Два дня он скакал через поля, леса и луга. Он выбирал места поглуше, чтобы не сталкиваться с подданными и не слышать надоевших криков «Ура!» Он сам не знал, куда едет. Ему очень не нравилось и самому себе не хотелось признаваться, как встревожила его идея женитьбы, и он отгонял ее бегом прекрасного коня, и думал, что всё само пройдет.

На третий день он заблудился.

«У-у-у» – пели волки в неизвестных оврагах.

«Вот черт, – ругал он себя, – расслабился, старый дурак. А ну живо возвращаться и к делу!»

Но возвращаться не получалось, получилось только найти какую-то узенькую тропинку, петлявшую среди леса, и ехать по ней медленным шагом, чтобы не пораниться о низкие ветки. А впрочем, в этом не было ничего страшного.

Потом настала ночь, а он ехал и ехал, не видя окрестностей, потому что Луна была на исходе, и, кажется, исчезла совсем.

А потом он увидел дом, да такой, что даже и не в таком неудобном положении он не проехал бы мимо. Весь дом светился серебристыми бликами; как лунная дорожка бежит по морю, по его стенам струились тысячи огоньков. Король подъехал ближе и попытался на ощупь определить, из какого материала были сделаны эти светящиеся точки и нити. Но они и вправду были неизвестно откуда взявшимися бликами, потому что его рука не различала ничего, кроме деревянной стены.

Тогда король заглянул в окно – и аж присвистнул от того, что там увидел. Красиво наряженная девушка что-то готовила на кухне, и вся она светилась таким же серебряным светом, как весь дом. «Сыграю-ка я с тобой шутку, красавица!» – подумал король, снял корону, припрятал ее вместе в прочими гербами-цепочками поглубже в мешок и постучался в дверь.

Три счастливейших дня и ночи он провел в этом доме. Каждое утро он думал уехать, но оставался. Разум не покидал его, но потерял свое главенствующее значение. Значение имела она, когда говорила, пела, молчала, стояла, лежала, вздыхала, закусывала губы, смеялась и так далее, и всем этим король вначале стыдливо, а потом откровенно любовался; как школьник, собирал ей цветы; как влюбленный или сумасшедший, слушал пульс на ее руке. На третий день он чуть было не предложил ей стать его женой и королевой, но, собравшись говорить, вдруг поперхнулся и одумался. Он знал, что это политическое безумие – брать девицу простой фамилии, за это можно и трона лишиться. Чтобы не множить сомнений и мук, он решил уехать сразу же.

Она показала ему дорогу, и он погнал коня без остановок. Голова его продолжала кружиться от счастья, как все последние дни и ночи. Он решил не останавливаться на ночевку, а продолжал гнать коня к столице. Ночью он увидел, что и он сам, и его конь светятся теми же серебряными бликами, что и лунная женщина (так он называл ее про себя). Ему хотелось лететь, а не скакать. Конь мчался, как глупый мальчишка с горы. Весь обратный путь они проскакали за сутки, и к вечеру король спрыгнул на землю у своего дворца. Самодовольно улыбаясь, он вытащил спрятанные в мешке гербы и корону, оделся как подобает и вступил в свою вотчину. Не заметив стражи, он прошел по залу. Там заседали министры и советники. Он хотел, чтобы они упали от восхищения тем, как он светится, и крикнул на весь зал: «Добрый вечер!» Но никто не обернулся. Тогда он подошел к креслу, где сидел канцлер, толкнул его в спину кулаком и сказал: «Эй, вставай, канцелярская крыса!» Канцлер беспокойно обернулся, но тотчас повернулся обратно, будто ничего не заметив.

Через полминуты король понял, что стал невидимым.

Он вышел из дворца, оседлал коня, закусил губу и прошептал:

«Хорошую шутку ты сыграла со мной, Лунная женщина!»

Король, разом лишившийся королевства и бесконечного множества других вещей, тихо поехал прочь из города. Бесконечная тоска затопила его сердце. Он бросил поводья, и конь сам скакал куда хотел. Питаться им было легко, где угодно они могли брать что хотели, оставаясь невидимыми. Безучастно король слушал простые разговоры крестьян, крики птиц, вой волков, свист ветра. Спал днем, а ехал обычно ночью, при свете Луны. Поднимая голову, он часами смотрел на нее. Охватывавшую его при этом печаль он не знал, как выразить, и ему нравилось слушать, как воют на Луну волки, внутренне он присоединялся к ним.

