Наступила тишина. Алы зорко глядел вперед на холмы, стараясь ехать по прямой линии и не делать зигзагов. Скалы плыли мимо него, а конь шел все быстрее и быстрее. Скоро Алы увидел впереди своих противников и засмеялся. Он так быстро нагонял их, что можно было подумать, что они нарочно сдерживают коней. Через несколько минут Алы ровно и быстро проехал вперед.

Оглянувшись, он увидел разъяренное лицо и, наддав ходу, припал к шее коня. Прямо над ним, коснувшись спины, плавно развернулся аркан. Алы еще прибавил ходу. Сзади послышалось проклятие и, оглянувшись, Алы уже не увидел своего врага: он отстал за холмом. Впереди раздались крики и громкое ржание. Подростки на жеребятах ждали своего наездника, чтобы подогнать его лошадь. Алы вздохнул и направил коня в сторону. Он хорошо запомнил аркан и теперь решил сделать крюк. Скоро он увидел, что не ошибся. Несколько юношей протянули крепкую вереску и пытались пересечь ему дорогу, но не успели. Однако этого промедления было довольно. Всадник, оставшийся позади, вихрем промчался вперед, и Алы снова направил коня за ним.

Теперь он догонял его гораздо медленнее.

— Если впереди будут контрабандисты, я останусь сзади как баран! — с отчаянием подумал юноша.

Если бы с ним было хоть несколько человек, он проложил бы себе дорогу. Конь потемнел от дождя и был почти вороным, но дышал совершенно спокойно и ровно. Теперь он взял полный разбег и шел таким карьером, что у всадника слезились глаза от ветра. Спокойно держась в стороне, Алы снова обогнал противника. Опять впереди показалась толпа конных. На этот раз застава была из взрослых. Кони рвались от нетерпения и бесились. Алы уверенно направил коня прямо в толпу. В стороне были камни, и широкая промоина пересекала дорогу. Всадники расступились, так как иначе скакун убил бы несколько человек и Алы вихрем пролетел вперед. Пять человек сменили вожатого и, взяв повод коня, помчались следом. Алы оглянулся на них и с ужасом увидел, что они держатся на одном расстоянии и не отстают.

Скакун дышал по-прежнему ровно, но на удилах уже была пена. Впереди оставалось около тридцати верст. Алы огляделся. Камни плыли в бешеном беге, и кусты проносились с шумом мокрыми темными пятнами. Трава зеленым полотном стлалась под ровно бьющими копытами. Утесы и скалы в стороне как будто медленно повертывались боком на одном месте. Алы потрогал руками свои ноющие, затекшие ноги. Он старался рассчитать свои силы.

Сразу остановив коня, он спрыгнул с него и, поспешно расстегнув подпругу, сбросил седло. За эти несколько мгновений всадники с криками и улюлюканьем пронеслись вперед. Алы прыгнул на теплую спину коня и перегнал их в одну минуту. Конь, освобожденный от седла, снова далеко ушел вперед. Но зато теперь было труднее всаднику. Обгоняя контрабандистов, он увидел, что у коня, которого вели в поводу, уже были вытаращены глаза. Конь задирал голову, сопротивляясь тем, которые неумолимо тащили его вперед, и хотел замедлить шаг, чтобы передохнуть хоть на одно мгновение. Но его беспощадно хлестали плетьми и гнали вперед и вперед. Снова впереди показалась группа всадников. Алы знал, что Джанмурчи недалеко, и неистово гнал коня, хотя с его боков и удил клочьями летела пена. По закону кутерма-байги побеждает не всадник, а конь. Смерть не унижает победителя. Поэтому, если конь падает от изнеможения, ему отрубают голову и везут ее вперед, передавая один другому. Алы гнал коня и дорожил каждой секундой, хотя позади никого не было видно. По тому, как мимо ползли кусты и медленно двигались камни, он знал, что скакун теряет последние силы. В первый раз в жизни Алы заплакал. Он не стыдился своих слез и не сдерживал их, так как ему было жалко коня. Более сорока верст он пронес его впереди пустой лошади. Если бы были вожатые, которые передавали бы его из рук в руки, он без труда пришел бы первым. Тяжкий, прерывистый храп разрывал его ноздри.

