— Что, ни у кого нет хороших новостей?-С наигранным удивлением переспросил Том.-И нечего даже соврать?
В этом месте надо было смеяться. Но мне до чёртиков надоело выражать свои эмоции в унисон со всеми. Когда мы были труппой, мы были одним целым, и такое неподчинение уставу было равноценно предательству. Но сейчас — увольте, я имел право реагировать, как мне вздумается, и больше не делать вид, что мне жутко весело от дурацких шуток Тома.
— Что-то наш Гэл сегодня невесел, -продолжал Том.-Не оправдываются надежды?
— Ничего не случается сразу, -ответил я.-У меня ещё все впереди.
— У нас всех всё впереди, -подхватила Робин, -правда, Том?
Том высокомерно кивнул, продолжая корчить из себя властителя Вселенной. Всегда находился тот, кто вовремя зализывал его задницу, — видать, Том вовремя сообразил, что для того, чтобы заставить людей делать вид, что они тебя уважают, надо всего-навсего назвать себя режиссёром.
Я хмыкнул. Никакой индивидуальности, культ Тома, объясняющего свою бездарность оригинальным восприятием действительности — это уже не по мне. И нет необходимости притворяться.
— Конечно, у всех всё впереди, -сказал я, -только у каждого своё.
Тонита толкнула меня локтем в бок.
— Гэл всегда вёл себя так, словно он пришелец из других миров, -язвительно сказала Робин.-Но мы терпели это, несмотря ни на что. На него обижаться просто грех.
Она обворожительно мне улыбнулась.
— Удивительно, что его внешность воздаёт такой барьер, -подхватила Джесси.-Я лично считаю, что критерием самомнения должен быть талант.
— Это что, камень в мой огород, Джесси?-Любезно поинтересовался я.-Когда ты не давала мне проходу два месяца, ты, кажется, считала иначе.
— Ты самовлюблённый идиот, Гэл Бронкс, -взорвалась Джесси, -ни во что ни ставящий людей и их чувства. Придурок, вечно летающий в облаках и считающий всех недостойными твоего внимания. Но придёт момент, когда ты увидишь, какая пропасть лежит у тебя под ногами, и тебе не останется ничего, кроме как туда прыгнуть, потому что некому будет подать тебе руку.
Я зааплодировал, остальные подхватили.
— Чудесная речь, Джесси, -похвалил Том, -но выяснять отношения сейчас не время. Девочки, будьте добры, удалитесь на кухню и приготовьте нам перекусить.
Тонита крепко сжала мою руку. Я был очень благодарен ей за это. Наверное, она понимала во мне гораздо больше, чем казалось на первый взгляд, и никогда не считала меня самовлюблённым идиотом. Ну чем, интересно, я был виноват, если и в самом деле чувствовал себя достойным большего? Почему этого никто не мог простить?
Мы остались в комнате мужской компанией. Не обращая на меня никакого внимания, мои коллеги стали перемывать косточки девчонкам, особо не стесняясь в выражениях. Я был для них плохим собеседником — уж слишком я был удачлив в этом вопросе, и зависть сильно мешала им принять меня за своего.
— Ты до сих пор с Тонитой, Гэл?-Наконец обратил на меня внимание Питер.-Не нашёл пока ничего получше?
Подразумевалось, что я должен был виновато улыбнуться, с досадой покачать головой, и, признавая своё невезение, стать на один уровень со всеми, и тем самым обеспечить себе их сочувствие и поддержку. Но снисходить до этих остолопов я не собирался.
— Слушай, Питер, я не нашёл ничего получше потому, что не искал, -ответил я.-А тебе впредь советую не лезть в мои дела грязными руками, которые ты только что вытащил из своих штанов.
Все рассмеялись, правда, весьма натянуто. Иллюзия дружеской беседы была сохранена.
Вернулись девчонки с бутербродами и чаем. После трапезы предполагалось говорить об искусстве, и я боялся, что этого уже не выдержу.
С трудом впихивая в себя варёные сосиски с чёрствым хлебом, я думал о том, почему не могу дать им всем достойный отпор. Чего я боялся, почему не мог заставить их себя уважать? Я был красивее и талантливее их всех, вместе взятых, а теперь, наверно, и умнее. Так почему же они всячески доставали меня и пытались доказать своё превосходство? Я был совершенно беззащитен перед ними, перед их завистью и скрытой злобой, я был хорошей мишенью для насмешек.
«Кто ты такой?-Как бы говорили они.-Один из нас, и мы с тобой на равных, как бы ты там не выделывался. Без нас ты вообще ничто».
