Фёдор сделал большой глоток пива из кружки — от длинного повествования у него пересохло в горле.

— Ну ты крутой, Быня, — восхищённо выдохнул один из охранников по кличке Гиббон. — Сам Сомов тебя с первого раза взять не смог! Ну, дела.

— Это что! — подал голос Турист. — Он его потом вообще в больничку отправил, на заслуженный отдых, так сказать.

Все в немом восторге воззрились на героя дня.

— Потом расскажу, — взмолился Сивцов. — У меня уже язык не шевелится.

Перечить ему побоялись, помня пример Кислого. Неудачно упавшего охранника ещё двадцать минут назад, как только он был приведён в чувство, Турист настоятельно посоветовал увести в какую-нибудь дальнюю комнату и оставить там до вечера, чтобы своим видом Кислый не раздражал Быню.

— Нам ещё здесь стрельбы не хватало, — объяснил свою позицию Турист.

С улицы принесли шашлык из осетрины, приготовленный специально для гостей. Фёдор никогда в жизни не ел такой вкуснятины, поэтому съел две своих порции и одну соседскую. Сидевший рядом с Сивцовым уголовник Грабля благоразумно промолчал. Наевшись, Фёдор с сожалением осмотрел всё ещё обильный стол и сыто рыгнул. Кто-то подобострастно хихикнул. Сивцов, поглаживая себя по животу, строгим отеческим взглядом посмотрел на нарушителя тишины. Стало тихо.

— Скучно у вас, — неожиданно взгрустнулось Фёдору. — Живёте тут в лесу…

Все засуетились. С разных сторон Сивцова бросились истово разубеждать.

— Да как же скучно, Быня? — самозабвенно бил себя в грудь Гиббон. — Сейчас банька будет, ей-ей! Тут такая банька у Трофима, что ого-го! У-у-ух, какая банька!

— Пострелять можно, — вещал трубным голосом Грабля. — Здесь арсенал целый у нас. Ты из чего больше шмалять привык, Быня? Тут даже гранатомёт есть, во как!

— Тут места хорошие! — надрывался с другой стороны стола огромный детина по кличке Поршень. — На охоту пойдём! Без добычи точно не вернёмся — тут зверья полно!

Переждав самый гам, Фёдор, глядя на Поршня, строго проговорил:

— Зверей убивать нехорошо, — и задумался.

Всем стало стыдно. Поршень, казалось, съёжился раза в два и готов был провалиться от позора сквозь землю.

— А вот пострелять можно, — подумав, вынес свой вердикт Сивцов.

Все облегчённо вздохнули — грозы не случилось. Грабля раздувался от важности прямо на глазах: ещё бы — ведь именно он подал благосклонно принятую идею насчёт «пострелять».

Все оживлённо зашевелились, задвигали стульями. Кто-то побежал за оружием, остальные же, накидывая на плечи тёплые вещи, потянулись на улицу. Как только Фёдор поднялся со стула, на его плечи чья-то заботливая рука накинула удобную и лёгкую дублёнку.

— У нас тут в лесу «полигон» небольшой имеется, — крутясь ужом вокруг степенно шагающего Фёдора, распинался Грабля. — Чтобы форму не теряли, так сказать.

— Это правильно, — доверительно сообщил ему Сивцов. — Форму терять никак нельзя. Я вот однажды вышел из отпуска, сам понимаешь — в отпуске не чертил ничего, отвык. И что же ты думаешь? — он посмотрел на Граблю, выдерживая убийственную паузу. Судя по тому, как преданно смотрел на него бандит, Грабля в этот момент не думал ровным счётом ничего, поэтому Фёдор продолжил: — Вышел я, значит, на работу и в первый же день запорол напрочь очень важный чертёж. Вот. Это и называется — потерять форму, — он посмотрел на своего спутника, убедился, что тот абсолютно ничего в этой притче не понял и, многозначительно хмыкнув, продолжил шествовать.

На «полигоне» стояло много ящиков с пустыми стеклянными бутылками и пивными жестянками.

— Мы сюда всю посуду стаскиваем после пьянок, — радостно пояснил Фёдору Поршень. — А потом на ней тренируемся! — он достал из-за пояса огромный чёрный пистолет, чем жутко перепугал дорогого гостя. По счастью, Поршень не заметил реакции увидевшего оружие «профессионального убийцы».

