Несколько раз его навещала Ирина. И всегда приходила не одна. Однажды он сказал ей:
— Я хотел бы поговорить с вами… Мне нужно так много сказать вам…
Она растерянно посмотрела на него, оглянулась на сидевшую поодаль с тетей Сашей свекровь, которая пришла вместе с ней. И сейчас же встала, собираясь уйти.
— Мне так хочется побыть с вами вдвоем… — тихо сказал Чернов. — Вы придете?
Владимир Константинович… Вам не надо ни о чем говорить… — беспомощно сказала она.
Обещайте, что вы придете… Без провожатых, настойчиво твердил Чернов.
Аксинья Ивановна, закончив разговор с тетей Сашей, направилась к ним.
— Перестаньте… Хорошо, я приду, — прошептала Ирина. Она сама не знала, как это получилось, что она ответила согласием на его просьбу.
Аксинья Ивановна, внимательно посмотрев на них, заговорила о делах своей столовой.
Через день Ирина зашла. Но не одна, а с Сережей- Чернов с легкой укоризной посмотрел на нее.
Разговаривать пришлось, главным образом, с Сережей, так как у мальчика всегда было о чем поговорить. Улучив минуту, когда он занялся журналом, Чернов сказал:
— Вы стали мне необходимы. Ирина… Я просто не могу без вас…
Она испуганно откинулась на спинку стула,
— Нет! Нет! Это невозможно, Владимир Константинович. Не надо, очень вас прошу, не надо говорить, об этом! Я очень ценю ваше… ваши чувства, но я ничего не могу сказать вам… И не должна…
Владимир Константинович долго смотрел на нее и молчал.
— Я понимаю вас… Ирина Васильевна, — грустно сказал он наконец.
Но Чернов не понял ее. Она сама не понимала себя. Вернувшись домой, Ирина в смятении долго сидела на скамеечке у печки — единственном месте, где можно было согреться в их комнате. Мало-помалу определилось решение. К Чернову она больше не пойдет. Ей не нужно ходить туда, потому что… потому что он любит ее, а она-., она тоже может… Нет, это неправда! Она просто испытывает сочувствие к этому одинокому, грустному человеку. Какая у него жена? Говорят, красивая. Но она, кажется, не любит его. Об этом тоже говорят здесь. Поэтому он так одинок. Но всё равно. У него есть семья, дочь. Вернется жена и они опять будут вместе. Мало ли чего не бывает в семье. И зачем ей думать о человеке, которого она знает всего четыре месяца?
Ирина никак не могла согреться, куталась в платок и подбрасывала дрова в печку.
Разве после того горя, которое ей принесла гибель мужа, она может думать о ком-нибудь другом? Она любила Николая. «И разве так бывает, что после одной любви приходит другая? Разве так бывает?» — шептала Ирина, глядя в озаренную красным пламенем дверцу. И ей вспомнились стихи одного поэта:
«Не всегда иди навстречу счастью…»
Дня через три после посещения Ирины Владимир Константинович сделал попытку выйти из дому, но почувствовал в коленях страшную слабость. Досадуя, он сел перечитывать старые газеты. Потом подошел к окну. Из окна было хорошо видно дорогу, которая терялась за крутым и высоким выступом горы. Дальше, над безмолвным простором долины, белели остроконечные пики Заалайского хребта. Над ними проносились легкие перистые облака.
«Эх, и красив же наш Памир! Суровый и величественный горный край…» — с восхищением подумал Чернов.
Перед окном появился Сережа на лыжах, с палкой в руке, за конец которой ухватился зубами пес Нерон, таща мальчика за собой. Следом за Сережей на лыжах шагал Чен. Они оба громко смеялись.
Владимир Константинович постучал в окно. Сережа подбежал, прижался лицом к стеклу, смешно приплюснул нос.
— Сережа! Может, в шахматы сыграем, а?
Сережа мигом отпрянул от окна и через минуту оба мальчика уже возились в прихожей, ставя в угол палки и лыжи. Нерон прыгал на крыльце и царапал лапами дверь.
— Что же ты, брат, так долго не приходил? — полушутя упрекнул Владимир Константинович Сережу.
— А мы же с мамой недавно были у вас.
— А как твои дела, Чен?
Мальчик посмотрел на Сережу и застенчиво улыбнулся.
— Хорошо, — ответил он.
