Ваня-Чудик, конечно.
Но то, что он стал рассказывать на допросе, сразу же вывело его из тюрьмы и направило во дворец. Слишком фантастические вещи он отвечал на самые простые вопросы. И скоро его допросом занялся главный тюремный генерал. И вскоре доложил об этом королю (тот очень живо интересовался тюремными делами).
Вот и встретился Ваня с королем. Сел Неглуб напротив его за столом и стал расспрашивать. А Ваня – что ж, спокойно правду говорит. Что пошел охотиться за оленем по королевскому приказу. Что спутники отстали, а двое погибли. Что лань он встретил и поймал. Только не поймал, а отпустил. Что теперь пришел посмотреть на родимый город, и совсем награды не хочет.
Ну, когда он сказал о награде, Неглуб захохотал и сказал, что если Ваня сумеет сберечь башку – это и будет его крайняя награда, только она ему не очень светит. И единственный способ получить эту награду – это устроить ему, королю, встречу с прекрасной Ланью. Вот и все, и больше никаких условий. Только в горы Ваню тоже не отпустили. Даже и с командой охранников. Ясно, что он ускользнет и в горах останется. Нет – пусть он так косулю приведет. Силой мысли. Письмо пошлет, или еще как. Сроку – три дня. Потом – казнь.
Посадили Ваню-Чудика в темницу, где только одно малюсенькое окошко под потолком обозначало, день сейчас или ночь. Ему было очень грустно. Не стал бы он приводить, конечно, свою Лань к жестокому королю. И ясно было, что скоро ему придется умереть. И ужасно грустно было, что ее он уже не увидит.
Вот так прошла ночь, потом день, потом ночь. Ваня, как мог, выглядывал в окошко, чтобы хоть с какой-нибудь живой душой для Лани весточку передать. Нет, не чтобы пришла – чтобы знала, что произошло. Потому что когда умирает один любимый, другому нужно об этом знать. И может быть, что-то же, что-то же – можно сделать? Потому что когда умирает один любимый, он умирает за двоих. И ему было очень грустно, пусть он и не подавал виду.
Но только настал второй день, потом ночь, потом третий. Пришел тюремный министр и сказал, что казнь будет следующим утром – если, конечно, Лань не придет к королю. Послал его Ваня красивым оборотом, получил в зубы, и опять сел к окну. И стал думать, что в таких случаях обычно помогают всякие мелкие зверьки, ну, кто-нибудь, кого спас, кому доброе дело сделал. А кому он сделал чего-нибудь хорошее? Плохого вроде не делал, это правда. Но хорошее? Нет у него таких волшебных должников. Вот разве что…
И тут он увидел, как мимо окошка проходит Медведь. Ведь Медведь теперь от машины спасся – получается, из-за него, из-за Вани, потому что тогда утром на него с Ланью засмотрелся. Ну, пусть даже и не должник никакой – авось! И Ваня стал ему кричать: «Эй, Медведь!» А Медведь видел все, буквально все. Он сразу увидел Ваню и спросил: в чем дело?
На одном дыхании ему Ваня все рассказал. И попросил сказать обо всем Лани. Что пусть не приходит, конечно, к королю, да и времени, слава Богу, не осталось – но может, придумает что-нибудь? Скажешь, Медведь? Ты же видишь ее – каждое утро?
Ничего не ответил Медведь и пошел размеренно дальше.
Но внутри он решил: нет, конечно, нет. Да они никогда и не разговаривали с Ланью. И не нужно было мешать ее в эти дела.
Медведь очень любил Лань. С ней единственной он позволял себе задерживаться в своем ежедневном походе. Он очень любил свою Лань. И Ваню поэтому – не любил.
– – Стрельба глазами -
сказка про Прекрасную Лань, Великого Медведя и Ваню-Чудика (окончание)
А наутро возле тюрьмы уже стояла плаха, в этом государстве все было хорошо налажено. Ваню вывели из тюрьмы чуть свет, связанного, невыспавшегося. Его поставили на краю двора. Вышел и сам король, такая у него была утренняя зарядка – смотреть на казни. Они стояли во дворе, медленно поднималось Солнце. Ворковали голуби, на улице мели мусорщики. «Тихо жил я, – подумал Ваня, – тихо и помру». Он думал о своей Лани, тихо называл ее про себя: «Чуть!», «Чудь!» У них были такие ласковые имена друг для друга, они давно заметили, что их имена легко смешать и сделать похожими. Чуть – Чудик. Ну вот, он стоял на дворе, и разговаривал с ней, хотя не выходило очень спокойно, да и слова не клеились. Потом его подвели к плахе.
