…Вера была для меня воплощением идеала. Невысокая, худенькая, в неизменных джинсах или бархатных брюках и обтягивающих боди — смесь ошеломляющей женственности и жесткости, звериная, цепляющая своей природной естественностью грация. Но самым замечательным было лицо в окружении копны всегда распущенных светлых волос. Лишенное косметики, оно казалось сначала совершенно заурядным — не слишком правильные черты, слегка припухшие, как от постоянного недосыпания глаза — вы знаете, у нее есть одна чудовищная проблема, с ней никто не хочет спать… с ней все хотят трахаться, поэтому у нее такие мешки под глазами — но чем дольше мы общались, тем более интересным и затягивающим занятием становилось для меня его разглядывание. И чем дольше я пыталась понять причины этой притягательности, тем сильнее увязала. И я была уверена, что точно так же увяз однажды ее друг. Не мог не увязнуть. Этот безымянный фантом — я совершенно не могу называть его по имени, его это раньше очень развлекало — был неизменным участником наших встреч. Он приезжал, уезжал, опаздывал на два часа, цинично шутил, был самым замечательным человеком, которого она встретила в своей жизни, привозил ей не те духи, абсолютно не подходил ей по гороскопу, был знаком практически со всеми, о ком стоило упоминать, снова уезжал, являлся не то шаманом, не то буддистом, не имел не только имени, но и возраста и профессии, обладая при этом мнениями по любым поводам, очень любил Набокова, считал, что женщины делятся на тех, кто любит Чехова и кто любит Бунина, а дома у него рос фикус. С каждым месяцем нашего знакомства он все более назойливо вторгался в наше общение, вернее, не вторгался, а просачивался, проникал, что вполне соответствовало мифу о его буддийских пристрастиях. У меня начинали возникать клаустрофобические видения, в которых я знакомилась с ним по воле случая и оказывалась перед выбором: или он, или Вера. Я списывала их на проявление скрытых комплексов и юношескую склонность к трагическим финалам. Я хотела верить, что если дожить до тридцати, можно повторить ее модель — редакция европейского образца, высокая зарплата, театральные премьеры и литературные новинки, приятные интеллектуальные друзья, прогулки с дочкой в парке по выходным, week-end'ы в Переделкино и «милый друг» — одним словом, «здравствуй, грусть»…

… — я думаю, Вере лучше ничего пока не говорить, мы потом ей все расскажем… — ха, значит, она все-таки его любовница или была его любовницей — почему ты так думаешь? — вот увидишь — что же мне делать, Макс? я не хочу терять ни его, ни ее — расслабься, Даша, это их ситуация, а не твоя, откуда ты знаешь, может быть, она его уже достала, и он не знает, как выпутаться, женщины склонны принимать емкий энергетический контекст за любовь — не будь циником — я думаю, у него вообще несколько любовниц, я тебе еще год назад об этом говорил — …очень близки… следует дружить… онтологически верно… — …вечер в Киноцентре, знакомство Максима с Верой, завуалированная пикировка, она таится, прячется, осторожно улыбается, он, с присущей ему вальяжностью, курит и ухмыляется, разговор после — а кто у нее муж? — у нее нет мужа — не может быть, за ней стоит очень сильный мужик, с буддийской инициацией, там прямо видно его канал — у нее есть друг, но я не знаю, кто он — я тебе скажу, кто он, во-первых, он ее намного старше, во-вторых, паритетом там и не пахнет, он для нее играет роль гуру, и я думаю, у него целый круг таких девочек, как твоя Вера, а, в-третьих, она не слишком счастлива по этому поводу, есть у нее такая тоска во взоре — как ты можешь так говорить! черт, ну как тебе не стыдно! — вот увидишь…