Стреляли долго и самозабвенно: перебили целую кучу стеклотары, сожгли уйму патронов, раз двадцать бегали выставлять на «огневой рубеж» новые бутылки. Фёдор тщательно делал вид, что его вся эта возня не больно-то и интересует. Наконец, братва выдохлась. Все закурили, медленно отходя от азарта «соревнований».

— Ну что, Быня, — подошёл вдруг к Сивцову Турист. — Укатаешь пацанов?

— В смысле?.. — промямлил Фёдор.

— В том смысле, что покажи им настоящий класс, — не отставал Турист. — Пусть братва поучится, как стрелять надо. Ну как, пацаны, посмотрим? — обратился он к окружающим.

— Посмотрим, посмотрим! — на разные голоса возрадовались «пацаны».

— Тебе из чего привычнее, Быня? — поинтересовался подлый Турист. — Какое оружие предпочитаешь?

— Любое, — пробормотал Сивцов, чтобы не попасть впросак. — Мне без разницы.

— Тогда держи, — Турист протянул Фёдору «калашников» и обернулся: — Поршень, наряди-ка нам вон ту ёлочку…

Поршень живо подхватил несколько бутылок, подбежал к невысокой ёлке и стал «украшать» её бутылками, насаживая их горлышками на пушистые ветви. Первую бутылку он водрузил на самую верхушку деревца, куда в новогодние праздники обычно ставят звезду.

Сивцов стоял с тяжёлым автоматом в руках и лихорадочно вспоминал порядок стрельбы из автоматического оружия: когда он получал высшее образование, их возили на военные сборы и даже давали разок пострелять точно из такого же автомата. Что-то вспомнив, он передёрнул затвор, который зловеще лязгнул, положил один палец на спусковой крючок и стал ждать, пока Поршень закончит приготовление «мишеней».

Воронёная железяка сильно оттягивала руки, и Фёдор попытался перехватить её поудобнее.

Длинная автоматная очередь, прогрохотавшая в ту же секунду, явилась для всех присутствующих настоящим откровением. Особенно неожиданной стрельба стала для двоих: для самого Сивцова, который несколько бесконечных мгновений пытался безуспешно усмирить бьющийся в его руках АКМ, прежде чем догадался отпустить курок, и для Поршня, которого спасло какое-то звериное чутьё — он лежал, прикрыв голову руками, в снегу под ёлкой и трясся мелкой дрожью.

Вся спина заново родившегося была засыпана битым стеклом — на ёлке раскачивались одни лишь отбитые бутылочные горлышки. На деревце не осталось ни одной целой бутылки, кроме того, многие другие ветви были также перебиты пулями и болтались на одном честном слове.

— А чё он так долго вешал? — извинился Фёдор, имея в виду случайность происшедшего выстрела из-за своих уставших рук. Но его, как и водится в таких ситуациях, поняли по-другому.

«Во псих…» — прошептал кто-то.

— Помогите Поршню, — сказал Турист, беря из рук Сивцова орудие устрашения. — Ну ты даёшь, Быня. Не боялся в него попасть? Хотя, с такой стрельбой, — он оглянулся на многострадальную ёлочку, — можно не волноваться: попадёшь туда, куда хочешь. Здорово, Быня, просто высший класс! — он восхищённо прицокнул языком. — Возьмёшь в ученики?

— Возьму, — легкомысленно пообещал самый меткий ковбой к западу от Миссисипи. Он уже отошёл от потрясения и радовался, что так здорово выдержал неожиданное испытание.

— Только Поршня ты, конечно, зря так перепугал, — вздохнул будущий ученик. — Парень сейчас неделю под себя делать будет.

— А чё он так долго вешал? — упёрся Сивцов. — Вешает и вешает, вешает и вешает… Я ждал-ждал, ждал-ждал, ну и…

— Понятно, — вздохнул Турист. — Пошли, возвращаться пора, да и холодает, похоже…

Когда все снова сидели за столом у камина, через холл под руки провели Поршня. Он пускал слюни и улыбался. Ему дали с собой бутылку коньяка и отправили спать. Когда Фёдор вновь увидел свою недавнюю жертву, ему стало ужасно неудобно за то, что он так напугал неплохого, в принципе, парня. Чтобы как-то отвлечься от мук совести, Сивцов набросился на отбивную, лежавшую перед ним на тарелке, и стал яростно терзать её ножом, бубня при этом: «Вешает и вешает, вешает и вешает…» Услышав этот грозный сивцовский клич, соседи по столу втянули головы в плечи и тоже уткнулись носами в тарелки.