В самом деле, отчего при громадном развитии промышленности в новое время все европейские государства не покрыты казенными фабриками? Неужели единственно оттого, что правительства держатся ложной индивидуалистической теории, ограничивающей по возможности государственную деятельность и все предоставляющей частной инициативе? Но эта теория возникла лишь с половины XVIII века и весьма медленно пробивала себе путь в господствующих сферах. До того времени правительства считали, напротив, своею обязанностью во все вмешиваться, все регламентировать; они не только руководили другими, но сами заводили свои образцовые фабрики. Если бы промышленное производство в руках государства было выгодно, то при громадных средствах, которыми оно располагает, частные лица не могли бы выдержать с ним конкуренции, и вместо развития частной промышленности мы видели бы постепенное вытеснение ее промышленностью казенною, которая наконец одна сделалась бы господствующею. На деле, однако, вышло не то. Оказалось, что казенное производство не может выдержать соперничества с частным. Если кое-где существуют еще казенные фабрики и заводы, то они сохраняются вовсе не в видах барыша, а как образцовые заведения или же для удовлетворения собственно государственных потребностей. Чтобы получить доход от производства, казна принуждена прибегать к монополии, да и в этом случае выгоднее сдавать ее в частные руки.

Причина такого всемирного явления заключается единственно в неспособности юридического лица к промышленному производству. И чем крупнее лицо, тем эта неспособность больше, ибо тем дальше оно от самого дела. По-видимому, государство имеет огромные преимущества перед частными лицами, оно располагает несравненно большими силами и средствами. Но именно здесь лучшие силы устремляются к центру и поглощаются другими, высшими интересами. Ведение отдельных предприятий по необходимости предоставляется местной бюрократии, низшей по достоинству и носящей на себе в усиленной степени все недостатки, присущие бюрократии, недостатки, которые более всего отзываются на промышленной деятельности. Самому честному и образованному чиновничеству можно поручить дело, требующее рутинного порядка, но никогда дело, требующее расчета и приспособления к обстоятельствам. Для последнего нужны совершенно иные качества. Местной бюрократии невозможно даже предоставить необходимую для промышленного успеха самостоятельность действий. Чем меньше его способность и чем важнее вверенные ему интересы, тем необходимее над ним контроль центральной власти, представляющей совокупные интересы плательщиков, которые являются тут настоящими акционерами. Но централизация, в известной степени совершенно уместная в государственном управлении, смертельна для промышленного производства. Контроль центральной власти - по необходимости далекий и формальный, следовательно, бесплодный и стеснительный. И чем он тщательнее, тем он вреднее для производства. Министр, в руках которого сосредоточивается управление и от которого зависит решение важнейших дел, не в состоянии даже иметь действительный надзор за всеми находящимися в его ведении предприятиями. Он занят политическими еще более, нежели хозяйственными, вопросами. В конституционном правлении он должен выдерживать постоянную борьбу в парламенте и сменяется с сменою партий. Самый же парламент еще менее способен к хозяйственному контролю. Если акционерное собрание, где каждый лично заинтересован в деле, представляется в этом отношении несостоятельным, то тем более это невозможно для представителей всего народа, у которых совершенно иные цели и иные задачи.

Наконец, при самом тщательном контроле в казенном производстве устраняется важнейшее начало промышленной деятельности, предприимчивость. Во всяком предприятии, а тем более новом, есть риск; где нет риска, нет и прибыли. Но рисковать можно только собственным, а не чужим имуществом. Всего менее позволительно рисковать средствами плательщиков, с которых путем принуждения сбираются подати. Частный предприниматель может принять на себя ответственность за успех предприятия, ибо он сам отвечает своим имуществом; казенный чиновник ответственности на себя принять не может, так как он сам ничем не отвечает. Ему нельзя даже позволить принять на себя такую ответственность, ибо убыток окончательно падает на невинных плательщиков.

Таким образом, казенное производство силою вещей устраняется именно там, где открывается наиболее широкий простор для человеческой деятельности и для человеческих способностей. Оно приложимо единственно в тех случаях, где предприятие верно и требуется не предприимчивость, а соблюдение раз установленного порядка. В особенности же оно может быть полезно там, где имеется в виду не ближайшая, а отдаленная выгода. Частные люди обыкновенно преследуют близкие цели, заботу о далеком будущем нередко принуждено брать на себя общество. Однако и при соединении всех этих условий успех казенного предприятия окончательно зависит от личного состава исполнителей. Только при весьма образованном и добросовестном чиновничестве можно надеяться на какую-нибудь прибыль. И всегда эта прибыль будет так мала, что она может составлять лишь самую незначительную часть народного дохода. Воображать же, что расширение казенного производства может вести к умножению народного богатства, значит идти наперекор и теории, и практике.

А между тем именно к этому стремятся социалисты. Каковы могут быть результаты подобной системы, мы увидим в следующей главе.

Мы рассмотрели существо и свойства различных деятелей производства. Теперь посмотрим, какое влияние оказывает на них основное экономическое начало, свобода.

В отношении к естественным силам действие свободы состоит прежде всего в подчинении их человеческой воле или в усвоении их человеку. Это - первое экономическое требование, которое, будучи освящено юридическим законом, порождает собственность. Здесь находят себе приложение и начало овладения и начало труда. Оба вызываются экономическою деятельностью человека и от нее получают свое содержание.

Мы видели, что есть силы и произведения природы, которые находятся в ограниченном количестве и должны быть усвоены человеком, для того чтобы служить его целям. Кем же они усвояются по закону экономической свободы? Очевидно, теми, которые первые делают их предметом своей экономической деятельности, то есть обращают их на удовлетворение своих потребностей. Дикий плод принадлежит тому, кто его сорвал, зверь тому, кто его убил, рыба тому, кто ее выловил, земля тому, кто занял ее для обработки. Все остальные могут приобрести эти предметы не иначе как от первого, ими овладевшего, добровольно, по закону свободы и права, или насильственно, по закону рабства и бесправия. Экономическая цель достигается не иначе, как усвоением необходимых для нее средств, и эти средства принадлежат тому, кто сделал их орудиями своей цели. Если же является новая цель, которая хочет употреблять средства, уже служащие чужой цели, то по закону экономической свободы, она должна с первою войти в сделку, давши ей взамен равное произведение, способное ее удовлетворить.

Еще в большей степени это относится к тем силам и произведениям природы, которые не иначе могут служить человеческим потребностям, как получивши от человека приспособленную к этой цели форму. Здесь все экономическое значение предмета зависит от этой формы; форма же, как выражение экономической деятельности, принадлежит тому, кто ее произвел. И опять же единственно этим достигается экономическая цель. Никто не станет работать, если плоды его труда должны служить не его, а чужой потребности. Обращение их на чужие потребности при экономической свободе возможно только путем добровольной сделки или уступки.

Таким образом, из приложения экономической свободы к естественным силам необходимо вытекают собственность и договор. Но мы видели, что свобода развивается в человеке постепенно. Она является плодом медленного исторического процесса, изъемлющего человека от давления окружающей его среды и раскрывающего внутреннюю его сущность. Это относится к экономической свободе, так же как и к юридической. Поэтому и вытекающая из нее частная собственность не вдруг водворяется в человеческих обществах, хотя в зачатках своих она обретается уже на первых ступенях человеческого существования. Дикому охотнику принадлежит и то оружие, которым он убивает зверя, и тот зверь, которого он убил. Но земля обыкновенно состоит в общем достоянии тех естественных союзов, которые занимают и охраняют ее совокупными силами.