— Супруги Иваницкие, — представилась она хозяину, — вот наши паспорта. Муж очень занят перевозкою товара, он коммерсант.

   — А чем он промышляет? — поинтересовался хозяин, тучный грек с мясистым носом и заплывшими глазками, глядевшими, впрочем, остро.

   — В основном, скобяным товаром, — не моргнув, ответила Вера, не будучи готовой к такому вопросу. Отчего-то первое, что ей пришло в голову, был именно скобяной товар. «Что ж, пусть будет скобяной, — решила она. — Главное, товар будет поступать в ящиках, содержимое которых недоступно глазу».

   — Очень приятно, госпожа Иваницкая. Вы, кажется, молодожёны.

   — Угадали.

   — Счастливый брак?

   — Очень.

Грек зачмокал губами, что, по-видимому, означало удовольствие.

   — Ну-с, в добрый час. Переезжайте.

Николай Иванович Кибальчич актёрствовал плохо. Во всяком случае роль любящего мужа ему явно не удавалась. Он был занят своим делом — приготовлением гремучей ртути для запалов. Дело это требовало сугубой осторожности и было сопряжено с постоянным риском. Он занял кухню, где готовил свою стряпню. По счастью, там стоял большой шкаф для утвари, куда он тотчас определил колбы и реторты, запас реагентов и другое хозяйство. Динамит покоился в больших сундуках.

Было множество самых разнообразных прожектов, как подорвать полотно, по большей части неудобоисполнимых. Сошлись на том, что надобно получить должность путевого сторожа и поселиться в будке. Путевые сторожа обыкновенно жили там и вели своё хозяйство, порою обзаведясь не только детьми, но и скотиной, уж во всяком случае курами.

Предстояло исхлопотать такую должность для своих людей. И Вера после долгих поисков хода к влиятельным чиновникам в правлении Юго-Западной железной дороги решила напрямик обратиться к самому управляющему. Им был тогда барон Унгерн фон Штернберг, бывший в некоторой опале из-за катастрофы поезда с новобранцами, случившейся по причине разгильдяйства путевого мастера, когда погибли сотни юных солдат. Барон, естественно, был ни при чём, но в большом удручении. После некоторой проволочки он принял прелестную просительницу, тотчас заговорившую по-французски с отменным парижским выговором.

   — Приношу вам свои соболезнования, барон. Я понимаю, как вам сейчас тяжело.

   — Благодарю вас, госпожа...

   — Иваницкая, Надежда Петровна Иваницкая, дочь действительного статского советника Петра Иваницкого.

   — Чем могу служить? — осклабился барон.

   — Вы бы чрезвычайно обязали меня, если бы предоставили место путевого сторожа моему дворнику. Видите ли, его жена больна туберкулёзом и, как понимаете, нуждается в благорастворённом воздухе. Он говорит, что заведёт там козу и будет отпаивать её целебным молоком. У меня же это совершенно невозможно.

   — Мадам...

   — Мадмуазель, — поправила его Вера...

   — О, простите, мадмуазель Иваницкая, очаровательная Надежды Петровна, я, увы, не располагаю такой возможностью...

   — Но я так надеялась на ваше благорасположение, барон. Мне говорили, что вы такой чуткий, такой благожелательный, — и она притворно вздохнула и, достав из ридикюля платочек, поднесла его к глазам.

   — Вы меня не поняли, мадмуазель Надежда. О, Надежда... в мрачном подземелье разбудит бодрость и веселье, так, кажется, у Пушкина? Дело в том, что я не располагаю сведениями о наличии свободных мест — это в компетенции моих служащих. Но я дам вам записку к начальнику дистанции с просьбой устроить вашего дворника.

   — Разве это будет всего лишь просьба?

   — Моя просьба есть приказание...

   — О, дорогой барон, я знала, что так будет. Вы столь обходительны и столь любезны, что я не нахожу слов для благодарности.

   — О, мадмуазель Надежда, я рад был услужить столь очаровательной особе, — проговорил барон, выходя из-за стола и провожая Веру до двери. — Позвольте вашу ручку, — и, склонив голову с венчиком волос, обрамлявших розовую лысину, он приложился губами к запястью. — И позвольте надеяться на продолжение знакомства. Отныне вы моя Надежда.

