Тихомиров невнятно пробормотал что-то, что можно было понять как то, что Парижская коммуна — есть локальное явление, Париж — это всего лишь город, хоть и столичный...

   — А ведь у этого города славные революционные традиции, можно сказать, опыт восстаний, — не унималась Вера Фигнер.

   — Я с Верой совершенно согласен, — подал голос Александр Михайлович. — Нам недостаёт ни опыта, ни сил. Следует трезво оценивать наши силы и наши возможности и тщательно оберегать товарищей от провала. Я, например, против актов самопожертвования, подобных Каракозову, Соловьёву, Березовскому. Наши террористы все дилетанты и непременно теряют самообладание, выходя один на один с жертвой, в данном случае с царём. Говорят, его взгляд обладает гипнотическим действием. Нам нельзя рисковать людьми, способными на подвиг, их у нас не так много...

   — Мало! — выкрикнула Фигнер.

   — Достаточно, — отозвалась Мария Ошанина, чья горячность была всем известна. — Я готова выйти против царя и убить его.

   — Ха! Такого красавца мужчину, — сыронизировал Михайлов. — Неужто, Маша, у тебя не дрогнет рука?

   — У неё-то? — муж Ошаниной Баранников улыбался. — Она кого хочешь пристрелит, даже собственного супруга, не то, что царя.

Эта реплика вызвала всеобщий хохот. Он вырвался наружу сквозь довольно ветхие окна деревянного дома. И привлёк внимание дворника, вышедшего полузгать семечки на скамейке у ворот. Решив, что господа пируют, а потому веселятся и что и ему перепадёт — добрые, непременно поднесут, он поднялся и постучал в парадную дверь.

   — Ну вот, накликали, — вскочила Фигнер. — Сказано было, не шуметь. Кого-то нанесло. Придётся сойти. Саша, — обратилась она к Квятковскому, — вытащи из буфета бутылки и бокалы — на столе должно быть всего много.

   — Ни жандарм, ни полицейский в этот час сюда не заглянут, — с уверенностью сказал Тихомиров. — Что им тут делать, коли это глухой переулок.

   — Легкомыслие всегда дорого обходится, — обеспокоено произнёс Михайлов. — Столица — на усиленной охране, агенты шныряют повсюду.

   — Зато наш генерал-губернатор — боевой генерал. Он, говорят, не жалует Третье отделение.

   — Гурко-то? Напрасно государь призвал его на этот пост, — откликнулся Михайлов, прислушиваясь к тому, что делается на лестнице. — Да, ему не по нутру все эти полицейские меры...

Послышался скрип деревянных ступеней, дверь отворилась, и головы всех оборотились к барыне — Фигнер.

   — Ну что, Вера? Ты улыбаешься. Стало быть, ложная тревога.

   — Да, да, ложная. Саша, налей-ка стаканчик водки, да дай-ка чем закусить. — И, оборотясь ко всем, пояснила: — Степан, дворник наш, решил, что у нас идёт пирушка. Вот, понесу ему дань — хорошо, что у нас на сей случай всё приготовлено.

   — Бережёного — Бог бережёт, не напрасно сказано, — не унимался Михайлов. — Я, друзья, буду вынужден преподать всем уроки бережения или конспирации, как вам будет угодно. Нам надобно беречь силы для решающей схватки, о которой сказано в Программе, только что зачитанной. Меж тем пока что в нашей организации господствует известное легкомыслие. А мы должны быть гарантированы от провалов.

   — Совершенно справедливо, Александр Дмитриевич, — согласилась Ошанина. — Я и сама всем твержу про конспирацию, но подучиться надо.

   — Да уж, не мешает, — согласился Морозов.

   — Очень даже, и прежде всего тебе, Николай, с твоим-то неуёмным темпераментом. Любишь лезть на рожон, — съязвил Михайлов. Он, как и хозяин квартиры Квятковский, судьбою был с ним схож — тоже из дворян, тоже учился в Технологическом институте, но был изгнан, как и его тёзка, за участие в студенческих беспорядках. Но в отличие от многих своих единомышленников спокойно и трезво шёл к цели, не подставляясь понапрасну. К нему прислушивались, его советам следовали, его мнением дорожили.