Вдруг показалась ложбина. Одинокий всадник держал в поводу целый десяток лошадей и кричал, размахивая руками. Эго был Джанмурчи. Сердце Алы наполнилось горькой радостью. Победа делалась возможной, но смерть коня была неизбежна. Он чувствовал ногами его вздымающиеся бока и знал, что гонит его на смерть. Собрав последние силы, скакун понесся в бешеном карьере, но это была агония. Он пробежал несколько сот шагов и на всем скаку грохнулся оземь.

Алы кувырком слетел на траву, выхватил нож, висевший на поясе поверх белья, и побежал к коню. Конь дрыгал ногами. Изо рта у него широкой струей лилась кровь. Юноша стиснул зубы, перерезал ему горло и, пока отделял голову, кричал и звал Джанмурчи. Через несколько секунд он скакал вперед на свежей лошади, держа под мышкой свою страшную ношу. Залитый кровью, бледный и страшный, он мчался вперед, не жалея лошадей. Джанмурчи, не говоря ни слова, летел рядом, ведя в поводу вереницу рослых лошадок. Через две-три версты слабые лошади стали уставать. Оба всадника на карьере пересаживались с одной лошади на другую и перерезали повода, бросая тех, которые ослабели.

Джанмурчи нещадно хлестал лошадей плетью, но даже без седоков и седел они не могли идти достаточно быстро. Преследователи вынырнули сзади из-за холма и быстро стали приближаться. Вдруг Джанмурчи закричал от радости, У кустов впереди стояли привязанные три хорошие лошади. Их привязал Золотой Рот.

— Айда, айда, — как безумный, кричал Алы.

Он забыл гибель коня и стоически переносил острую безумную боль, которая охватила его ноги, сведенные судорогой. Его легкие, раздувавшиеся от встречного ветра, казалось, готовы были лопнуть. Сердце билось так, что его глухие удары отдавались в ушах, но, прищурив слезившиеся от ветра глаза. Алы стремился вперед, весь отдавшись мысли о близкой победе. Беспощадно избивая плетьми обезумевших, спотыкающихся коней, они домчались до привязанных лошадей и пересели, прежде чем преследователи успели их догнать. Сильное тело Алы дрожало каждым мускулом от усталости и, увидев впереди юрты пеструю толпу, он, не понимая, что делает, погнал коня прямо на людей. Онемевшей рукой он держал конскую голову и мчался, пока его взмыленный конь не врезался в толпу. Джанмурчи снял юношу с коня. Кто-то из толпы дал ему пиалу с кумысом. Но гробовое молчание толпы было единственной похвалой победителю. Босой, в одном белье, вымазанный кровью, Алы искал глазами Байзака и не нашел.

Тогда он обратился к старикам и потребовал у них коней, чтобы взять женщин и немедленно уехать. Никто не ответил ему ни слова. Джанмурчи снял халат с ближайшего старика и сказал:

— Батыр, эти псы даже не накроют наготы твоей!

Потом он набросил халат на юношу. Алы, еле переставляя затекшие ноги, пошел к юрте, вывел оттуда Марианну. Золотой Рот от ближайшей юрты отвязал несколько коней и подвел их к юноше. Недавние пленники хотели сесть на коней, но их окружила целая толпа, и Алы понял, что им добром не уехать. Тогда он сел на коня. Джанмурчи подал ему на седло Марианну, и юноша направил коня прямо на толпу. Отдельные тревожные голоса перешли в говор. Несколько человек схватились за повод и коню проехать не дали.

Где-то недалеко грохнул выстрел, потом другой. И совсем близко загромыхала стрельба. Из-за холма ровным строем вынеслись пограничники. Они летели прямо к становищу. Ровным карьерам они шли вперед, И отдельные выстрелы контрабандистов не замедлили их движения. Мимо Марианны замелькали знакомые лица — красное обожженное лицо Кондратия, сурово ухмыляющийся Саламатин.

— Будай! Будай! — закричала Марианна, увидев мужа.

Дикий вопль нескольких сот контрабандистов словно приветствовал пограничников. Через несколько минут на пастбище стало тихо. Бледные, растерянные контрабандисты бросали оружие и отходили в сторону. Пограничники окружили Марианну, Калычу и ухаживали за ними, как могли. Алы и Джанмурчи сияли от счастья. Кондратий с несколькими пограничниками рыскал по всему пастбищу. Он мельком взглянул на целый караван опия, на толпу задержанных, на груду оружия, сваленную на землю, и продолжал носиться на коне от одной юрты к другой.