…совершенно невозможно ни есть, ни спать, энергия переполняет, брызжет, прет, рвется, выплескивается наружу, американские горки, из стороны в сторону, наконец-то, наконец-то можно поиграть в полную силу, можно не бояться переборщить, переехать, покалечить, настоящая игра пустотна, в ней нет ни победителя, ни проигравшего… — я знала, что наше знакомство неизбежно, что я не буду бегать, искать вас, ваш телефон, а просто придет время — и это произойдет — чем я могу помочь вам, Даша? — доброжелательный голос, само радушие, сама учтивость, vous êtes très gentil — я не знаю, так нельзя спрашивать, все спонтанно… — внутри звучит зуммер тревоги — ну, вы же когда шли сюда, о чем-то думали, чего-то ждали — я ничего не планировала, я знала, что мы придем, сядем, будем разговаривать, и либо будет контакт, либо — нет. Но, знаете, у меня все болело — голова, сердце, живот — это хорошо, было бы хуже, если бы не болело, я все понял, контакт, безусловно, есть, давайте не будем терять спонтанности… — не верит, они все не верят, что может быть, чтобы от них ничего не было нужно, или он прав, Даша? что-то все-таки нужно? себе хоть не ври — ничего материального, только кайф от игры — а кайф что, нематериален? тоже ресурс, только не денежный, не статусный, а… — вы знаете, Игорь, я думаю, что у каждого пространства есть свои хранители — на уровне этноса, на планетарном уровне, хранители видимые и невидимые, я имею в виду, воплощенные в телах и не воплощенные, удерживающие границу и, одновременно, ее сдвигающие, расширяющие своим личным усилием, и вот я воспринимаю вас, как одного из них, это что-то, что я знаю помимо моих личных ощущений, и это то, что мне интересно, что меня притянуло — ну что ж, в этом что-то есть, с другой стороны, если вы верите в существование этого симулякра, он начинает существовать, пусть будет так… — но ведь ему нужно тоже самое, он же тоже ловит свой кайф, что кто-то может играть на равных, что кто-то не сваливается в его мир, а говорит из своего, все честно… или нет?.. в том-то и дело — играть — не жить, а рефлексировать, рассчитывать ходы, но… — а Вера, о ее кайфе ты подумала? — пусть он думает, это он ее любовник, а не я — но ведь ты так любишь ее — люблю?.. американские горки… из стороны в сторону… но, черт, почему нельзя жить, рефлексируя? просто другой вид жизни, или… все-таки шифоновая юбка в ноябре — это перебор, почти как истерика натощак, но вот эти брюки… совсем как у Веры… — а как он тебе как мужик? цепляет? ты бы хотела с ним переспать? — ну так, ничего, но ты понимаешь, Макс, я вдруг очень остро ощутила, что секс — это только часть спектра, а есть еще другие части, другие цвета, и вот когда идет такая игра, то про секс забываешь, то есть там кайф совершенно другого рода, и обычно люди этого не понимают, вернее, не разделяют, и получается, что ты с ним играешь, а они думают — ты флиртуешь, и потом начинаются все эти идиотские претензии, истерики, травмы, драмы, а он, мне кажется, это тоже понимает… — давайте пока не будем ничего рассказывать Вере, не будем, не будем, не будем-ем-ем-ем… — давай на Пушкинской, в семь, я очень соскучилась и у меня для тебя подарок… до вечера… целую…

…она переходила дорогу у «МакДака» — черное распахнутое пальто, распущенные волосы — …ты никогда не делаешь хвост? — у меня тогда совсем изможденный вид, если убрать волосы… — яркий индийский рюкзак, купленный мной в Лондоне одновременно с моим. — Красные точки часов в темноте — 1171 день до 2000-го года, стеклянная пирамида магазина грезит о Лувре. — Я вновь ощутила острое чувство любви и преданности, но впервые где-то сбоку и на задворках восприятия маячили посторонние силуэты, впервые я почувствовала себя неожиданно большой и взрослой по сравнению с ней, как Алиса, откусившая по неосторожности и из детского любопытства слишком большой кусок от найденного пирожка и теперь взирающая на мир в отчаянии с высоты четырех метров и почти полностью утратив координацию движений… — Скажите, Даша, а какие у вас были ощущения от нашей первой встречи? — мне было интересно, сломаюсь я на вас или нет — ну и как? — да пока вроде нет — это замечательно, я не знаю, как это дальше повернется, но я уже давно ни с кем так не разговаривал… — не поворачивая головы, глядя на дорогу, словно не хотел сказать — а вот не удержался, расслабился, или правда — не удержался?.. — Мы сидели в маленьком арабском кафе на Никитском бульваре, обнаруженном нами ровно год назад, в такой же осенний вечер. Единственный посетитель кроме нас — мафиозиобразный тип с тяжелым подбородком и телячьими глазами — обреченно употреблял пиво и поначалу пытался прислушаться к беседе, но, видимо, лексика была настолько дика и незнакома для него, что через десять минут он стал еще мрачнее, чем прежде, и еще более скорбно уставился в бокал. Вера выглядела усталой и расстроенной, я сомнамбулически пила сок, курила и с трудом ориентировалась в пространстве — ощущение Алисы, не знающей, куда деть руки-ноги, не проходило. И хотя внешне наши движения, улыбки, интонации были обычными, что-то кончилось. Мы обе чувствовали это, только я знала причину… — И как мне вести себя с Верой? — ты ничего не знаешь, Даша, не надо клинить людей — но ведь все чувствуется — это тебе чувствуется, а она не считывает такие вещи, она слишком встроена в издательскую технологию, я тебе говорю. Даша, расслабься и веди себя естественно…