«События в Дурбар-холле[19] были настолько живописны и так полны жизни, что навсегда останутся в памяти всех, кто присутствовал на празднике. Холл является великолепным произведением архитектуры с огромным крытым внутренним двором, освещенным электричеством. Перед ним собралось несколько полков вооруженных сил страны, среди которых выделялись гвардейцы в синей форме и туниках красного цвета с большими тюрбанами, кавалерийский полк, солдатам и лошадям которого невозможно подобрать соответствующие слова похвалы, а также длинный ряд великолепных, разрисованных узорами слонов с украшенными попонами и сиденьями на спинах. Животные стояли, совершенно не двигаясь, если не считать медленного покачивания хоботами. Внутренний двор Дурбар-холла был заполнен людьми, облаченными в нарядные костюмы, а европейские гости, расположившиеся на верхней галерее, с блестящими от восторга глазами наблюдали за происходящим внизу». В своей церемониальной речи по поводу вступления раджи на трон сэр Джеймс Лайэлл, бывший его наставник, а ныне генерал-губернатор Пенджаба, сделал краткий экскурс в историю великолепных отношений между королевской семьей Капурталы и Британской Короной со времен деда Рандхара Сингха. Расхваливая преданность воспитателей и доктора Варбуртона в их заботах о ребенке-принце, Лайэлл поздравил раджу с его успехами в учебе, особенно в изучении английского и восточных языков, которые были достигнуты, как он уточнил, «благодаря Вашему усердию и Вашим умственным способностям». Затем Джеймс Лайэлл поблагодарил за помощь всех членов правительства, которые за время несовершеннолетия раджи добились «больших успехов во всех сферах управления, не порывая при этом с традициями прежнего правительства сикхов». Свою речь генерал-губернатор закончил признанием порядочности, осмотрительности и доброго нрава раджи, пожелав ему всегда быть справедливым и рассудительным правителем по отношению к своим подданным «и великодушным землевладельцем на просторах Удха, откуда поступают такие великолепные доходы». Выступление было завершено цитатой из стихотворения одного поэта, который двести лет тому назад написал королю Англии несколько слов, показавшихся в это солнечное утро в устах сэра Джеймса Лайэлла удивительно вещими:

Скипетр и корона будут низвергнуты,

И все станет равным на земле,

Только память о справедливых

Оставляет нежный аромат в мире и цветет в пыли.

По окончании речи раздался взрыв аплодисментов, а сэр Джеймс Лайэлл подал знак радже, чтобы тот пошел за ним. Оба сделали несколько шагов в сторону огромных кресел из резного дерева, покрытых позолотой, где сидели августейшие предки принца. Формальное вступление на трон было совершено. В продолжение торжественной церемонии раджа встал и произнес свою первую большую речь перед публикой — «на безупречном английском языке, с восхитительным достоинством и полной уверенностью в себе», как описывал его выступление корреспондент «Газеты».

Джагатджит Сингх поблагодарил своих наставников, пообещал оставить ту же команду местного управления, упомянул добрую службу доктора Варбуртона, заботившегося о его здоровье, и пообещал следовать советам генерал-губернатора. «Я буду молиться за то, чтобы мои действия заслужили одобрение Ее Величества королевы-императрицы и моего собственного народа». Порядок слов в этой фразе не оставлял сомнений по поводу его приоритетов.

«Церемония закончилась, и гости стали возвращаться к себе, — повествовала «Газета». — Скачки заняли остальную часть дня, а когда стемнело, был дан банкет, открытый тостом за здоровье королевы-императрицы».

Когда праздничный шум утих и в маленьком государстве Капуртала воцарился покой, вновь поползли слухи о том, что раджа неспособен зачать, причем с еще большими инсинуациями, чем прежде. Никто не сомневался в том, что ему нравились женщины. Несколько служанок рассказали, как раджа с малых лет предлагал пощупать их, а если они не позволяли, он пытался подкупить женщин. Подробности о его забавах, которые распространялись махараджами Долпура и Патиалы, докатились до Дели, а его похождения с девушками из горных племен стоили ему серьезной взбучки. Также было известно увлечение Джагатджита профессиональными танцовщицами, приезжавшими из Лахора, города, который считался столицей порока и гульбищ.