   — Разумеется, барон, надейтесь, — и торопливо поклонившись, Вера выскользнула из кабинета.

Теперь надлежало обворожить начальника дистанции. При наличии записки управляющего это представлялось не столь сложным. Однако для верности Вера облачилась в свой лучший туалет. Тем паче, что чиновник, к которому её адресовали, мог не знать французского, действовавшего безотказно на начальствующих особ.

Она не ошиблась в своих расчётах. Записка и платье барыньки из высшего света подействовали безотказно.

   — Для вас, мадам, я готов был бы освободить место, а не только определить вашего протеже на свободное. Пришлите его хоть завтра, и он будет устроен.

Она не шла, а летела на Екатерининскую. Ворвалась в комнаты, восклицая:

   — Дело сделано, друзья! Готовьтесь, Михаил, — обратилась она к Фроленко, — вы, Таня. Я вам выправлю паспорта на имя супругов Александровых. Завтра же, Михаил, отправляйтесь к начальнику дистанции, сыграйте роль дворника и получите у него место.

Вскоре новоявленная супружеская пара устраивалась в домике путевого сторожа в двенадцати вёрстах от Одессы. Там была всего одна комнатёнка с чуланом, чугунная печь, казённая мебель, состоящая из большой железной кровати, четырёх табуреток, подобия буфета для посуды и колченогого стола.

   — Экая унылость, — поёжилась Татьяна Лебедева.

   — Зато придётся спать в обнимку, — хохотнул Фроленко.

   — Надо обживаться, — с этими словами Татьяна засучила рукава, подоткнула юбку и принялась за уборку, благо всё для этого нашлось: ведро, тряпки и веник. — Экая залустелось, — разогнулась она после часа уборки. — А ты вот что, барин: ступай-ка в город, на Привоз, да купи хотя пару кур да петуха впридачу. Всё веселей будет да и видимость соблюсти надо.

   — А Вера советовала козу...

   — Обойдёмся. Да и дороговато. Всё равно нам тут долго не быть. Поторапливайся. Начальник дистанции непременно явится обозреть либо мастера пришлёт. Так что ты и водку не забудь.

   — Это уж непременно, — ухмыльнулся Фроленко. — К вечеру Кибальчич заявится — притащит свою химию. Всё должно быть в готовности, всё снаряжено. Так что мы с тобой здесь не заживёмся. После взрыва знай уноси ноги!

   — Бедняга Николай, далеко же придётся ему тащиться.

   — И тащить — хоть и невелик груз, да всё ж груз.

   — Ступай-ступай, эк заболтался, — и она снова принялась за мытье пола.

Забот было много — у всех. По добытым известиям царский поезд далеко не всегда делал остановку в Одессе — государь предпочитал для разминки небольшие станции, однако же все на линии были оповещаемы, где: в Раздельной либо в Бирзуле, а то ещё где-нибудь. Всё это надлежало разведать. Доподлинные сведения можно было получить у управляющего дороги. И Вера отправилась к нему, зная наперёд, что выведает всё необходимое у барона.

На этот раз она приняла все меры, чтобы выглядеть как можно более обольстительной. И достигла цели: барон был сама любезность и предупредительность. Он не сводил с неё глаз. Он даже вышел из-за стола и подсел к ней.

   — Я пришла к вам поблагодарить, дорогой барон, — защебетала Вера. — Мой дворник очень доволен. Они там, в этой будке, обживаются. Он говорит, что они с женой застали там ужасное запустение. Я дала ему постельное бельё: он говорит, что там ничего, кроме тряпок, не было. Пришлось запрячь мой выезд в подводу, чтобы отвезти туда кое-какую мебель.

   — Это лишнее, дорогая мадмуазель Надежда, мы снабжаем путевых сторожей казённым имуществом.

   — Ах, барон, когда ещё это будет, а мне их так жаль. Движение по вашей линии, говорят, довольно интенсивное, так что, вероятно, у них будет много работы. Я даже слышала, что поезд государя, случается, следует по вашей дороге.

   — Совершенно верно, сударыня. И тогда нам приходится предпринимать строжайшие меры предосторожности.

Вера округлила глаза.

   — Даже так? Какие же это меры?