Близко и мирно звенел ручей. Пока успевали развьючить лошадей и уложить раненых, наступала полная темнота. Зеленоватый свет луны стлался белыми полотнами по ребрам скал, дрожал бронзовым туманом над пропастью и делал мертвенно-бледными лица людей. Отрывистые голоса, фырканье коней, пущенных на траву, — все казалось необычайным и таинственным. Марианна и Калыча шли и усаживались около Алы. Потом вспыхивал костер, грели чай и жадно пили его, обжигая рот и наслаждаясь запахом дыма, который напоминал жилье.
Марианна ожила. Вокруг были такие близкие, родные люди! И улыбающийся на носилках Алы, и хмурый, грозный Джантай, сидевший по целым часам у изголовья сына, и смутные, таинственные фигуры часовых, скользившие над бездной по опасной тропе. Джанмурчи пел о подвигах молодого батыра, о блестящих глазах Калычи, о Кок-Ару, который чуть не погиб на Черном Леднике, и про злого Ибрая, который погубил трех бойцов.
Жильные струны тосковали и радовались, грозили и тут же начинали колыбельную детскую песенку, а Марианна лежала в стороне и смотрела на огонь костра, на двигавшиеся фигуры людей. Иногда слышался лязг стремян и воркотня, когда кто-нибудь копался в сложенных седлах, стараясь найти махорку. Рядом сидел Будай и вздрагивал, слушая рассказы Марианны о пережитом, а недалеко в темноте одинокий Кок-Ару посапывал трубочкой, которая вспыхивала как огненный глаз.
Он часами сидел один и думал о Байзаке. Пограничники долго с перебранкой расстилали потники и одеяла, которые поднимались буграми от упругой гривы. Марианна и Калыча старались лечь клубочком, чтобы камень не давил бок. Марианна лежала, боясь пошевелиться и потревожить соседей, прищурив глаза, замечала над собой озабоченное, сочувственное лицо Джантая. Потом забывалась крепким сном и, открыв глаза от предутреннего холода, видела, что костер уже догорал. Около него еле было видно людей, которые лежали вповалку.
Белый дым протягивался и клубился над пропастью. Потом туман подымался и горел зеленым и оранжевым золотом под лучами луны. Перед самым рассветом наступала холодная тьма и тишина. Только по тропе были слышны тихие голоса или покашливание часовых. Серый холодный рассвет, сырость от крупной росы будили всех. По окрику часового мужчины просыпались как один. Полуодетые джигиты в белье и пограничники перебрасывались шутками и седлали коней.
Марианна просыпалась, когда уже весь лагерь был в движении. Она выпивала горячий, дымный чай, терпеливо переносила перевязку и через минуту снова спала в качающихся носилках. На двенадцатый день с утра джигиты перевалили небольшой гребень.
За ними рассыпанной лавой с гиком и свистом помчались бойцы. Далеко внизу стало видно черно-синее пространство Иссык-Куля. Теперь все знали, что они дома. Джантай, ехавший рядом с Кок-Ару, вдруг тронул его ногу стременем и показал вперед. Снизу мчались всадники, рассыпанные по полю. Они держались в одну линию и летели прямо навстречу. Джантай испугался и торопливо заговорил, обращаясь к Кондратию:
— Кок-Ару, победитель должен петь свою победу!
Оса ничего не понимал, но лицо его стало тревожным и озабоченным. Он знал, как много значит обычай в Азии. Джантай продолжал:
— Они выставят певца, который будет смеяться над нами. Если мы не победим их в песне, они отвернутся от нашей славы. Таков обычай. Они будут помогать контрабандистам. Если аллах даровал победу воину, то уста его открыты и так же грозны, как и меч в руке.
Оса внимательно слушал и пыхтел трубкой. Он решил быть любезным и выиграть время, чтобы осмотреться и выйти из затруднения. Всадники приближались головоломным карьером, растянув поперек пути длинную веревку.
— Кок-Ару, не переходи аркана, — сказал Джантай.
