— Я только хотела сказать вам, что… — пролепетала Анита, показывая на свой живот. — Это не от Карана. Это был… это был один английский военный…

Махараджа метнул на нее взгляд, полный презрения и едва сдерживаемого гнева.

— Твои слова для меня уже ничего не значат. Я никогда не смогу поверить тебе, что бы ты ни говорила.

— Ваше Высочество, я клянусь вам…

— Не клянись напрасно. Я уже принял ряд мер, предшествующих нашему окончательному разводу. Первая заключается в том, что я не хочу, чтобы ты жила со мной под одной крышей. Поэтому ты уедешь на виллу завтра же утром.

— Вы наказываете меня еще большим одиночеством.

— Ты сама себя наказала за безответственное и скандальное поведение, недостойное того, что я для тебя сделал.

Наступило молчание, долгое и напряженное, как горячий воздух, поступавший во дворец через окна.

— Вы правы, Ваше Высочество… И все же, зная, что это бесполезно, я прошу у вас прощения… От всего сердца.

Как будто бы не услышав ее, махараджа медленно продолжал. Его голос звучал твердо, не допуская возражений:

— Вторая мера заключается в том, что ты должна сделать аборт.

Аните показалось, что ей в сердце вонзили кинжал. Не в силах произнести хотя бы слово, она подняла на мужа глаза, полные мольбы, но наткнулась на глыбу из камня и льда. Отобрать ребенка, которого она носила в себе, плод единственной в ее жизни любви, любви, которая свела ее с ума, было настоящим наказанием. От ее страсти к Карану не останется ничего, кроме воспоминаний. Но у Аниты не было иного выхода, как подчиниться этому приказу и остаться с разбитым сердцем, израненной душой и искалеченным телом. Жизнь всегда выставляет счет, и теперь придется платить за свое сумасшествие и бесчестье. «Это справедливо», — подумала она.

— Я поняла вас, Ваше Высочество, и подчиняюсь вашим требованиям.

— Третья мера заключается в том, что ты покинешь Индию, чтобы никогда сюда не возвращаться. Мне нечего больше добавить.

— Ваше Высочество…

Махараджа повернулся вполоборота.

— Я хотела сказать вам, что… что я никогда не отказывалась выполнять долг жены. Если бы вы не перестали выполнять свой долг мужа… Я чувствовала себя одинокой и всеми покинутой… и ничего более.

— Нет оправдания тому, что ты сделала. И не нужно строить из себя жертву.

Махараджа ушел к себе в комнаты. Анита, шатаясь, схватилась за перила. Внизу, в холле, висели портреты сыновей махараджи. Каран, одетый в парадный мундир, смотрел на нее из полутьмы.

Каким далеким кажется все в памяти!.. Анита снова была в своей прежней комнате на вилле Виопа Vistay где началась ее супружеская жизнь. Здесь она провела много счастливых дней, открыв для себя вкус к жизни в Индии, здесь родился ее сын Аджит. Теперь она вернулась сюда, но побежденная и униженная, чтобы избавиться от ребенка, которого носила в себе. Анита перебирала всевозможные варианты, чтобы избежать аборта. Она думала о бегстве, о том, чтобы попросить покровительства у британских властей и донести на махараджу за насилие… Находясь в полном отчаянии, она пришла к выводу, что самоубийство будет самым приемлемым в ее положении, поскольку это лучший способ искупить свои грехи. Честно говоря, эта мысль появлялась у нее не впервые. Она никогда не была хозяйкой своей судьбы, но теперь, заточенная в четырех стенах, подавленная, терзаемая чувством вины, Анита едва удерживала себя, чтобы не поддаться искушению. Но потом она вспомнила об Аджите и нашла в себе силы продолжать жить.

Чего ей не хватало, так это энергии, необходимой для борьбы. Возможно, если бы она была права… Но нет, она была виновата, как бы ей ни хотелось оправдать свои поступки. И то, что Анита осознавала свою вину, было для нее наихудшим. Ненавидеть ближнего легко, и это на какое-то время может принести облегчение. Ненавидеть себя саму гораздо труднее: это невыносимое страдание. Анита терзалась мыслями, что она не заслуживала даже воздуха, которым дышала. А если так, то зачем тогда упорствовать и защищаться? Она любила всеми своими силами, но не смогла победить судьбу. Тогда она поняла, что может только плыть по течению и отдать себя в руки провидения. «Пусть будет так, как угодно Богу… мне все равно — что жить, что умереть!»

