Наряду с заметными позитивными явлениями в жизни этнических общностей на территории Советского Союза в 1920–1930-х годы (в частности, в сфере улучшениях материального положения граждан, их национально-культурного развития), в условиях Великой Отечественной войны проявились негативные составляющие сталинской национальной политики. Как следует из исследований последних десятилетий, в сфере национальных отношений, как и в самом обществе в целом, было далеко не всё так гладко, как это представляла советская историография. Многие из этнических общностей СССР (корейцы, финны, иранцы, карачаевцы, калмыки, чеченцы, ингуши, балкарцы, крымские татары, немцы, греки, частично русские, кабардинцы, болгары, армяне, поляки и другие) по разным причинам накануне и в ходе войны были принудительно переселены в Сибирь, в Казахскую ССР и республики Средней Азии. Они оставались на спецпоселении и после войны – вплоть до ликвидации системы ГУЛАГа во второй половине 1950-х годов. Тем не менее, определенная часть представителей репрессированных народов принимала активное участие в защите Советского Союза от фашистских захватчиков, а также работала на трудовом фронте («трудармии»).
В современной историографии проблема национальной политики государства рассматривается более объективно и всесторонне, с учетом того, что в ней – даже несмотря на условия военного времени – были допущена ошибки и просчеты. Большинство современных исследователей расценивают принудительные переселения как антигуманные акции, которые невозможно оправдать условиями военного времени.
Формальным поводом для депортаций послужили обвинения в «предательском» поведении отдельных народов, оказавших поддержку захватчикам в период оккупации региона их проживания, а также создававших бандформирования, нападавшие на советские войска. Отдельные авторы связывают принудительное переселение тюрко-язычных мусульман с внешнеполитическим фактором – угрозой создания антисоветского исламского блока под эгидой Турции. Большая историография посвящена принудительному переселению накануне и в начале войны «в превентивных целях» более 1 млн. советских немцев. Большинство из них затем добросовестно работали в «трудармиях», внеся значительный вклад в Победу.
Одной из наиболее активно разрабатываемых в современной историографии тем является история Русской православной церкви, других конфессий СССР, а также религиозной политики советского государства в годы войны. Труды советских исследователей по этой теме до середины 1980-х годов, как правило, носили обзорный характер, для них было свойственно негативное отношение к религии.
В условиях «перестройки» и в 1990-е годы ситуация в историографии стала меняться. В первую очередь отечественных исследователей привлекали почти не разрабатывавшиеся ранее темы государственно-церковных отношений накануне и в годы войны, а также патриотической деятельности РПЦ и других конфессий[134], написанные на основе ставшего доступным архивного материала.
Распространение и роль религиозности в 1941–1945 гг. среди различных слоев российского общества исследованы недостаточно, религиозность крестьянства в годы войны изучена значительно лучше религиозности рабочих и интеллигенции, а также солдат на фронте. Отметим эволюцию в освещении отечественными учеными деятельности РПЦ в оккупации – от однозначного представления о ней как коллаборационистской и предательской до понимания ее более сложного характера.
Проблема трудового использования заключенных в годы Великой Отечественной войны и их вклада в Победу в советский период почти совсем не изучалась. В современной российской историографии, несмотря на актуальность и большой интерес к гулаговской проблематике в целом, этот сюжет до настоящего времени не получил всестороннего освещения. Режим секретности, в котором на протяжении десятилетий работали советские органы внутренних дел и госбезопасности, был причиной того, что о деятельности различных подразделений НКВД СССР, в том числе и лагерно-производственных управлений, не имелось достоверной информации. Первые работы по истории ГУЛАГа в годы войны, раскрывавшие его вклад в развитие многих ведущих отраслей оборонной промышленности СССР, появились в 1990-е годы[135]. Широкий круг вопросов, касающихся истории ГУЛАГа и спецпоселений в годы Великой Отечественной войны, исследован в работах В. Н. Земскова, Г. М. Ивановой, А. С. Смыкалина и др.[136] Проблема трудового вклада заключенных в победу советского народа в годы Великой Отечественной войны нашла отражение в трудах магаданских историков, изучающих проблемы освоения северо-восточного региона Советского Союза.
На региональном уровне в последние десятилетия изучается и вопрос использования во время войны спецпереселенцев как важной производительной силы. Первую попытку обобщения этой проблемы в общесоюзном масштабе осуществила И. В. Алферова[137]. Автор подробно охарактеризовала трудовой вклад спецпереселенцев в разных отраслях народного хозяйства. С. А. Разинков изучил жизнедеятельность формирований из советских немцев – трудармейцев, мобилизованных в лагеря НКВД СССР на территории Свердловской области. На основе анализа карточек персонального учета и личных дел трудармейцев, архивно-следственных дел, учетных карточек и личных дел спецпоселенцев он подробно исследовал размещение, состав, режим содержания, условия трудового использования, материально-бытовое положение, психологическое состояние мобилизованных немцев двух крупнейших лагерных систем региона[138]. Этот же аспект рассмотрен в работах Н. Ф. Бугая, Л. П. Белковец, А. Н. Курочкина, А. А. Германа и др.[139]
В отечественной историографии изучение проблем коллаборационизма стало возможным, главным образом, после «перестройки». Причиной этого были идеологические табу советских времен, недоступность западных работ по этой теме, слабая изученность остававшихся секретными трофейных немецких документов и материалов советских спецслужб.
В настоящее время коллаборационизму в СССР посвящена обширная отечественная и зарубежная литература[140], включающая исследования, публикации источников, научно-популярные издания и сайты в сети Интернет. Особенно много работ вышло за последние 20 лет[141], тем не менее, исследованы далеко не все вопросы. Современные исследователи обращают внимание на разные типы коллаборационизма, классифицируя его на «сознательный» и «вынужденный (принудительный)», а также на «экономический (хозяйственно-административный)», «идейный (политический)» и «военный (военно-полицейский)». Типичный пример вынужденной работы на Рейх – миллионы «остарбайтеров», насильно вывезенных в Германию с территории СССР.
В работах последних лет отмечается, что корни сознательного коллаборационизма следует искать в ошибках и «перегибах» советской социальной и национальной политики 1920–1930-х годов, вызвавших недовольство в обществе. Речь идет, в частности, об издержках классовой борьбы, о насильственной коллективизации, «расказачивании», массовых репрессиях (в том числе «национальных операциях» НКВД и выселениях, затронувших целые народы), о преследовании церкви и верующих в рамках антирелигиозных кампаний.
В литературе активно дискутируется вопрос о масштабах и причинах сотрудничества с врагом советских военнопленных. С ним тесно связана проблема степени добровольности сдачи в плен в начальный период войны, а также о масштабах дезертирства из РККА. По официальным данным, до конца 1941 г. в плен попало более 2,3 млн. советских солдат и офицеров. Часть из них, стремясь спасти свою жизнь, а в некоторых случаях действуя сознательно, согласились пойти на службу к оккупантам. Дискутируется и статистика людей, вернувшихся из плена, в том числе подвергшихся фильтрации, отправке в ГУЛАГ, а также оставшихся за рубежом[142].
