Впечатленная встречей с молодым мужчиной почти двухметрового роста, весившим более ста килограммов и «щеголявшим в бархатной одежде и украшениях, о которых можно было только мечтать», и радушно им принятая (в их честь был устроен парад из полутысячи сикхских конников, вооруженных и одетых в великолепную форму), чета Минто была восхищена. А затем были матч поло, на котором присутствовало десять тысяч человек, охота и праздничный ужин во дворце. Прогуливаясь вокруг озера, леди Минто не могла не заметить статую, которую Бхупиндар приказал поставить в парке. Это был памятник королеве Виктории с надписью: «Виктория, королева Англии, императрица Индии, Мать народа».
— Нельзя быть более лояльным, — отметила супруга вице-короля, положив начало процессу реабилитации строптивого махараджи.
Английские официальные лица, ответственные за протокол, делали все, что могли, лишь бы скрыть испанку, и особенно старались удалить ее от английских дам высокого ранга, дабы у нее не было с ними контакта. Приказ есть приказ. Но их старания привели к обратному эффекту, поскольку запрет возбуждал любопытство. В результате получилось, что знатные дамы, на словах презиравшие испанскую танцовщицу, в глубине души умирали от желания познакомиться с ней или, по крайней мере, хотели бы взглянуть на нее. Что в этой женщине такого, если о ней только и говорят? Неужели она так красива, как болтают принцы? Чем эта девчонка покорила раджу? «Еще одна выскочка, которая пойдет по стопам Флорри Брайэн!» — говорили они и, не скрывая любопытства, искали ее взглядом.
На торжестве было так много гостей, в том числе европейцев, что Анита не почувствовала на себе последствий тех усилий, которые прилагали одни и другие, пытаясь отстраниться от нее, рассмотреть ее, распознать или сравнить с кем-то. Она не обращала на них внимания, потому что в глубине души считала себя свободной. Если бы этот мир разрушился, у нее был бы другой, на который она могла опереться: мир своей семьи и своих друзей в Испании. Думать о них было лучшим средством от одиночества, которое ее подстерегало, как тигр на ветке баньяна. Кроме того, факт осознания, что она возбуждала такой большой интерес, льстило ее женскому тщеславию. В глубине души Аните нравилось быть предметом столь пристального внимания. У этой бывшей Камелии было что-то от звезды.
Бхупиндар, в свою очередь, поступал так, как будто ничего особого не происходило, и играл в теннис с сестрой Стил, главной нянькой дворца, пышнотелой, бойкой на язык англо-индианкой, имевшей невероятно упрямый характер. Она присматривала за многочисленными отпрысками махараджи, которых ему — в его восемнадцать лет! — родили все четыре жены, а также служанки его жен. При дворце Бхупиндара служил англичанин по имени Твини, механик «роллс-ройсов», который постоянно жил здесь и в обязанности коюрого входило руководство мастерскими по ремонту автомобилей, составлявших автопарк принца. Твини был известен силой удара в теннисе и своей приверженностью к чаю: он выпивал более тридцати чашек в день.
Вызывал интерес официальный фотограф, немец по имени Паоли, молчаливый индивидуум, подстриженный ежиком и в очках в металлической оправе, который со своим огромным фотоаппаратом и треногой целый день слонялся среди толпы, снимая семью и приглашенных. Но самый замечательный из всех был испанец, подполковник Фрэнк Кампос, встреча с которым стала для Аниты сюрпризом.
— Называйте меня Пако, — сказал он ей сразу.
