Ропот одобрения пронесся по толпе. Алы перевел дух и продолжал:

Он снова перевел дух, и снова громкий ропот одобрения заглушил бой жильных струн.

Он замолк и, ударив несколько раз по струнам, повернулся, чтобы уйти.

Сорвавшийся неистовый гром аплодисментов и рев толпы приветствовали победителя. Щеки Алы порозовели от тщеславия. Джанмурчи бережно взял его под локоть и повел, чтобы уложить.

Джантай смеялся от радости, но продолжал сидеть. Тогда старик в парчовом халате изобразил недоумение на своем припухлом лице. Он указал рукой на своих собственных родственников, стоявших тесной толпой, и с негодованием сказал, обращаясь к Кондратию:

— Чего хотят эти люди? Они — как дети, которые смотрят на орлов в небе, спускающихся с гор, и говорят глупые слова!

Потом вскочил и с шутливым гневом закричал:

— Убирайтесь, убирайтесь!

Толпа брызнула во все стороны по пастбищу с хохотом и визгом, и состязание окончилось. Старик приветливо показал рукой на юрты. Смешанная хохочущая толпа пограничников и джигитов рассыпалась по юртам, и гости приступили к еде. Старик позвал к себе Кондратия и Джантая. Марианна и Будай последовали за. ними. Вся юрта была заставлена блюдами с едой. Тонкая высокая девушка с плоской гибкой фигурой и угловатыми плечами кланялась гостям и здоровалась за руку.

— Хорошая? — спросил старик, шурша Парчовым халатом.

Джантай закивал головой. Девушка была в самом деле красива. Ее темные влажные глаза с длинными ресницами смотрели ласково и немного насмешливо. А тонкий хищный нос с горбинкой придавал лицу слегка надменное выражение.

— Я требовал за нее пятьдесят коней, сказал старик. — Но твой сын может ее взять без калыма.

— Да, да, он сейчас же возьмет ее! — закричал Джантай, и старики схватили друг друга за руки.

Девушка вспыхнула и убежала из юрты. Кондратий расхохотался и хотел заступиться за своего юного друга, но посмотрел на Джантая и передумал. Он философски пожал плечами и сел к блюду с бараниной. А когда после обеда все стали отдыхать на шелковых одеялах, он услышал, как ворковали Марианна и Будай. Он снова запыхтел своей трубкой, и его мысли невольно вернулись к Байзаку.

На другой день конный бег продолжался. Джантай был встревожен. Он беспокойно оглядывался по сторонам. Кондратий поглядывал на старика, но не задал ни одного вопроса. Он узнал, что Джантай, по выражению Саламатина, имеет неприятности в семейной жизни. Покачиваясь в седле и попыхивая трубкой, Кондратий скромно молчал, а старый разбойник оглядывался по кустам, как будто ждал Нападения. Алы и его невеста уже успели поссориться, и Алы даже, кажется, ударил ее камчой. Джантай был мрачен. До Каракола оставалось не больше сотни километров. Кондратий полагал на другой день к вечеру быть дома и теперь, как Будай, избегал насмешливо-сочувствующих взглядов пограничников.

Началась жгучая долина. От жаркого солнца растоптанная полынь приятно ударяла в голову острым, горьким ароматом. Саламатин, у которого не было никого на свете, жалобным тенором запевал украинские песни о доме, и хор подхватывал. Джантай щурился ог яркого солнца, сдвигал на глаза меховую шапку, из-под которой по морщинистым щекам струился пот, и все продолжал оглядываться.

— Он проехать хотел, — сказал наконец Джанмурчи, хитро посмеиваясь, — но теперь не может.

Проводник не договорил: на повороте внизу открылось большое становище. Джантай сдержал коня.

— Чего ты останавливаешься? — спросил Кондратий.

— Лето прошло, — отвечал разбойник, — трава уже стала желтая. Когда летом тепло, киргизы бывают далеко. Кто убьет, ничего не будет. А осенью, когда вниз уходят, старики каждому роду суд делают. Я тридцать пять лет в долину не ходил. Стариков не видел. Теперь судить будут.

— А ты не останавливайся! — сказал Оса. — Поедем со мной.

— Нельзя нарушать обычай, — твердо ответил Джантай и повернул в сторону.

Кондратий приказал Будаю вести весь отряд в город, а сам свернул за Джантаем. Носилки Алы тоже повернули за стариком Несколько рослых пограничников, которых выделил Будай, со спокойным любопытством ждали, что будет дальше. Вся колонна протопотала вперед и скрылась в желтой туче нависшей пыли.

— Разве можно спрятаться от народа? — сказал Джантай.

Он слез с коня и, тяжело ступая по длинной скользкой траве, пошёл в гору.

— Если я не пойду на суд, пшеницу вытопчут, воду отведут, коней раскрадут.

— Хорошо, я буду с тобой, — сказал Оса, идя за ним.

Только тут он заметил, что впереди них шел старик. Джантай, следуя за ним, продирался через колючие кусты, пока наконец они не поднялись до большого камня. Перед ними открылась небольшая ложбина, поросшая кустарником. Пять или шесть стариков, таких древних, что казалось, будто они вросли в землю, торжественно и молча сидели на камнях. Их бороды позеленели от времени. Казалось, что они сидят здесь всегда, молчаливые и неподвижные, с застывшими глазами, похожие на идолов. Парчовые халаты горели на солнце. Джантай подошел с опущенной головой, сложив руки, как подсудимый. Оса легко взбежал за ним. Дно ложбины поднималось круто вверх, и старики сидели один над другим. Командир спокойно сел на камушек и закурил трубку.

— Джантай; — слабым, детским голосом заговорил старичок, сидевший ближе других, — ты хорошо сделал, что пришел сюда. Ты соблюдаешь обычай; это хорошо. Но кровь, которую ты пролил, не высохла в нашей памяти.

Он умолк и остался по-прежнему неподвижен.

— Я покоряюсь! — сказал разбойник.

Тогда старик, сидевший на камне выше всех, начал называть какие-то имена одно за другим — киргизские и русские, китайские и дунганские. После каждого имени Джантай говорил:

— Да, я готов заплатить за его кровь!

Потом Джантай замолк и только кивал головой в знак согласия. Казалось, что это никогда не окончится. Старик шамкающим голосом бормотал наверху имена, а Джантай все кланялся. Вдруг он перебил судью и сказал:

— Этих двух людей я не убивал, они упали в пропасть. Я только взял их товары. Людей кругом не было.

Старик не стал прекословить, и его речь, состоявшая из одних имен, полилась дальше. Когда наконец он умолк, Джантай сказал:

— Больше половины этих людей я не убивал.

— Так какого же ты черта молчал! — вскричал Кондратий.

— Йэ! Кто может перебивать судью?! — со страхом спросил Джантай.

После этого совершенно неожиданно для Кондратия судья и разбойник вступили в торг Джантай отказывался от целого ряда приписываемых ему преступлений. Он ссылался на многих свидетелей, которые, оказывается, уже были известны судьям. Наконец дело свелось к тому, что Джантай обещал уплатить пятьсот баранов. Он снял шапку, вытер пот со лба и хотел уходить, но в это время один из судей сказал:

— Два дня назад твой сын обидел свою невесту. Она дочь манапа. Но, кроме того, нехорошо, когда обижают женщину. Пусть молодой человек три дня молится в мазаре, чтобы искупить вину. Так решил суд..