рисом и разглядывают зерна, набрав

их в пухлые ладони. Торговцы подержанной мебелью, выста

вив на тротуары буфеты в готическом стиле и уныло облоко

тившись на них, как бы олицетворяют собою упадок торговли

в период безденежья.

Перед вокзалом Северной железной дороги сажусь, чтобы

добраться до Сен-Дени, в классический фургон окрестностей

Парижа, с изодранным, когда-то зеленым, верхом; возницей

на нем — мальчишка со следами ожогов на лице. Трогаемся,

когда набралось с десяток пассажиров. Мои спутники — туч

ные торговцы с перстнями на пальцах, старики в красных гал

стуках и с незастегнутыми штанами; седой натурщик из

Школы изящных искусств с трубкой в зубах, бойкая офицер

ская возлюбленная, везущая с собою в чемоданчике соблазни

тельный инвентарь для ночи любви.

4

Э. и Ж. де Гонкур, т. 2

49

Все те же баррикады, те же разрушения военной зоны, где

над полем, заваленным мусором и обломками, подымаются кое-

где остатки стен, с клочками разноцветных обоев. Уцелевшие

вдоль этой дороги дома выглядят более заброшенными, чем где

бы то ни было; на ставнях, на постоянно закрытых теперь во

ротах фабрик и молочных ферм объявления со смытыми дож

дем чернилами, с загнувшимися углами, кажутся просто бе

лыми пятнами на грязном дереве.

Доезжаем до мостика через канал. Но нам удается только

издали увидеть собор. Зуавы и мобили преграждают вход в го

род и задерживают перед мостом всех приехавших матерей,

сестер, родственников, друзей и возлюбленных. По слухам, в

город проник какой-то прусский шпион, и чтобы изловить его,

прервано всякое сообщение с внешним миром. Прождав с ча

сок и отдохнув на откосе, откуда открывается вид на поля, до

самого горизонта усеянные разноцветными точками — это

люди собирают оставшиеся после жатвы колосья, — все мы,

разочарованные, решаем вернуться в Париж.

Возвращаюсь пешком и замечаю на дороге, на равном рас

стоянии друг от друга, квадратные ямы, на дне которых зло

веще свернулись куски железной проволоки.

Подле меня рассказывают, что нынче после обеда форт

Ванв обстреливал невидимую с него точку — она видна только

с наблюдательного пункта на башнях церкви св. Сульпиция.

С башен сообщали прицел в Оперу, а оттуда уже передавали

в Ванв при помощи сигналов, уточняющих наводку: «Правей,

левей, вверх, вниз».

Среда, 12 октября.

Унылый день, такой же унылый, как те, которые в прошлом

году в этом самом месяце мы с бедным Жюлем провели в

Трувиле. От пушечной пальбы с Мон-Валерьена и от грохота

морских орудий с батареи Мортемар непрерывно дребезжат

оконные стекла, как-то странно сжимается сердце и кровь при

ливает к вискам.

В такие дни хорошо забыться, сбросить с себя ощущение

своей никчемности, перенестись мечтой в другую, напряжен

ную жизнь; воображение, подхлестываемое пушечными вы

стрелами, помогает тебе перевоплотиться в вожака партизан,

которые захватывают неприятельские обозы, истребляют прус

саков, освобождают Париж от осады, — словом, на какой-то

срок погрузиться в некую патриотическую галлюцинацию.

Изобретаешь способ летать, позволяющий обнаружить и обсле-

50

довать неприятельские позиции, и новый вид оружия, способ

ный сразу же уничтожить батальоны, даже целые части вра

жеской армии. И, подобно ребенку, до самозабвения поглощен

ному чтением своих первых книг, уносишься в необозримые

просторы, вообразив себя на час героем самых невероятных и

фантастических приключений.

Сколько прогулок совершено было по круговой дорожке в

моем саду, в которых участвовало лишь мое тело, тогда как

мысль моя целиком была занята изобретением некоей субстан

ции, разлагающей кислород или водород вдыхаемого нами воз

духа, чтобы сделать его смертоносным для легких целой прус

ской армии!

Четверг, 13 октября.

Странное чувство овладевает тобою — скорее чувство горе

стного унижения, нежели страха, — когда вспоминаешь, что