Этим историческим процессом разрешается и рабочий вопрос, составляющий главную болезнь нашего времени. Об нем мы поговорим в следующей главе.

Социализм как теория существует издревле. Он являлся и на Востоке, и в Греции, и в средние века, и в новое время. С тех пор как люди начали думать об общественном устройстве, всегда находились мыслители, представлявшие себе идеал совершенства помимо всех условий человеческого существования. Платон в своем государстве требовал для воинов общения жен и имуществ. На заре нового времени Томас Мор и Кампанелла, вдохновляясь теми же идеалами, изображали блаженное состояние человеческого общества, в котором устранена главная причина раздоров и бедствий, частная собственность. Нередко эти мечты связывались и с религиозными воззрениями, которые их последователи пытались даже проводить в жизнь. Такова была попытка анабаптистов. Но все это были преходящие явления, не имевшие существенного значения в истории человечества. Только к новейшее время социализм занял видное место как явление жизни. Только теперь мечтание утопистов, попавши на восприимчивую почву, разрослись в мировую теорию и породили требования, грозящие сокрушить весь существующий общественный строй.

Причины этого успеха понятны, если мы взглянем на современное состояние европейских обществ. Социализм задает себе целью поднять благосостояние масс; он обещает им невиданные блага; а только в наше время народные массы, получивши свободу, сделались самостоятельною общественною силою. Пока существовало крепостное право и сохранялись привилегии высших сословий, желания и требования низших классов не шли далее устранения тяготевшего над ними гнета. Мечты о полном общественном переустройстве мало их трогали; ближайшие практические задачи слишком живо давали себя чувствовать. Но с конца XVIII века на Западе водворилась общая свобода. Прежние преграды пали, и демократия, достигшая невиданных прежде размеров, завоевывала себе все большее и большее место в общественной жизни.

На первых порах однако же положение рабочего класса от этого мало улучшилось. Гражданские и политические права не дают еще материального благосостояния. И вот явились мыслители, которые стали говорить, что дело вовсе не в политических правах, а в отношениях собственности, что юридическое равенство ничего не значит без равенства имущественного и что только путем полного экономического переворота возможно поднять рабочий класс на тот уровень, который требуется его человеческим достоинством. Понятно, что подобные теории жадно воспринимались голодающею толпою и находили в ней страстных последователей. На почве демократической свободы социализм сделался грозною силою. Не раз современные общества трепетали перед его появлением. И чем менее в этих утопиях было смысла, чем резче они противоречили человеческой природе и всем действительным условиям общественной жизни, тем они казались страшнее. Фанатизм распаленной ложными учениями толпы готов был посягнуть на все, что дорого человеку и гражданину. Говорили о новом нашествии варваров, грозящем погубить все плоды современного просвещения.

К этим общим политическим причинам присоединились причины экономические. Вместе с свободою появилась и крупная промышленность. Основались фабрики, действующие паровыми машинами, собирающие вокруг себя массу рабочего люда. И этот переворот на первых порах сопровождался значительными страданиями и бедствиями. Многие мелкие производства рушились, и хозяева их остались без куска хлеба. Лишились пропитания и рабочие, которые под сенью старого цехового устройства пользовались привилегированным положением. Машины стали заменять людей, вместо взрослых работников, прошедших через учение и тем приобретших право на производство своего ремесла, начали употреблять женщин и детей, нередко за самую ничтожную плату. А так как машины представляли собою значительный капитал, доход с которого зависел от постоянства и продолжительности их действия, то фабриканты старались по возможности удлинить время работы. Несчастных детей заставляли работать при машинах по 17 и 18 часов в сутки, в ущерб их силам и здоровью. Подрастающее поколение гибло преждевременно; семейная жизнь разрушалась, и самые взрослые работники, прикованные в течение всей своей жизни, без малейшего отдыха, к однообразному занятию, сделавшись как бы принадлежностью машины, тупели и истощались среди этого нового, вызванного человеческою изобретательностью порядка, который, казалось, доставлял одним несметные богатства лишь с тем, чтобы погрузить других в еще большие бедствия.