И вдруг на улице раздались крики – и одновременно тишина – крики вдали, и тишина возле. Все повернулись к выходу на площадь – а оттуда выскочила, как будто просто появилась – прекрасная Лань. Смотрит на Ваню, а он смотрит на нее, и только слезы дурацкие ему застят взгляд. И на сердце так хорошо, хоть и понимает, что волноваться надо, что ведь ее могут схватить, что что-то страшное может произойти, а такой праздник внутри, что только петь. Смотрит во все глаза, и не он один, конечно, – все, кто были, прилипли взором к прекрасной Лани.
А король, не будь дурак, тут же взглядом посылает своих солдат – оцепить выход, вызвать всех, все замуровать, чтоб не сбежала. И поет у него, у дурака, прямо песня в груди – ай, какой я молодец, вот прежний король войска посылал, а я легким движением пальца! Такую лань заполучил! Смотрит на нее и насмотреться не может. И идет прямо к ней, растопырив руки, думает погладить. А Лань тогда переводит взгляд с Вани на короля – а он уже совсем близко – и она смотрит вверх – а там замер Медведь – и они встречаются глазами, и бежит их обычная искра, хоть и не в обычное время – и когда Лань переводит глаза на короля, тот вспыхивает и сгорает. В одну секунду, секундочку! Какой дурак!
И люди начинают разбегаться, потому что зрелище – зрелищем, а смерть – смертью, и очень скоро на площади не остается никого, кроме Лани, Вани-Чудика и вверху над ними – Великого Медведя.
Ваня, счастливый, поднимает заплаканное лицо кверху и спрашивает: «Это ты позвал ее?»
А Медведь медленно качает головой – «Нет» – и медленно, будто сгорбившись, уходит.
Нет, он не звал Лань в это утро. Он прошел мимо нее, закрыв глаза. Хороший, толстокожий Мишка! Конечно, она все сразу поняла. Если и не все, то почти все. Сколько там было до города – она все пролетела единым духом.
Потом она подталкивала его ко дворцу – иди, мол, правь, становись королем. Он тащил ее за собой. Она легко ускользала – ну, конечно, сейчас я брошу свои горы и поселюсь в этой развалине. Тогда пошли! – и он тащил ее в другую сторону, к горам. Ну, нет, – отталкивала она его – ты должен править во дворце! Вон твой народ, такой дурацкий! Ну, милый, иди! Ты же хотел пожить в городе, хоть немножко, на, поживи!
Если так долго стоять внизу, в городе, тело тяжелеет. И чудесная Лань, Лань Чуть-свет, самая легкая и чудесная в мире лань, стала наливаться совсем незнакомой ей силой. Вначале это было как тяжесть в ногах…
А потом она превратилась в женщину.
Он повел ее во дворец, и они стали королем и королевой.
Каждое утро, чуть свет, когда приходил Великий Медведь и они встречались глазами, она опять превращалась в Лань.
Иногда она убегала вслед за этим в горы, а иногда оставалась стоять на земле – и тогда через несколько минут опять становилась женщиной.
Ее гляделки с Медведем остались прежними, ласковыми и чистыми не по-земному. Она-то его нисколечко не винила за то утро, когда он весточку от Вани не передал.
А Медведю иногда становилось стыдно. Днем он занимался делами, а вот вечером, иногда, отдыхая, он вдруг стыдился и алел.
И получался красный закат. Потому что Медведь, конечно, был Солнцем – вы не знали?
***
_________
_________
_________
___ ___
_________
_________
когда «благородный человек», став на путь движения к цели (в гексаграмме «Война»), приближается к ней (в следующей ситуации «Приближения»), и убеждается, что небо на его стороне (пройдя через «игольное ушко» предыдущей гексаграммы), он переходит в наступление. В сказках это момент битвы окрепшего героя со змеем, кащеем и прочими силами зла. Силы сопротивления здесь явственно сильны – они видны в верхней триграмме
