Андрей Желябов был признанным вождём и первоклассным оратором. За ним шли безропотно. Ему удалось вовлечь в преступную организацию «Народная воля» несколько офицеров и прежде всего самого Суханова. Близилось воскресенье — день, когда император обычно совершал поездку в Михайловский манеж на развод. На этот день террористы назначили покушение. Предварительно они изучили путь следования царя. Он, как правило, был неизменен. И потому они в этот раз надеялись на успех.

Все были подавлены. Женщины прижимали к глазам платочки. Молчание прервал Суханов.

   — Кто же заменит Андрея?

   — Я, разумеется! — встала Софья Перовская. Хрупкая, тоненькая, как лозинка, с лицом, не утратившим детские черты, она вовсе не производила впечатления человека, способного на подвиг.

Она была дочерью губернатора Петербурга Льва Николаевича Перовского и правнучкой последнего гетмана Малороссии Кириллы Разумовского. Отец её был человек жестокий, настоящий самодур, и потому она рано ушла из семьи, несмотря на его угрозы возвратить её через полицию. После покушения Каракозова, Лев Николаевич был отправлен в отставку и совершенно ожесточился, грозя дочери разными карами. А посему характер её был закалён невзгодами.

   — Ты, Соня? — Суханов был обескуражен. — Но это ведь совсем не женское дело.

   — Я заменю Андрея, — твёрдо повторила Перовская. И тут все поняли, что и в самом деле это её долг. Знали: она была гражданской женой Желябова. А кроме того было известно её бесстрашие, испытанность во многих делах. Это она руководила взрывом железнодорожного полотна в Москве.

Решение было принято. Стали обсуждать детали покушения. И тут вдруг выяснилось, что мина и метательные снаряды ещё не изготовлены, а образец даже не испытан. Так что вообще не ясно, удастся ли задуманное.

   — Как же быть? — растерянно произнёс Суханов. — Мы, конечно, постараемся всё сделать к воскресному утру, но не знаю, получится ли.

   — Что же вы медлили, — наступала на него Перовская. — Неужели нам придётся отложить акцию?

Все зашумели. Раздались голоса: сомневающиеся, спорившие, уверенные. Мало-помалу мнения сошлись: действовать не откладывая.

   — Тогда следует распределить места. Кто согласен быть метальщиком? — уже распоряжалась Перовская.

Вызвались Рысаков, Гриневицкий, Тимофей Михайлов и Емельянов.

   — Разрывные снаряды должны быть готовы к утру, — решительно заявила Перовская. — Так что нашим химикам следует немедля приступить к делу.

Решили, что нужны по крайней мере четыре снаряда и мина, которую, снарядивши, надо успеть заложить тоже рано утром, до проезда царя.

Времени оставалось в обрез. Три «химика» — Кибальчич, Суханов и Грачевский — тотчас приступили к работе. Им предстояло трудиться всю ночь.

   — Как на охоту ехать, так собак кормить, — сердилась Перовская. — Всё должно было быть в готовности загодя. Нет на вас Андрея. — Сказав это, она коротко всхлипнула, но тотчас как ни в чём не бывало стала перетаскивать пустые жестянки из-под керосина на кухню, обращённую в бомбистскую мастерскую. Эти жестянки предназначались под оболочки снарядов. Их предстояло начинить гремучей ртутью и динамитом.

Самым большим знатоком по части взрывного дела был Кибальчич. Его помощники были дилетантами. А потому решающее слово всегда оставалось за ним.

   — Я склонен отказаться от гремучей ртути в качестве детонатора, — проговорил он профессорским тоном. При этом он поднял и показал своим помощникам большую стеклянную банку, наполненную серыми кристаллами. — Она слишком ядовита. Другое же вещество, обладающее сходными свойствами — нитроглицерин, — и осторожным жестом он приподнял ещё большую банку, наполненную маслянистой жидкостью. — Этот господинчик требует такой же осторожности в обращении с ним и наказывает тех, кто по небрежности вдохнёт его пары, сильною головной болью, учтите это. Но зато он послужит нам исходным веществом для получения динамита. Так что, пользуясь им, мы убиваем двух зайцев сразу: получаем взрывчатку и одновременно детонирующую жидкость. От удара нитроглицерин мгновенно взрывается и увлекает за собой своего сына — динамит. Сыночек этот, как вы знаете, весьма знаменит. А теперь — к делу. У нас слишком мало времени. Софья Львовна — особа строгая, и ежели мы не выполним её заказ к назначенному времени, последует строгое наказание.