Визит мисс Перейры, которого она опасалась, наконец состоялся. Это было спустя несколько одиноких и унылых дней, которые Анита провела на террасе. Жара стояла удручающая, с высоким процентом влажности, утомляя людей и изматывая животных. В доме уже не было пунков — ее друзей заменили электрические вентиляторы, висевшие на потолке. Что ж, Капуртала всегда шла в ногу с прогрессом… Медленное движение лопастей оказывало гипнотическое действие, которое было для Аниты все равно что бальзам.

У врача теперь был не такой певучий голос и веселый вид, как во время предыдущего визита. Мисс Перейра продолжала оставаться любезной, но ее вид посуровел. Она с недовольством восприняла зловещее поручение махараджи, но ей не пристало обсуждать приказы монарха. Согласно индийским традициям, идущим от Великих Моголов, аборт был разрешен до четвертого месяца после зачатия, но только в исключительных случаях. По мнению исламских юристов империи Великих Моголов, первых, кто создал законы об абортах, с четвертого месяца беременности душа начинает проникать в плод и он превращается в человеческое существо. Анита знала, что прошло уже три месяца, потому что она долго не могла забыть бурное любовное свидание на развалинах храма богини Кали. Когда она вспоминала испытанное ею наслаждение души и тела, невероятно яркую вспышку счастья, она утешала себя, говоря, что это того стоило. Но когда она думала, что плод этой страсти будет принесен в жертву на алтарь светских условностей, у нее не находилось слов, чтобы выразить свое отчаяние. Анита играла с огнем, она всегда это знала, и теперь настал час обжечься. Нельзя безнаказанно бросать вызов богине разрушения.

Мисс Перейра и медсестра с помощью пришедшей в ужас Далимы, которой казалось, что она помогает казнить свою госпожу, методично подготовили умывальный таз, ведра с водой, марлю, мази, медикаменты и инструменты. Они действовали хладнокровно, как будто готовились к языческому ритуалу, темному и насильственному

Крик, который вырвался из горла Аниты, когда она почувствовала, как холодная сталь начала выворачивать ей внутренности, был таким душераздирающим, что слуги, находящиеся этажом ниже, замерли от страха. Садовники и павлины повернулись в сторону дома, крестьяне из окрестных мест бросили свою работу, и даже птицы, кружившие над вязами на берегу реки, умолкли. Эхо ее крика наводнило поля и деревни и, как говорила народная молва, дошло до самого дворца, где Джагатджит Сингх, один в своем огромном кабинете, молча оплакивал утерянную любовь.

Несмотря на усилия мисс Перейры, остановить кровотечение, вызванное абортом, не удалось, и оно привело к такой потере крови, что полностью лишило Аниту сил. Ее губы посинели, глаза стали почти белыми. Она так ослабела, что врач испугалась и приказала перевезти ее в госпиталь Лахора. Но прошли часы, а за пациенткой, которой с каждой минутой становилось все хуже и хуже, никто не приходил. В конце концов выяснилось, что ее отправке в госпиталь противился махараджа. Он не хотел давать объяснения лахорским врачам, потому что это означало дать крылья скандалу, в результате которого он станет объектом всякого рода пересудов и злословия. От Лахора до Калькутты, от Дели до Лондона — весь мир узнает, что жена Джагатджита Сингха влюбилась в его сына. Какой стыд! Для Аниты никогда не имело значения, что будут говорить в обществе, но для махараджи это было важно, очень важно. Его репутация, возможно, была самым драгоценным из того, чем он владел.

Сидя в полутьме кабинета, Джагатджит Сингх обдумывал свое решение. Он осознавал, что его тщеславие могло стоить жизни той, которая пока оставалась его женой. «Но разве она этого не заслужила?» — спрашивал он себя в припадке гнева.