Однажды, в полнолуние, он сидел на вершине какого-то холма. Вдруг вой раздался совсем рядом, король повернулся и увидел уши и морду волка, лежавшего в пяти шагах. Долго, в вое и тишине, они были рядом, а потом король сказал:

«Ах, волк. Наверное, я скоро умру. Всё пропало, я лишился всего на свете».

«Что ты говоришь», – ответил волк.

Эти слова стали для короля тем, чем были для его прадеда слова старенького молитвенника. Он встал, оседлал коня, поклонился месту, где провел ночь, и поехал на поиски дома Лунной женщины. Ровно через две недели он стоял перед ним, наблюдая переливы серебряного света на стенах и силясь прогнать комок в горле. Он постучал, и она открыла. Они обнялись и жарко поцеловались. Потом он сел, не выдержав слабости в ногах, и сказал:

«Я стал невидимым для людей. Верни мне мою видимость».

«Я не могу вернуть тебе то, что не брала у тебя, – мягко ответила она. – Но я могу дать тебе кое-что получше. Во всяком случае, дать подержать». Она счастливо засмеялась, вышла в другую комнату и вынесла на руках белый сверток, переливавшийся таким же светом, как она сама. – «Это твой сын. Возьми».

Он взял на руки сына и открыл маленькое лицо. «Боже мой», – сказал он. Поднял глаза на нее и повторил: «Боже мой».

«Возьми его себе, – сказала она. – Он-то будет видимым, я уверена. И ты, наверное, станешь вместе с ним. Мне трудно оставить его у себя. Мне надо возвращаться на небо, а он слишком маленький и земной. С тобой ему будет лучше. И тебе с ним, я уверена».

И, покручивая браслет, который он подарил ей в первый свой приезд, она лукаво добавила:

«Когда начинают дарить подарки, никогда не знаешь, где это кончится».

На следующее утро, после счастливой ночи, они разъехались в разные стороны. Король соорудил на седле эдакую колыбель и поехал с малышом куда глаза глядят.

Младенец рос очень быстро. Король самозабвенно возил его по стране, показывая и рассказывая, какая она, чем богата, где он воевал и прочее, а младенец вначале лежал, а потом сидел и стоял в своей колыбели. И только одного король не замечал, завороженный своим отпрыском. По всей стране люди то здесь, то там видели чудесного младенца, плывущего по воздуху и все громче шептались, что это сын исчезнувшего короля. Этого король не учел: сын-то и вправду был видимым, а он и конь- всё еще нет. Он бы долго этого не видел, потому что отвык обращать на людей больше внимания, чем на деревья и птиц, если бы однажды, когда они приехали на какую-то ярмарку, не услышал пение бродячих музыкантов:

Плывет по воздуху постель,

Как будто голубь или стриж.

Я вижу – это колыбель,

И в ней лежит малыш.

Смущая лучшие умы

Пареньем легким над землей,

Прекрасный сын, дитя Луны,

Спешит к себе домой.

«Так они уже всё знают! – понял король. – Интересно, откуда?» И он направил своего коня к столице. И музыканты, и многие другие люди с ярмарки пошли вслед за ними, продолжая петь про чудесного младенца, а тот стоял в колыбельке, и ветер развевал его белую рубашечку.

Так подъехали они ко дворцу, сопровождаемые уже целой толпой народа. Перед дворцом король снял с головы корону и попытался надеть ее на малыша. Конечно, ничего не получилось. Тогда он просто поднял его высоко и проехал шагом до самых дверей дворца, перед которым беспомощно стояли советники и министры. С сыном в руках он спешился и пошел (а они расступались) прямо во дворец, пересек все залы, подошел к трону… Он не задумывался, что будет дальше, но тут-то понял, что должен что-то решить. Он прижал сына к сердцу и крепко поцеловал. А потом посадил на трон, поставил рядом корону и спросил: