Но так как эти две области находятся в постоянном взаимодействии, то между ними неизбежно образуются посредствующие формации. С одной стороны, из среды гражданского общества возникают частные союзы, имеющие постоянный, а потому более или менее публичный характер, с другой стороны, государство, подпадая под влияние этих союзов или превращая их в свои органы, дает им политическое значение. Отсюда двойственный характер этих союзов, вследствие которого Моль хотел дать им особое место в области юридических наук. Сюда принадлежат, например, сословия, которые отличаются друг от друга и гражданскими, и политическими правами, вследствие чего их относят то к частному, то к публичному праву. Характер их не всегда одинаков. Есть эпохи, когда сословия имеют преобладающее политическое значение, и другие, когда они нисходят на степень простых гражданских состояний, подлежащих общему праву. Точно так же и местные союзы, общины, в течении исторической жизни изменяют свою юридическую природу. Они могут быть патриархальными, когда в обществе господствует родовой быт, договорными, когда отношения зиждутся на частном праве, наконец, государственными, когда они становятся членами и органами высшего политического союза. Все эти изменения проистекают оттого, что исторически изменяются самые отношения гражданского общества к государству. Первое может либо подчиняться последнему до того, что оно теряет свою самостоятельность, либо наоборот, оно может поглощать в себе государство, или же, наконец, оба союза могут стоять рядом, так что гражданское общество подчиняется государству, но сохраняет при этом свою относительную самостоятельность. Об этом мы подробнее поговорим ниже.

Из всех этих свободно возникающих частных союзов есть однако один, который имеет совершенно особенный характер, именно, церковь. Аренс, Моль и Штейн не выделяют ее из ряда других общественных союзов, но уже Трейчке заметил, что если нельзя смешать ее с государством и отнести ее к области политического права, то, с другой стороны, "серьезные сомнения насчет уместности отнесения ее к частному праву возбуждаются и первоначальным соединением права и религии у всех народов, и тою ролью, которую церковь играла и до сих пор играет как политическая сила и, наконец, тою особенностью, которая отличает ее от всех других союзов, обращенных на духовные интересы, ее способностью двигать и управлять массами и даже целыми народами" (стр. 56). В особенности явление римско-католической церкви, существующей в течение тысячелетий как единое, цельное тело, распространяющееся на всю землю и заключающее в себе многие государства, приводит Трейчке к убеждению, что в настоящее время публичное право христианских народов распадается на две параллельных отрасли, на государственное и на церковное право.

Надобно к этому прибавить, что публичность в обоих случаях - совершенно различного рода. Государство обнимает все стороны человеческой жизни, церковь - только одну; государство есть союз принудительный, церковь - союз свободный. С этой стороны церковь имеет признаки общие с гражданским обществом, она стоит с ним на одной почве, и, так же как последнее, она во внешних своих отношениях подчиняется государству. Но, с другой стороны, она является прямо противоположною гражданскому обществу. Там господствует интерес частный, тут - интерес всеобщий; там лица относятся друг к другу как самостоятельные единицы к самостоятельным единицам, здесь все они связываются в единое духовное тело общим отношением к Божеству. По идее, церковь есть установление всемирное, только в силу человеческого несовершенства она распадается на отдельные союзы и в низшей своей форме является даже как частное товарищество. Мы имеем здесь указанную философиею противоположность частного и отвлеченно общего начал, и оба эти начала как сами по себе, в силу внутренней своей ограниченности, так и вследствие противоречий, возникающих из отношения их друг к другу, ведут к необходимости высшего, связующего их единства. Это высшее единство представляется государством, которое, соединяя в себе нравственное начало, осуществляемое церковью, с юридическим началом, которым управляется гражданское общество, подчиняет оба противоположные союза единой общественной цели и тем устанавливает гармонию в человеческой жизни.

Если мы к этим трем союзам прибавим четвертый, семейство, которое составляет первоначальную, естественную основу человеческих обществ и которое, хотя в качестве частного союза входит в состав гражданского общества, но вследствие своего нравственно-органического характера сохраняет самостоятельное значение, то мы получим следующее общее построение человеческого общежития. 1) Низшую ступень составляет союз естественный, семейство, которое в первоначальном единстве содержит все человеческие цели и обнимает всю человеческую жизнь. 2) Среднюю ступень образуют два противоположные союза, отвлеченно общий и частный, церковь и гражданское общество, одна стремящаяся обнять весь мир и выйти даже за пределы земного бытия, другое стремящееся, напротив, к раздроблению на мелкие единицы. 3) Последнюю и высшую ступень составляет опять единый союз, государство, которое призвано объединить всю человеческую жизнь, а потому заключает в себе все человеческие цели, но так, что оно не поглощает в себе другие союзы, а оставляет им надлежащий простор, каждому в его сфере, подчиняя их только высшему общественному единству.

Этим значением государства и положением его среди других союзов определяются как его задачи, так и границы его деятельности. Этот вопрос мы рассмотрим в следующей главе.

В предыдущей главе мы видели, что современная политическая мысль распадается на два главных направления, индивидуалистическое и нравственное, из которых первое старается по возможности стеснить деятельность государства, а второе расширяет его безмерно. Рассмотрим оба воззрения.

Индивидуалистическая теория не нова. Еще Локк выводил государство из потребности охранения собственности и отрицал у него право выходить за пределы предоставленной ему с этою целью власти. Физиократы с экономической точки зрения провозглашали начало правительственного невмешательства (laissez faire, laissez passer), и Адам Смит в своем бессмертном творении проводил тот же взгляд, который остался лозунгом классических экономистов до нашего времени. Из публицистов XVIII века Томас Пейн, указывая на Соединенные Штаты, утверждал, что общество само в состояния делать почти все, что обыкновенно возлагается на правительство. Последнее, по его мнению, большею частью не только не помогает обществу, а напротив, мешает ему развиваться. В действительности оно нужно только для весьма немногих случаев, когда общественная самодеятельность оказывается недостаточною[311]. Мы видели, что и в школе Канта эта индивидуалистическая точка зрения привела к учению о юридическом государстве (Rechtsstaat), которого единственною целью полагается охранение права. Никто с большею полнотою и последовательностью не высказал этого взгляда, как Вильгельм Гумбольдт, в юношеской брошюре, которая осталась неизданною при его жизни и появилась в свет только в 1851 г.[312] Беглый обзор доводов знаменитого писателя всего лучше познакомит нас с идеалистическими основаниями индивидуализма.

Высшая цель человека, по мнению Гумбольдта, состоит в полном и гармоническом развитии его сил. Первое условие для этого есть свобода, а затем неразрывно связанное с свободою разнообразие положений, вследствие которого каждый самобытно усваивает себе окружающее его многообразие жизни. Здесь только может развиваться в человеке та оригинальность, которая делает его самостоятельным лицом, особенным выражением духовного человеческого естества. На этом зиждется его величие. А потому "высшим идеалом человеческого сожительства представляется такой порядок, в котором каждый развивается единственно из себя и для себя". Истинный разум, говорит Гумбольдт, не может желать человеку иного состояния, кроме такого, где не только каждый пользуется самою неограниченною свободою развиваться из себя, в своей особенности, но где и физическая природа получает от человеческих рук именно тот образ, который налагает на нее каждая единичная особь, самостоятельно и произвольно, по мере своих потребностей и своих наклонностей, ограничиваясь только пределами своей силы и своего права. От этого основного правила разум может отступать лишь настолько, насколько это необходимо для его собственного охранения. Оно должно лежать в основании всякой здравой политики.