Девушки, нанятые для развлечения монархов, оставались в их распоряжении для всяких сексуальных услуг. Они не были проститутками в полном смысле этого слова, а больше походили на гейш. Эти особы были весьма опытными в искусстве удовлетворения мужчин, умели поговорить, выяснить, что им по душе, и развлечь их. Им поручалось обучать юношей искусству секса, а также применению противозачаточных средств. Таких методов было несколько — от coitus interruptus[20], который называли «прыжком назад», до специальных свечей, содержащих масло левкоев и мед, и листьев плакучей ивы в клочке шерсти. Прочие способы заключались в том, чтобы выпить настойку мяты во время совокупления и натереть свой член соком лука или даже смолой. Кроме того, придворные танцовщицы знакомили молодых господ с правилами этикета при дворе, а также помогали им изучать урду, язык королей. Старые семьи, как и семья из Капурталы, вознаграждали девушек наделами земли и предоставляли комнаты в каком-нибудь дворце, чтобы они могли совершенствовать свое «искусство».

Харбанс Каур, официальная жена, не имела никакого права голоса в этих вопросах. Как и прочие женщины, она знала, что таков обычай, и принимала его со всей естественностью, точно так же, как ей приходилось мириться с полигамным браком, несмотря на то что ей было противно делить своего мужа с другой или другими. Эти укоренившиеся традиции не подлежали обсуждению, поскольку составляли часть образа жизни, идущего от предков. Первая жена всегда сохраняла привилегию оставаться первой и поэтому пользовалась особым уважением. Она отвечала за то, чтобы между новенькими установились «сестринские» взаимоотношения, а также делилась секретами, как доставить мужу максимум наслаждения.

Что касается Джагатджита, то его собственная семья вызвала самых опытных танцовщиц, настоящих красавиц, умевших принимать сложные позы, увековеченные на барельефах индийских храмов. Позы, навеянные Камасутрой, которая продолжала оставаться основой полового воспитания индийцев знатного происхождения. Правила Камы, Любви, были чем-то вроде технического пособия, написанного открытым текстом, без непристойностей, подобно тому, как обучают военным приемам и политической стратегии, необходимым для того, чтобы покорить женщину. Любовников классифицировали по их физическому состоянию, темпераменту и, прежде всего, размерам их половых органов, измеряемых в дюймах. Пропорции мужских и женских тел, представленных в скульптурах храмов, соответствовали сексуальным типам, описанным в Камасутре. Например, «женщина-лань», с упругими грудями, широкими бедрами, круглыми ягодицами и маленькой yoni, не превышающей шести дюймов, очень подходит в любви «мужчине-зайцу», чувствительному «к щекотке в бедрах, подмышках, на ступнях и в лобковой части». «Мужчина-производитель», которому нравятся крепкие женщины и обильная еда, прекрасно ладит с «женщиной-лошадью», отличающейся плотными бедрами (ее половой орган, «дом Камы», пахнет сезамом и имеет глубину в девять дюймов). Мальчики из аристократических семей осваивали такие позы, как, например, «раскрывшийся бамбук», «гвоздика», «лотос», «лапа тигра» или «прыжок зайца», в достаточно юном возрасте, еще раньше, чем начинали изучать алгебру. Одна из самых популярных поз, подробно описанная в Камасутре, имеет мистическое название: «Долг набожного».

Речь идет о том, чтобы «войти в женщину, забравшись на нее, как бык на корову: стоя сзади, поднимая рукой за пряди волос вверх», а она должна «грациозно отдаться ему, наклонившись вперед и держась обеими руками за лодыжки». В Камасутре даже любовные стоны классифицировались по степени полученного удовольствия: «голубка», «кукушка», «голубь», «попугай», «воробей», «утка», «куропатка». «В конце, по мере того как она будет достигать вершины удовольствия, у нее из горла выйдут нечленораздельные звуки» — так заканчивается глава, посвященная «стенаниям любви».