Они втроем вошли в спальню и устроились за письменным столом. Сережа и Чернов играли в шахматы. Чен, приоткрыв рот, с увлечением следил за каждым ходом. Он еще только постигал эту сложную игру.
— А сегодня по радио передавали, что наши здорово фашистов бьют! Под Новороссийском, — передвигая пешку, сообщил Сережа. — Скоро Кубань освободят и мы уедем.
Чернов взялся за фигуру да так и застыл.
— Как это — уедем?
— Так, уедем. Поездом. Потом — пароходом!
— Это кто же сказал? Что ты выдумываешь?
— Мама бабушке говорила. В Пятигорск, к тете Дуне поедем.
Мама говорила?
— Ага.
Владимир Константинович сделал неверный ход.
— Шах королю, — услышал он голос Сережи.
Шах? Погоди… мы сейчас вот сюда его…
Куда? Вам же мат! — торжествующе воскликнул Сережа.
Да, брат, выходит, мат… — грустно согласился Владимир Константинович, думая совсем о другом.
— Если хотите, можете переходить, — великодушно предложил Сережа.
— Нет уж. Не всякую ошибку исправишь…
«Не всякую ошибку исправишь», — повторял он, расхаживая по комнате, когда мальчики ушли.
Как он сразу не понял, что глубоко безразличен ей? Просто, она была по-женски мягка и ласкова с ним. Пожалела заброшенного мужа, связала перчатки… А теперь собирается уезжать. Ну, что ж… Довольно об этом думать.
Но он ходил и ходил по комнате и, забыв о своем решении — не думать, всё думал о женщине, которая принесла в его жизнь то, чего он страстно всегда желал и чего так не-хватало ему до сих пор…
КОЗЫРЬ ДЖАБАРА
По предложению капитана Мороза Чернов предоставил Прокопычу отпуск. И без того не находя себе места от гнетущей тоски по своем погибшем друге, тот теперь не знал, как убить время. Целыми днями старик стал пропадать в горах, на охоте. Стрелок он был не ахти какой и долго никакой дичи не приносил. В общежитии, где он ночевал, подшучивали: «Где же добыча, Прокопыч? Или пасется еще?»
В один из таких охотничьих дней за Прокопычем увязался Пулат.
— Возьми с собой. Побродить охота.
Каменщик, скрепя сердце, согласился. Почти полдороги молчал. Но разве с Пулатом будешь молчать, когда он, как девушка, раскрасневшись от мороза, блестя глазами, без умолку говорит, смеется, пристает с вопросами.
Мало-помалу Прокопыч отошел, разговорился и к концу дня был даже доволен своим спутником. Сверх ожидания, старик нашел в Пулате внимательного слушателя, веселого собеседника, хорошего товарища, и на следующий день сам предложил ему идти вместе охотиться.
Теперь объектом для шуток стал Пулат, но он не обижался, наоборот, сам смеялся вместе с товарищами.
— Ладно, ладно, подождите, подстрелим зверя…
Так они несколько раз вдвоем ходили в горы.
Пулат обратил внимание на то, что Прокопыч всегда ходит одним путем и кружил почти в одних и тех же местах. С крутого склона, на который они поднимались, была видна ферма и дорога, идущая к ней. Пулат спросил об этом Прокопыча и своим вопросом страшно рассердил старика.
— Это не твоего ума дело! Природа мне здесь нравится. Хочешь со мной ходить — помалкивай. Пустых вопросов не терплю.
Пулат прикусил язык. Ему полюбились эти прогулки. В горах было столько интересного. Под одной скалой обнаружили глубокую пещеру, собрали там черепки, старинные изделия из камня. В другом месте натолкнулись на горячий источник. Над оттаявшим снегом клубился густой пар, тут же оседавший мельчавшими кристалликами, которые сверкали на солнце, переливаясь тысячами огоньков. Оголившаяся глыба камня была влажная, словно вспотела от душных сероводородных испарений. Из еле заметных трещинок вытекали струйки горячей воды. Несмотря на мороз, от источника тянуло теплом.
— Прямо, как в бане, хоть купаться полезай! — говорил Прокопыч. — Только веничка березового не хватает!
Когда шли на лыжах против солнца, в этом безлюдном уголке среди гор, снег так ослепительно сверкал, что приходилось прибегать к защитным очкам. Останавливаясь, они прислушивались. Пулат ловко щелкал языком, и горы откликались, унося звуки всё дальше, всё выше. пока они не замирали где-то в ущельях.
