Мы видели, что при господстве промышленной свободы, или, как выражаются социалисты, при обороте, предоставленном самому себе, доход каждого определяется взаимными отношениями различных деятелей производства, отношениями, которые вправляются законом предложения и требования. Таков вытекающий из экономической свободы способ распределения богатства. Спрашивается: справедливо ли подобное распределение?

Социалисты и социал-политики утверждают, что нет. По их мнению, богатство должно распределяться по достоинству или по заслугам каждого; свободные же отношения ведут к тому, что сильные имеют перевес над слабыми: вследствие этого имущие получают значительный доход, ничего не делая, тогда как неимущие, трудясь без устали в течение всей своей жизни, едва приобретают насущное пропитание.

Эта теория впервые была развита сен-симонистами, которые свои требования выразили в известной формуле: «каждому по способности и каждой способности по ее делам». Как прямое последствие такого взгляда сен-симонисты отвергали наследство и предоставляли государству право распределять орудия производства между способнейшими лицами. Этим однако далеко не достигалась предположенная цель: вместо справедливого распределения благ установлялось искусственное превосходство таланта, которому предоставлялось не только произведенное им самим, но и произведенное другими. А с другой стороны, этою системою водворялся безграничный деспотизм государства, которое становилось единственным судьею всех способностей и распределителем всех материальных благ. Мнимая справедливость сопровождалась полным подавлением свободы.

Защитники равенства не замедлили восстать против этого учения: «Появляется ли на свет неравенство, мать тирании, во имя успехов ума или во имя побед силы, —. писал Луи Блан, — не все ли это равно? В обоих случаях любовь исчезает, эгоизм торжествует и человеческое братство попрано ногами». Если принять за правило, что каждый должен быть вознагражден по способностям, то что делать с увечными, престарелыми, идиотами? А как скоро мы считаем себя обязанными помогать последним, так мы приходим уже к иному началу. Государство, по мнению Луи Блана, должно брать пример с семейства, где отец распределяет все блага между своими детьми сообразно с их нуждами, а не с их способностями. Поэтому формула сен-симонистов должна быть заменена другою: «каждый должен производить сообразно с своими силами и способностями, а потреблять сообразно с своими нуждами».

В этой новой теории о справедливости очевидно уже нет речи. Здесь господствующим началом является любовь. Каждый получает не то, что он произвел, а то, что произвели другие — система чисто коммунистическая. Но коммунизм, как заметил Прудон, не что иное, как эксплуатация сильного слабым. В формуле сен-симонистов способность являлась исключительно преобладающим началом; у Луи Блана, напротив, она становится в чисто служебное положение, порождая для лица только обязанность усиленно работать для других. Ясно, что на такой системе нельзя построить ни промышленности, ни государства.

Сам Прудон, как мы уже видели, признавал справедливость истинным основанием промышленного порядка; существо же справедливости, которую он отождествлял с общественностью, он полагал в равенстве, не пропорциональном, как сен-симонисты, а арифметическом. Правда, говорит он, состоит в признании за другим равной с нами личности. Это равенство составляет основание всякого общения. А так как все люди находятся в общении между собою, то все должны получать одинаковое вознаграждение под условием одинаковой работы. Ни способность, ни собственность не могут дать одному какое бы то ни было преимущество перед другими. Единственным мерилом получаемого дохода должно служить количество положенного в произведения труда.

Мы уже разбирали эту теорию с юридической точки зрения и видели всю ее несостоятельность. Экономически она столь же мало выдерживает критику. Промышленное общество может существовать между лицами совершенно неравными, и по имуществу и по способностям. Справедливость не только не отвергает принадлежащей имуществу и таланту доли в произведенных ценностях, а напротив, требует для них соответственного вознаграждения, согласно с формулою: каждому свое. По закону правды распределение общественных благ должно совершаться не поголовно, а сообразно с тем, что каждый внес в общество. Поэтому производители могут требовать участия в произведениях не только по количеству, но и по качеству труда, а равно и по количеству своего материального вклада. Как заметил уже Аристотель, несправедливо, чтобы тот, кто в товарищество вкладывает одну долю из ста, получал столько же, сколько тот, кто вложил все остальное[243]. Последовательно проводя свою теорию, Прудон должен бы был отвергать даже лишнюю плату за большее количество труда, ибо, если высшее качество не имеет права на высшее вознаграждение, то в силу чего можно требовать высшего вознаграждения за большее количество? Как скоро признается, что товарищи получают равное вознаграждение только «под условием равной работы», так участие их в полученных произведениях определяется уже не отвлеченным качеством товарищей, или равных членов общества, а различным вкладом их в общество. Но в таком случае, если один приносит высший талант, а другой только обыкновенный труд, если один вкладывает капитал, а другой ничего, то один может требовать большего вознаграждения, нежели другой, и тогда уже о равенстве нет речи. Этого шага Прудон не решился однако сделать, вследствие чего его теория разрушается внутренним противоречием.

Из социалистических школ фурьеристы ближе всех подошли к истинному понятию о справедливом распределении богатства. Признавая в производстве участие трех деятелей, труда, таланта и капитала, Фурье закон распределения формулировал так: «каждому по его капиталу, труду и таланту». Но Фурье ошибался, когда он полагал, что можно раз навсегда определить долю каждого деятеля. В своей системе он назначал 5/12 труду, 4/12 капиталу и 1/12 таланту. Эти цифры совершенно произвольны. С изменением экономических условий изменяется и значение различных деятелей в производстве, а с тем вместе и участие их в произведениях. Ничего постоянного и определенного тут не может быть.

Это признается и новейшими социалистами кафедры. А как скоро это признается, так оказывается совершенная невозможность установить какое бы то ни было начало для распределения богатства, исключая свободы. Вследствие этого социалисты кафедры поставлены в значительное затруднение, когда им приходится формулировать то, что они считают требованиями справедливости. Так, Адольф Вагнер постоянно восстает против незаслуженного дохода; он осуждает существующее распределение, которое, по его мнению, противоречит справедливости, возвышая доход капиталиста на счет других; он прямо даже заявляет, что принадлежащий отдельным лицам капитал часто не что иное, как доход рабочих, несправедливо у них отнятый. Но тут же он сознается, что при подобных суждениях можно руководствоваться «только неопределенным критерием, который в отдельных случаях оставляет нас совершенно на мели». Если капиталисты иногда притесняют рабочих, то случается и наоборот, что рабочие притесняют капиталистов; а так как доля каждого в производстве не составляет нечто определенное и не может быть принципиально выведена, то и здесь остается только довольствоваться «необходимым мерилом справедливой оценки». При этом однако Вагнер замечает, что в общем итоге, руководствуясь воззрениями известного времени или страны, а также беспристрастным взвешиванием заслуг и интересов противоположных сторон, наконец, даже совестью отдельных лиц и целого народа, можно найти достаточные точки опоры для решения[244].

При таких неопределенных основаниях можно, конечно, вывести все, что угодно; но будет ли это иметь малейшее научное значение? И когда признается, что доля каждого деятеля не есть нечто постоянное и не может быть определена, то возможно ли рядом с этим утверждать, что капитал часто не что иное, как доход рабочих, несправедливо у них отнятый? Говоря о договоре, мы уже заметили, что Вагнер основывает свои требования на том самом начале, которое он отвергает, ибо на практике воззрения времени и справедливая оценка руководствуются средними, установляющи-мися в жизни отношениями, а последние определяются свободою. Без этого всякое практическое мерило исчезает, и мы обретаемся в полном тумане.