Алекс не торопился — он сидел в баре и смотрел на дно стакана, вечер за вечером, ночь за ночью. Я составлял ему компанию, но скорее по привычке, чем по необходимости с ним общаться. Единственным чувством, которое я испытывал к нему, была жалость. И, может быть, немного сочувствия, понимания, ещё чего-то, что делало нас товарищами по несчастью, но невозможность поговорить об этом откровенно лишала наши отношения всякого смысла.

Никто в Мириале не говорил друг с другом по душам, все скрывали свои тайны в своих квартирах и лелеяли их, защищая от посторонних глаз. Каждый жил со своей болью, со своим страхом и каждый считал эту жизнь для себя единственно возможной. Мне оставалось только к этому привыкнуть и вести себя точно так же.

Моей тайной должна была стать книга стихов Элли и её фотография, вставленная в позолоченную рамочку. Рамочка была подарком Мерс, которая всё понимала, но не знала самого главного.

Я готовился к этому дню, я ждал, когда он придёт. И каждый раз заново представлял себе все подробности своего горя. Казалось бы, надо было ловить каждый момент, чтобы успеть, чтобы запомнить и не жалеть о том, что что-то осталось недосказанным и несвершившимся. Но я словно превратился в камень и не мог пошевелиться, как будто предстоящая потеря лишила меня последних сил. Я отгородился от Элли стеной, я уже с ней простился, я вёл себя так, словно она уже умерла.

Она ничего не понимала и не хотела понимать. Она требовала к себе внимания и ждала, что я буду ходить за ней по пятам. Мы не смогли друг друга обмануть, как ни старались, и этот печальный итог с болезненной настойчивостью говорил нам о том, что мы по-прежнему принадлежим друг другу. Мы были созданы друг для друга, мы были рождены, чтобы быть вместе. Было бы легче пережить измену, потому что она говорила бы нам об ошибке, но нам не было даровано даже такого страшного облегчения. Никто не мог заменить мне Элли, и никто не мог заменить Элли меня.

Откуда в жизни появляются люди, которые становятся твоей частью, твоими мыслями и твоей судьбой? Почему они всегда холодны, почему они покидают тебя, не простившись, почему судьба оказывается столь беспощадной, что лишает тебя последней надежды? Как же жесток должен быть тот, кто дал им это право…

Рекс Гейран хвалил меня безмерно. Он умел это делать, как никто другой — небрежно и словно невзначай, как бы забывая об этом и повторяя на следующий день то же самое. Я знал со слов Мерс, как он умеет проникать в душу, и именно туда его не пускал. А даже если бы пустил — навряд ли для него там нашлось бы свободное место. Просто пришло время привыкать к похвалам, пустым и бессмысленным. Просто пришло моё время.

В этой роковой веренице, состоящей из последних дней, я и сам не заметил, как Элли сама по себе вдруг утратила для меня смысл. Она отошла куда-то на задний план, и я оказался полностью предоставленным самому себе и своим переживаниям. Я стал даже её избегать, понимая, что ничего нового у нас уже не случится, и созерцание собственного страдания стало для меня куда более интересным.

Я и сам не заметил, как пролетел этот год. Мистер Джек спросил меня, как я желаю отметить свой двадцать первый день рождения. Я неопределённо махнул рукой — мне было совершенно всё равно.

— Что с тобой, Гэл?-Вежливо поинтересовался он.-Разве ты не хочешь от души повеселиться?

— Я рад уже тому, что вам весело, Джек, -ответил я.

Прошёл целый год с того дня, когда я переступил порог этого кабинета, дрожа, как осиновый лист.

«Или ты не хочешь?»-Спросил меня тогда мистер Джек.

«Хочу», -чуть слышно ответил я.

Выбор сделал я сам, но как, скажите, я мог его не сделать? Как мог путник в пустыне, умирая от жажды, отказаться от стакана воды? Я боялся, с самого начала я боялся какого-то подвоха, и теперь понимаю, что не зря. Там, где Мерс Сейлор говорит голосом своих героинь и Алекс Коршунов сквозь пальцы смотрит на проделки своего Керта, того и гляди, случится беда. О ней говорило всё вокруг, просто кричало, и мистер С. был прав — я не мог этого не слышать. Но я упорно закрывал уши и говорил себе, что назад дороги нет. А вдруг она была, эта дорога? Вдруг я её не заметил, вдруг прошёл мимо, самонадеянно полагая, что меня минует всё плохое? Однако, кто, скажите мне, был обязан думать обо мне и меня жалеть? Мне обещали всё, что угодно, кроме одного — мне никто не обещал, что со мной всё будет хорошо.

— Я хочу пригласить на праздник всех жильцов, Джек, как год назад, -сказал я.-Конечно, если вас это не затруднит.

— Что ты, Гэл, нисколько не затруднит, -заверил он.-Для тебя -всё, что угодно.

С самого утра я лежал на диване, запрокинув голову, и ни о чём не думал. Кто-то звонил в дверь, периодически трезвонил телефон, но я не шевелился, ожидая шести часов. Теперь я получил право диктовать условия.

В пять тридцать я встал с дивана и направился в ванную. В пять сорок пять я оделся в дорогой костюм серого цвета, который с недавних пор висел в моём шкафу. В пять пятьдесят пять я бросил последний взгляд в зеркало.

Ровно в шесть я явился в ресторан. Все были в сборе, и я сдержанно выслушал поздравления и пожелания. Я сидел за столом и наблюдал, как один за другим ко мне подходят Рекс Гейран, Мерс, Рикки, Кэмели Хьюгз, Алекс Коршунов, Керт Хорбл, Джон Бёрк, Додди, Натали и многие, многие другие. Они казались мне призраками, живыми трупами, и я избегал смотреть им в глаза. Они недоумённо качали головами и отходили с какой-то опаской, словно боялись остаться рядом лишние несколько секунд. Чего же, интересно, они ожидали ещё? Разве сами они в своё время, осознав наконец, чем им придётся платить, не вели себя точно так же? Они привыкли, привыкли ко всему, значит, привыкну и я. Но это время должно ещё наступить.

Элли искоса наблюдала за происходящим. Я не реагировал ни на что, даже на её присутствие. Мириал хотел повеселиться, он хотел сделать вид, что ничего не случилось — пусть, на здоровье! Он нарядил меня в новый костюм и устроил шикарную вечеринку — что ж, он уже давно купил меня с потрохами. Я же буду вести себя так, как считаю нужным, и не буду улыбаться через силу только для того, чтобы доставить ему удовольствие.

— Что с тобой, Гэл?-Шепнула Элли, когда все расселись за столами.

— Ничего, -отрезал я.

— Ты ничего не хочешь мне сказать?

— Уже нет, Элли.

— Почему?

— Слишком поздно, -с раздражением ответил я.

Туда— сюда сновали официанты, доносились тихие звуки музыки, горели светильники на стенах. Всё это было год назад, всё было таким же точно, и все были такими же точно. Изменился только я. Во мне больше не было прежней восторженности и покорности, как будто у меня внутри случился пожар, который выжег всё живое, и я навсегда утратил способность радоваться жизни.

— Гэл…

— Оставь меня, Элли. Я устал от всего на свете, и в первую очередь от тебя.

Элли застыла с бокалом в руке. Мне было уже всё равно. Я был совершенно обессилен этой безумной гонкой, своей безнадёжной любовью, своими бесполезными попытками и бесплотными надеждами. Мириал обрёк меня на это, заведомо зная конец, и я, если смогу когда-нибудь это понять, то попробую научиться жить так, как все остальные. Если у меня получится.

Элли, задетая моей грубостью, молчала. Я не стал извиняться, не стал делать вид, что всё хорошо. Ведь она тоже надо мной смеялась, всегда, с самого начала, она не могла не понимать, каково мне было день за днём ходить за ней по пятам и сходить с ума! Она знала всё, всё, кроме того, чем ей придётся заплатить за эту дорого купленную комедию, а теперь невинно спрашивала меня, что со мной? Я не мог больше терпеть это издевательство, и не хотел больше играть в эти игры. Раз они все хотят, я буду с ними, но я больше не буду робким и покорным. Я покажу, на что я способен, я заставлю себя уважать и считаться со мной.

— …знаете, как бывает, -говорил Кэмели Хьюгз, -всплывёт в голове какая-то фраза, и захочется её записать. Но ведь сама по себе она ничего не значит, и для того, чтобы её раскрыть, нужна целая история.