Вопль отчаяния поднялся из среды рабочего класса, и этот вопль отозвался в сердцах всех друзей человечества. И правительства и частные лица, государственные люди и филантропы принялись за исследование положения рабочих. Когда истина раскрылась во всей своей наготе, ужас и негодование распространились в обществе. Не одни мечтатели, но самые просвещенные и гуманные люди начали думать, что при таком порядке вещей оставаться невозможно, что одна свобода ни к чему не ведет и что необходимо коренное общественное преобразование, которое дало бы освобожденным массам возможность выйти из своего бедственного состояния И улучшить свой экономический быт. В страданиях рабочего класса социализм нашел самую сильную свою опору.

Последующее время показало однако, что для врачевания значительной части этих зол не нужно никакого общественного переустройства. Некоторых частных мер, которые могут быть приняты и при существующем порядке, достаточно было для устранения вопиющих злоупотреблений; общее же развитие благосостояния, которое явилось последствием нового промышленного движения, довершило остальное. Мы видели в предыдущей главе, до какой степени под влиянием неслыханного прежде умножения капиталов и производительности и при соответствующем удешевлении средств перевозки и предметов потребления поднялся уровень рабочего класса в Западной Европе. Рабочий в настоящее время получает больше, работает меньше и пользуется такими средствами жизни, как никогда прежде. Он имеет и значительный досуг, и средства для образования, и в случае постигающего его несчастья помощь от многочисленных учреждений, возникших с этою целью в новейшее время. Он имеет и свои сбережения, которые растут с каждым годом. В настоящее время рабочий договаривается уже с хозяином на равной ноте. Голод не заставляет его соглашаться на всякие условия, и если кому приходится выдерживать, настаивая на своих требованиях, то скорее хозяин разорится, нежели работник погибнет. А так как умножение капитала и средств, доставляемых изобретательностью, идет, все возрастая в гораздо быстрейшей прогрессии, нежели умножение народонаселения, то поднятию уровня рабочего класса не предвидится границ. Если рабочий вопрос заключается в постепенном улучшении быта рабочего населения и в устранении гнетущих его зол, то можно сказать, что этот вопрос решен свободою. Конечно, всех бедствий, постигающих человека, уничтожить нельзя; условия земной жизни этого не допускают. Мы не можем даже сказать, исчезнет ли когда-нибудь бедность со всеми ее печальными последствиями. В настоящее время мы находимся еще в начале свободного промышленного развития, а потому слишком смело было бы предсказывать его окончательные результаты. Но мы можем наверное сказать, что человечество находится на правильном пути, который приведет его к большему и большему благосостоянию.

Сами социалисты не отрицают этого постепенного улучшения быта рабочего класса, но они находят, что этим нельзя довольствоваться. «Что вас морочат мнимыми сравнениями вашего положения с положением рабочих в прежние века! — восклицает Лассаль. — Лучше ли вам теперь, нежели рабочим за 80, за 200, за 300 лет, какое значение имеет этот вопрос для вас и какое удовлетворение может он вам дать? Все человеческие страдания и лишения и все человеческие удовлетворения, а потому и всякое человеческое положение измеряются только сравнением с положением, в котором находятся люди того же времени в отношении к привычным потребностям жизни. Следовательно, положение каждого класса измеряется только отношением его к положению других классов в то же самое время. Поэтому, если бы даже было вполне доказано, что уровень необходимых жизненных потребностей в различные времена поднялся и что неизвестные прежде удовлетворения стали привычною потребностью, с чем вместе появились и неизвестные прежде лишения и страдания, — все же ваше человеческое положение в эти различные времена осталось одно и то же, а именно таково: вечно плясать на низшем краю привычной в данное время жизненной необходимости, то немного поднимаясь над нею, то опускаясь ниже ее»[254].