Нельзя сказать, что его помощники напугались, но тем не менее стали трудиться со рвением. Свечи и керосиновые лампы не гасли весь вечер и всю ночь. Открытое пламя было опасно, а потому свечи вскоре были загашены. Работа требовала чрезвычайной осторожности и осмотрительности, о чём Кибальчич не уставал напоминать.

К утру большая часть жестянок была начинена страшной смесью.

   — Упаси Бог ударить либо уронить. Обращение должно быть самое нежное — нежней, чем с любимой женщиной. Сравнимо лишь с грудным дитятею, — предупредил он.

Не ведал государь император Александр Николаевич, какое страшное оружие готовится-варится против него. Внимал успокоительным речам Лорис-Меликова. Этот же, явившись на обычный доклад в Зимний дворец, весь светился. И чуть ли не с порога императорского кабинета, вопреки этикету провозгласил:

   — Государь, могу вас порадовать: изловлен наконец несомненный главарь террористов Андрей Желябов. Голова, доложу я вам! Я лично к нему приступил, и беседовали мы на разные темы. Но он сразу же предупредил: о преступном комплоте — ни слова, хоть пытайте. Железный характер. Но чертовски умён. Я ему сказал: вам, сударь, министром бы быть, а не заговоры устраивать. На что он мне ответил: «Вот свергнем вашу власть, тогда, может быть, народ изберёт меня министром».

   — Экая жалость, — Александр был явно огорчён. — Добро бы дураки на рожон лезли, а то таковые вот умники себе на погибель. Обидно.

   — Наши агенты идут по следу заговорщиков, — продолжал Лорис. — И надеюсь, что вскоре будет взята бомбистская мастерская. Сети раскинуты широко, и улов уже значителен.

   — Но вот тайные благожелатели наши, вошедшие в переписку с Екатериной Михайловною, предупреждают, чтобы я не ездил на развод.

   — Я бы тоже, Государь, не советовал вам ездить до поры в Михайловский манеж.

   — Ну вот ещё! — вскинулся Александр. — Чтобы я в своей столице в самой её сердцевине, стал невольником каких-то мерзавцев! Ни за что! Или ты хочешь сказать, что охрана моя никудышна, что полиция и жандармерия ни на что не годны? Выходит так. А ведь есть ещё и гвардия — тысячи и тысячи хорошо вооружённых людей. Против кучки злоумышленников. Вот те же наши тайные доброжелатели извещают, что они-де проникли в логово террористов и будто бы их всего по всей России насчитывается каких-то шесть сотен человек. Я уж говорил тебе об этом.

   — Но они ловко прячутся, Государь, — оправдывался Лорис. — И маскируются под верноподданных.

   — Противно! — неожиданно сказал Александр. Сказал с сердцем, видно, накипело. — Никто никогда не мог и не смел упрекнуть меня в отсутствии мужества. Шёл с рогатиной на медведя. Однажды подраненный медведь кинулся на егеря-медвежатника и подмял его. Я подошёл к нему вплотную и выстрелил в ухо. А тут — всё время в напряжении. Охотятся на меня из-за угла, норовят застать врасплох. А я не привык прятаться. И не стану! — с ожесточением закончил он.

   — Немного их осталось, Государь. Выловим по одиночке. Главные-то уж сидят.

   — Давно ты меня обнадёживаешь. Улита едет — когда-то будет? Проникнись: смешно это, когда многие тысячи не могут сладить с несколькими сотнями.

   — Я, Государь, давно проникся, — удручённо произнёс Лорис, — и всё же прошу: не дразните вы до времени этих проклятых гусей. Пока не переведём их вовсе на жаркое.

   — Сказано хорошо, но жаркое-то будет поганое.

   — Ну не жаркое, так копчёные гуси. На верёвке, — поправился Лорис, смешно сморщив нос. — На верёвке будут болтаться, пока не угомонятся. Опять же — нет худа без добра. Сибирь населим. Просветителями в некотором роде.