И Кок-Ару на всем скаку осадил коня.
Какой-то молодой человек в вывороченной меховой шапке весело приблизился. За ним ехал другой, постарше. Передний всадник оскалился во весь рот так, что его узкие глаза заплыли. Он ехал, приветливо протянув правую руку вперед для рукопожатия. Оса незаметно глянул на Джантая. По сморщенному лицу старика мелькнул испуг. Оса понял. Выпрямившись в седле, он проехал мимо протянутой руки, глядя вперед перед собой. Потом он так же проехал мимо второго приветствовавшего его всадника. Оглянувшись, он, к своей великой радости, увидел, что Джантай сделал то же самое. Сзади раздались крик и одобрительный хохот встречавших.
— Ты молодец, — сказал Джантай, — ты избавился от унижения: это были шуты, которых выставили навстречу. Я хотел предупредить тебя, но не успел.
Встречавшие громко издевались над неудачей паясничавших скоморохов. Кондратий решил быть еще более осмотрительным. Всадник, с которым он не поздоровался, обогнал его, слез с коня, взял его лошадь под уздцы и с покорным, почтительным видом повел коня в сторону. Джантай утвердительно кивнул головой, и Кондратий не противился. Он понял, что его зовут в гости. Весь отряд свернул за ним.
Через несколько сот шагов в котловине открылось становище. Оно имело вид спокойный, благополучный. На бугре паслось стадо; над белыми большими юртами вился дым, но все население — мужчины, женщины, дети — стояло толпой и ожидало гостей. Впереди были старики верхами на отличных лошадях. Старик с длинной белой бородой, в парчовом серебряном халате, выехал вперед и подал руку Кондратию. Кавалерист улыбнулся. Теперь он не нуждался в подсказке. Он увидел, что вся толпа ждала какого-то зрелища.
На траве были разостланы ковры. Джигиты Джантая тесной толпой на конях наполовину окружили это небольшое пространство. Все население юрт столпилось с другой стороны. Приветливо улыбаясь, старик с одутловатым желтым лицом показал рукой Кондратию на свободное место.
— Откупитесь! Откупитесь! — кричали и визжали жены и дочери хозяев.
Джантай важно покачал головой в знак отрицания и пошел в круг вместе с Кондратием. Будай и пограничники последовали за ним. Вместе со стариком в парчовом халате вое уселись на ковре в круг. Из толпы хозяев вышел тщедушный юноша. Вначале он пропел несколько былинных куплетов, как это обычно бывает, когда встречают гостя. Потом без всякого предисловия сделал насмешливую гримасу и запел:
Мы видели побежденных!
Они со стыдом влачились в долину.
Они шли, как будто сзади
Их подхлестывал кнут.
На секунду певец замолк, насмешливо поглядев на Кондратия. Оса побледнел от гнева, но сдержался. Певец продолжал:
После побежденных
Мы увидели победителей.
У них были красные лица,
От солнца кожа слезла до мяса,
Часть победителей утопил Ибрай.
Победители ловили отца контрабанды.
Не им бегать по горам, преследуя контрабанду!
Они радуются опию, который захватили,
И довольны, что видели спину контрабандиста.
Так ребенок радуется полету орла.
Взрыв хохота прервал песню. Джантай с беспокойством оглядывался. Джанмурчи с гордо поднятой головой вошел в круг, чтобы отвечать, но в толпе произошло движение и общее замешательство. Послышался ропот удивления и испуга.
Толпа расступилась, и показался Алы. Он был в одном белье, бледный как призрак. Чапан был наброшен ему на плечи. Босой, с непокрытой головой, качающийся от слабости как в день своей победы на байге, он шагнул вперед, отстранил рукой Джанмурчи и взял у него из рук инструмент. Кондратий готов был послать всех к черту и уложить Алы на носилки, но Джантай удержал его за руку и сказал:
— Бала[16] будет петь о своей чести.
Кондратий остался сидеть. Еле перебирая струны, так как у него болело плечо, Алы запел слабым, но твердым голосом:
