— Байбеков угрожал мне. Он узнал откуда-то о моем прошлом.
— О каком прошлом?
Быков хмуро сообщил. Он служил в белой армии офицером.
Дальнейший допрос не дал ничего нового. Быков продолжал утверждать, будто сказал всё. Капитан Мороз позвонил в Ош и отправил его к подполковнику Шестакову.
ПУТИ-ДОРОГИ
Ирина и Елена Николаевна сидели на скамейке возле детского сада.
День угасал.
Солнце всё ниже опускалось над вершинами Алайского хребта. Узкая, как стрелка, тучка зарделась пламенем, ее прозрачные края вспыхнули и загорелись. Травы по склонам и в долине стали фиолетовыми. На темнеющем небе всплывал холодный серп молодого месяца.
Женщины тихо беседовали, очарованные картиной наступающего вечера. Ирина подняла голову, прислушалась.
— Что это?
Воздух еле слышно стал наполняться мелодичными звуками. Словно волшебная музыка доносилась с гор. Казалось, будто кто-то неторопливо перебирал струны арфы. Скоро явственно стало слышно, что эти нежные серебристые звуки издают колокольчики, сотни колокольчиков и бубенцов.
— Караван! Мама! Караван! — крикнул Сережа, бросаясь с ватагой ребят к шоссе.
Женщины направились вслед за детьми.
Далеко наверху, из-за поворота показался маленький ослик, а за ним верблюды — один, другой, третий…
Они шли не торопясь, мерно покачивая горбатыми спинами, нагруженные мешками, тюками, ящиками. Вызванивали привязанные к шее колокольчики и бубенцы.
— Прямо сказочное зрелище! — воскликнула Елена Николаевна.
Действительно, застывшие в бледнеющих красках горы, серебряный рог месяца, первые звезды на глубоком, темно-синем, как бархат, небе, чистый, прозрачный воздух, тишина, и в этой тишине — непередаваемая музыка колокольчиков и бубенцов!
Караван казался бесконечным.
Верблюды шли по десятку, соединенные вместе длинными поводьями. Впереди на маленьком осле восседал погонщик.
Первая группа верблюдов остановилась на зеленой лужайке сразу за Сарыташем. Животные осторожно опускались на землю, погонщики стали разбивать палатки, а караван всё тянулся по горной дороге и всё звенели колокольчики, нежно и грустно.
Ирина задумчиво смотрела туда, где, подернутые дымкой сумерек, шли верблюды. Ей было тяжело. Она думала о том, что пройдет немного времени и всё это станет воспоминанием. И этот чарующий вечер, и горы, и тишина, обволакивающая всё вокруг… Жизнь потечет по новому руслу В который уж раз?
Вероятно только что закончив работу, одетая в темно-синий комбинезон, из мастерских шла Фатима. В руках она держала письмо и на ходу читала его. Лицо девушки сияло такой нескрываемой радостью, что Елена Николаевна не удержалась от вопроса:
— Добрые вести, Фатима?
Девушка оторвалась от чтения, смущенно заулыбалась.
— Исмаил пишет, на фронте он. Жди, пишет, обязательно вернусь…
Ирина заметила, что Фатима говорит, а сама всем сердцем где-то далеко, возле милого.
— Счастливая, — прошептала она.
У поворота шоссе женщин нагнал Чернов. Елена Николаевна, как видно, не без умысла, заторопилась в детский сад и оставила Ирину вдвоем с Черновым.
— Мы не виделись целую вечность, — тихо проговорил он. — Мне сказали, что вы уезжаете? Это правда?
— Да… Я жду письма.
— Но ведь в Полтаве еще бои.
— Мы поедем пока в Пятигорск, к родственникам… Харьков уже освободили.
— Вы так торопитесь… Зачем? — голос Чернова прозвучал умоляюще.
— Я должна уехать, — наклонив голову, невнятно ответила Ирина.
— А если бы я попросил вас…
Ирина молча отвернулась. Но Чернов успел увидеть на ее лице выражение отчаяния и боли.
— Ирина Васильевна!.. Ведь вы не хотите уезжать. Скажите?! И потом… я так одинок…
— Вы не поняли себя… Не поняли ее… вашу жену… — слегка задыхаясь, сказала Ирина.
Чернов грустно покачал головой.
— У вас есть дочь, семья… и я должна уехать, потому что… вы видите почему?
Ирина порывисто прошептала последние слова и быстро пошла вперед, почти побежала.
— Ирина Васильевна! Ирина… — крикнул Чернов, бросаясь за ней.
Но она не оглянулась.
Аксинья Ивановна давно уже заметила, что с ее невесткой происходит что-то неладное. Она догадывалась об отношениях Ирины с Черновым еще с того времени как заболел Сережа. Аксинья Ивановна не подавала виду, что тайна невестки ей известна. Чернов нравился Аксинье Ивановне. Но о чем-то серьезном между ним и невесткой она не допускала мысли. Женатый человек, ребенок…
Заметив на глазах вошедшей Ирины слезы, Аксинья Ивановна вздохнула и тихо сказала:
— Дочка! Иди-ка сюда. Присядь.
— Что такое, мама?
— Скажи, милая, как перед попом, начальника любишь?
Краска залила всё лицо Ирины. Покраснели даже шея и кончики ушей. Она низко нагнула голову.
— Ну, что уж тут. Не чужая ведь! Не враг я тебе. А только, Ира, я так думаю, ничего из этого не выйдет. Он человек хороший, да ведь — женатый! Чего скрывать, жизни у него нету настоящей. А всё же муж да жена… Встретила это я его на днях, а он и спрашивает: «Были вы, мол, Аксинья Ивановна, в клубе? Жена выступала». Гордится ею. Вот то-то и оно. А пока узелочки не завязались крепко, давай уезжать…
Ирина Васильевна сидела и тихо плакала. Под конец, не в силах сдержаться, — разрыдалась.
— Ну, перестань, дочка. Не надо, милая! Сама молодая была, понимаю всё. Да только лучше сразу отрубить, чем мучиться…
Аксинья Ивановна гладила невестку по вздрагивающим плечам, голове и ласково приговаривала:
— Успокойся, милая! Поедем в родные края, еще счастье найдешь себе. Охо-хо!..
Как только пришло письмо от родственницы из Пятигорска, семья Дорошенко стала собираться в дорогу.
Радио приносило всё новые и новые радостные сообщения. Сережа влетал в столовую с ликующим криком:
— Бабушка! Таганрог освободили! Трофеев — ужас!! Скоро Полтаву освободим! — и убегал весь сияющий.
Наконец наступил день отъезда.
Аксинья Ивановна искоса поглядывала на невестку. Руки ее плохо слушались, она без надобности перекладывала вещи с места на место.
— Иди-ка лучше, милая, пройдись по воздуху или в детский сад ступай! Сама справлюсь. Посмотри-ка на себя! Сердце только надрываешь мне!..
Машина, нагруженная вещами, стояла во дворе. Аксинья Ивановна, расцеловавшись со всеми работниками столовой, подошла к Чернову.
— Ну, прощай, Константиныч! Спасибо за всё! — сказала она, целуясь и обнимаясь с ним по русскому обычаю троекратно и вытирая мокрые от слез глаза. — Жалко мне расставаться с тобой. Хороший ты человек, отзывчивый!
Аксинья Ивановна уселась в машине рядом с Сережей. Ирина, бледная, осунувшаяся, подошла к Чернову. У нее замерло сердце, перехватило дыхание.
— Прощайте… Владимир Константинович… — голос ее дрогнул. — Вспоминайте иногда…
Чернов с силой сжал ее руку, с тоской по-смотрел на нее… Чуть охрипшим голосом проговорил:
— Желаю вам счастья…
Ирина отошла. Но, садясь в машину, опять обернулась и уже не могла оторвать глаз от удрученного, постаревшего лица Чернова, от его слегка сгорбившейся высокой фигуры… Чернов поймал ее взгляд и грустно улыбнулся.
Машина тронулась и Сарыташ стал удаляться, опускаясь всё ниже и ниже.
Владимир Константинович круто повернулся и пошел в контору. Ему не хотелось сейчас никого видеть. По следом за ним вошел Савченко и возбужденно стал рассказывать.
Звонил подполковник Шестаков! Быкова таки приперли к стенке! Обвал устроил он. Хотел свалить всё на Байбекова, воспользоваться тем, что его уже нет в живых. Но Джабар всё выболтал. Отравление на ферме — дело рук Байбекова. Связь с «хозяевами» держал он. Он же давал задания своим подчиненным.
— Следствие закончено? — спросил Чернов.
— Нет, еще продолжается. Надо нам, Владимир Константинович, очень тщательно проверять наши кадры. Война, на дорогу идут всякие люди.