Пако, выполняя ответственную миссию Назаама Ласси Ханы, был шефом королевской кухни. Брат испанского кардинала, проживающего в Риме, был веселым и практичным человеком, но злой гений превратил его в ужас для кухни. У него легко закипала кровь. Нередко его команде, в составе которой насчитывалось девяносто пять поваров, приходилось готовить пиры на тысячу человек каждый день. К этому нужно прибавить приглашенных во дворец, а также завтраки для охоты. Устраиваемые принцами пиры должны были удовлетворять вкусы и верования всех: вегетарианские — для индусов, мясные — для мусульман, интернациональная кухня — для европейцев. Кроме того, ему надо было позаботиться об организации поваров, которые путешествовали с самыми ортодоксальными индусскими принцами, одержимыми идеей точной обработки продуктов, дабы избежать отравления при вступлении в контакт с нижестоящей кастой. Тогда Кампос превращался в настоящего командующего, разрабатывающего стратегию, диктующего планы действий и отдающего приказы идти в атаку. Рассказывали, что, если ему случайно попадалась волосинка в еде, он тщательно сравнивал ее с волосами каждого из поварят на кухне. Когда Кампос находил виновного, он заставлял его обрить голову, даже если поваренок был с кухни другого королевского дома. Никакие дипломатические переговоры не помогали.
Кампос попал в Патиалу после того, как поработал в лондонской гостинице «Савойя», излюбленном месте махараджей. Там он познакомился с Бхупиндаром и подписал заманчивый контракт, который тот ему предложил. Женатый на англичанке, в которую он был до сих пор по уши влюблен, Кампос страдал от самого большого разочарования в своей жизни: ему стало известно, что его жена во время путешествия на корабле, который вез ее в Индию, связалась с одним английским военным. С тех пор Кампос жил между надеждой, что в один прекрасный день она явится к нему в бунгало просить прощения, и тревогой, вызванной этой надеждой. Со временем его характер становился все более ожесточенным, а приступы гнева переходили порой в рыдания, что изумляло всех вокруг.
— Принцесса, завтра я приготовлю в вашу честь индийскую паэлью, — объявил он, обращаясь к испанке.
Встреча с Пако навела Аниту на мысль о том, что она стала забывать родной язык. Она не могла свободно говорить по-испански и, не отдавая себе отчета, то и дело вставляла в свою речь французские и английские слова и выражения. Это было так заметно, что в ту же ночь Анита написала своим родителям, чтобы они привезли ей в Париж, где она вскоре должна была увидеться с ними, книгу по истории Испании и «Дон Киота», «иначе я совсем разучусь говорить, не имея здесь ни с кем практики», — поясняла она свою просьбу.
Раджу, добивавшегося встречи с лордом Минто, попросили прибыть «без сопровождения». Это была короткая протокольная встреча, на которой он услышал новые идеи вице-короля относительно тех мер, которые он хотел принять, чтобы индусы более активно принимали участие в государственных делах. В конце раджа завел разговор о статусе своей жены. Лорд Минто пообещал ему сделать все, что в его силах, но при этом твердо заявил, что закон, принятый его предшественником, лордом Керзоном, лишавший всякого права на наследование трона детей, рожденных от брака индийских принцев и европеек, останется в силе.
— Этот закон меня не волнует, ваше превосходительство, — ответил раджа. — В моем случае нет проблемы наследования, поскольку у меня уже есть сын от моей первой супруги. Я только хочу, чтобы мой брак с испанской женой был признан и чтобы все наложенные ограничения были отменены.
Вице-король отвечал ему уклончиво, пока раджа, вскипев, не напомнил ему слова принца Уэльского во время его визита в 1906 году, когда тот открыто выразил свое неодобрение по поводу снисходительной и надменной манеры поведения английских чиновников по отношению к индийским принцам.
— Ваше превосходительство, я позволю себе напомнить вам о том, что сказал ваш будущий император: с нами, индийскими принцами, следует обращаться как с равными, а не как со школярами.
Сказав это, Джагатджит распрощался с новым вице-королем, который, удивленный таким напором, остался стоять на месте, подкручивая кончики своих седых усов. Как всегда, раджа вышел после приема разочарованный и рассерженный. Эти англичане, холодные, как металл, настолько привыкли к своему превосходству, что их поведение становится совершенно невыносимым. Их надменность, похоже, не знает предела. Как далеко они собираются зайти, идя по этой дороге?