   — Я уж вам говорил, что у нас есть ныне свой шпион — в самых недрах знаменитого дома у Цепного моста. Отныне мы будем знать, что затевают против нас голубые мундиры. Но сношения с ним строго ограничены, не более двух. Его надобно беречь как зеницу ока. Я даже раздумываю, называть ли его вам. По-моему, в этом пока нет надобности. Тем более что он там только укореняется.

   — Без надобности, — подтвердила Вера Фигнер. — Главное, что у нас есть там свой человек.

Все были согласны. Заговорил Морозов:

   — Я по-прежнему считаю нашим первоочередным делом, важней коего нету, осуществление смертного приговора царю. Согласен: надлежит действовать взвешенно, продуманно и наверняка. Следует изучить возможность взрыва царского поезда — таким образом мы устраним не только самого императора, но и кое-кого из его близких, а также свиту из генерал-адъютантов.

   — Пожалуй, — согласился Михайлов, и все тотчас присоединились к нему. — Эту акцию можно будет осуществить без жертв с нашей стороны.

   — Путём подкопа под железнодорожное полотно, — вставил Квятковский.

   — Прекрасная идея! — восхитился Тихомиров. — Летний маршрут царского поезда известен. Он, как правило, неизменен: из Петербурга в Москву, а затем в Крым. Полагаю, что его величеству с церберами не придёт в голову возможность взрыва полотна.

   — Учтите, друзья, что впереди царского поезда следует другой — со свитой и охраной, — подал голос дотоле молчавший Михаил Фроленко.

   — Не худо было бы пустить под откос оба, — отозвалась Ошанина.

   — Технически это трудно осуществить, — продолжал Фроленко. — Два подкопа, две мины, равновременность взрыва. Важней всё-таки царский.

Решено было тщательно изучить маршруты следования и время, а для этого завести информаторов из числа самих железнодорожных служащих. А кому-то просто поступить в путевые сторожа и обосноваться в служебной будке.

   — Затея не из лёгких, но кажется мне привлекательной, — резюмировал Михайлов. — Предлагаю тщательно изучить вопрос и избрать тех, кому мы поручим заняться этим делом.

   — А что, кстати, Засулич? Надо бы её привлечь, мою тёзку, — поинтересовалась Фигнер.

   — Слышал, что ей пришлось спасаться в Швейцарии, несмотря на оправдательный приговор, — ответил Михайлов. — Трепов-то жив остался, она его, к сожалению, легко ранила. Государь был недоволен оправдательным приговором, председательствующий на суде Анатолий Фёдорович Кони попал в немилость, равно и все присяжные...

   — Она уже возвратилась — мне об этом сведущий человек сказал, — подала голос Ошанина. — И примкнула к чернопередельцам.

   — Жаль, весьма решительная и боевая особа, — сказал Морозов. — Ей бы с нами сойтись.

   — Перехватили, черти, — буркнул Тихомиров. — Экая досада. Её имя имеет вес в образованном обществе.

Решено было приступить к практическим действиям нимало не медля. Это означало, что открылась охота на императора. Подвергать ли опасности женщин? Вера Фигнер обиделась, даже оскорбилась: она требовала для себя ведущей роли — охотницы, богини Дианы. Михайлов её осадил:

   — Верочка, роли распределяем мы — Распорядительная комиссия. И ты должна подчиняться. Существует такое понятие: партийная дисциплина. Для нашей подпольной организации оно втройне актуально. Мы найдём тебе место в строю.

И нашли. Следовало доставить в Одессу груз: динамит для задуманных покушений на железной дороге.

   — Ты только не бойся: динамит сам по себе не взрывается, — утешал её Квятковский. — Его даже можно бить молотком, что, впрочем, на всякий случай не рекомендуется. Для того чтобы его взорвать, нужен запал. В Одессе ты найдёшь Николая Ивановича Кибальчича. Это светлая голова и великий умелец, специалист по подрывной части. Вот он и располагает запалами.

Наметили подорвать полотно в трёх местах: под Одессой, под Александровом и под Москвой — в зависимости от маршрута царского поезда.

Приехав в Одессу, Фигнер занялась поисками явочной квартиры. Вскоре она была снята на Екатерининской улице — вполне надёжная и достаточно просторная, а главное, с чёрным ходом на тот случай, если придётся удирать.