Теперь я прекрасно понимал, почему мистер Джек и Кэмели Хьюгз были такого невысокого мнения о человечестве и не отождествляли себя с ним. Мне тоже следовало так поступать, чего бы на первых порах мне это не стоило.
Так я доразмышлялся до того, что стал казаться себе великомучеником, непризнанным гением, несчастным страдальцем, отданным на растерзание разъярённой толпе во имя её же блага. Это не уменьшило моего раздражения, но зато прибавило пафоса. Я героически жевал сухие бутерброды, запивая их слабым чаем, и витал в облаках, размышляя о своём предназначении.
И тут раздался звонок в дверь.
— Интересно, кто бы это мог быть?-Наигранно спросил Том, так, что все сразу поняли, что он знает ответ.
Том пошёл открывать и вернулся вместе с Диком, который придти вроде бы как не был должен. Все раскрыли рты и замерли, так сильно изменился Дик. Одет он был в новые джинсы чёрного цвета, должно быть, очень дорогие, и красивую стильную рубашку, через плечо небрежно перекинут новый пиджак, который он придерживал за петельку, в другой руке он держал солидный портфель, а на макушке красовались очки от солнца. По комнате разлился аромат дорогой туалетной воды.
Том и Дик остановились на пороге с торжественным видом, готовя какое-то важное сообщение. Я нутром почувствовал что-то недоброе. Мне всегда нравился Дик, единственный из всей нашей труппы, у кого никогда не возникало желания самоутвердиться за счёт кого-то другого. Он был всегда в хорошем настроении, всегда покладист и дружелюбен, но вместе с тем никогда никому не позволял себя использовать.
Все пришли в себя и зааплодировали. Дик картинно поклонился и достал из портфеля бутылку коньяка и пачку сигарет. Все ахнули.
— Внимание!-Возвестил Том.-У нас появилась одна хорошая новость, и её вам сообщу я. Дик будет сниматься в кино, его уже утвердили на роль.
— На какую? Где? Как? Кто режиссёр?-Посыпались вопросы.
— Рабочее название «Невинная игра», -скромно сообщил Дик -Снимает Рекс Гейран на «Эльдорадо».
Дик долго рассказывал о пробах, о киностудии, о Гейране. Все слушали, разинув рты, и хлестали дорогущий «Хеннеси».
— Один раз я даже видел Мерс Сейлор, -заявил Дик.-Она приезжала к Рексу на студию по делам. Ничего особенного, кстати, довольно посредственная девица.
У меня внутри от напряжения разъедало все внутренности. Рекс Гейран, Мерс Сейлор, и Дик! Дик, а не я!!! Господи, что же это?!
— Роль элементарная, между прочим. Даже не представляю, почему пришёлся по вкусу Гейрану именно я, -продолжал Дик.-Ну что нужно альфонсу? Шарм, обаяние, внешность. Любой смазливый парень смог бы изобразить такую ерунду. Как наш Гэл, например. Будь на пробах он, я уверен, остальным бы нечего было и браться.
— Гэл проворонил свой шанс, -заметила Робин.-Он считает, что всё случится само собой, и что-либо делать для этого необязательно.
Я был уже не в состоянии реагировать на такие мелкие шпильки. Я был уничтожен, и все мои надежды разлетелись в пух и прах. Я стал зрителем собственного позора — самоуверенный идиот, считающий свою исключительность залогом будущих удач, сидит и наблюдает, как всё, обещанное ему, досталось кому-то другому, которого вовсе не тревожили мысли о собственной исключительности. Я больше не был пригоден даже для роли великого мученика, — скорее, для роли козла отпущения.
Дик распространялся ещё очень долго и употреблял коньяк в больших количествах. Из своего нового пахнущего настоящей кожей портфеля он извлёк ещё одну бутылку. Курил он тоже непривычно много, и скоро в тесной комнате стало нечем дышать. В его манерах не появилось ничего нового, он вёл себя так, словно он достиг чего-то на вот этом вот уровне нашей задрыпанной труппы. Ему было безумно интересно делиться со всеми подробностями о личной жизни актёров, работающих вместе с ним, он долго восхищался личностью Рекса Гейрана, разглагольствовал о трудностях, которые могут возникнуть в процессе съёмки, делился переживаниями о том, что на него возложена колоссальная ответственность, и он чувствует сильное напряжение, и всё в таком роде. Его как бы впустили в этот мир, но он чувствовал себя в нём чужаком. Гораздо уверенней он вёл себя здесь, где был героем. Наверное, именно так он видел свой триумф — в новой одежде, с дорогим коньяком, в кругу друзей, раскрывающих рот от удивления и онемевших от восхищения.
