выдержать сильные толчки от неровностей ледяного поля. Осмотр и поправка

их были всецело возложены на плотника Мак-Напа и его работников.

Кроме того, было сделано двое новых больших саней-повозок: одни

для перевозки провизии, другие для мехов. Их должны были везти прекрасно

выезженные олени. Меха представляли, пожалуй, лишний багаж,

без которого можно было обойтись, но лейтенант хотел непременно соблюсти

интересы Компании Гудзонова залива, решив, что расстанется

с мехами лишь в том случае, если они затруднят передвижение всего

каравана.

Что касается съестных припасов, то их надо было взять как можно

больше и уложить в тюки, удобные для перевозки. Рассчитывать на охоту

нельзя было ни в каком случае, потому что, раз установится путь, все

животные не замедлят покинуть остров и, конечно, опередят путешественников.

Поэтому на большие сани нагрузили сушеное мясо, пироги из зайцев, сушеную рыбу, сухари, запас которых был, к сожалению, невелик, щавеля, ложечной травы, водки и спирта для приготовления горячей пищи.

Гобсону очень хотелось захватить с собой топлива, так как на расстоянии

шестисот миль они не должны были встретить ни одного дерева, ни одного

куста, ни даже моха. Но такой тяжести не было возможности везти с собой, и от нее пришлось отказаться. Что касается теплой одежды, то в ней

недостатка не предвиделось, а в случае надобности можно было приняться

и за меха.

Томас Блэк, сидевший безвыходно в своей комнате и не принимавший

ни в чем никакого участия, появился лишь тогда, когда узнал, что

день отъезда окончательно назначен. Но и тут он занялся исключительно

санями, предназначенными для его особы, его инструментов и вещей.

Он делал все молча, и никто не мог добиться от него ни одного слова.

Он, казалось, все забыл, даже то, что он был астрономом, и со дня не-

удавшегося затмения не обращал больше внимания ни на какие явления: ни северное сияние, ни кольцо вокруг солнца, ни ложная луна,—ничто

его больше не интересовало.

В эти последние дни все так усердно занялись приготовлениями, что

18-го числа утром уже можно было пуститься в путь.

К несчастью, ледяное поле все еще не было достаточно крепко. Хотя

температура и понизилась, но холод все же не был настолько силен, чтобы сковать всю поверхность поля. Снег шел мелкий, неровный. Лейтенант, Марбр и Сабин ежедневно осматривали берега от мыса Михаила

до бывшего залива Моржей. Они отважились даже пройти около мили

по льду, при чем убедились, что он был весь в трещинах, буграх [и

промоинах. Не только сани, но и пешеходы с трудом могли бы преодолеть

все препятствия. Во время этого странствования путешественники

устали до изнеможения и думали, что не будут в состоянии вернуться

на остров по этой поминутно изменяющейся среди подвижных

льдов дороге.

Действительно, казалось, сама природа была против бедных исследователей.

18-го и 19-го ноября термометр поднялся, а барометр, напротив, стал понижаться. Эта перемена должна была привести к самым

печальным последствиям. Становилось все теплее, небо стало покрываться

тучами. При тридцати четырех градусах Фаренгейта пошел уже не снег, а проливной дождь, размывший во многих местах ледяную кору. Легко

представить себе также влияние этих ливней на ледяные горы, продолжавшие

с грохотом разваливаться. Казалось, наступила оттепель. Продолжавший

разведки Гобсон пришел однажды в полное отчаяние. 2 0 -го разразилась

опять сильнейшая буря, в роде той, которая бушевала над островом

месяц тому назад. Выйти в такую бурю не было возможности, и кр-

лонистам пришлось просидеть взаперти в продолжение пяти дней.

XIII. Через ледяное поле

Наконец, 22-го ноября погода начала понемногу изменяться. В течение

нескольких часов ураган почти утих. Подувший с севера ветер понизил

температуру на несколько градусов. Некоторые перелетные птицы

исчезли. Может быть, теперь уже можно было надеяться, что температура, наконец, станет так низка, как ей следовало бы уже давно стать

в это время года и в этой широте. Зимовщики от души жалели, что мороз

не был еще суров, и ртуть не падала до пятидесяти пяти градусов ниже

нуля, как это бывало неоднократно прошлою зимою.

Джаспер Гобсон решил больше не медлить с отъездом. Утром 2 2 -го ноября

все обитатели форта Надежды были уже совершенно готовы покинуть

остров, который, наконец, слился с ледяным полем, протянувшимся

до Американского материка на шестьсот слишком миль.

Ровно в одиннадцать с половиною часов утра, при сероватой, но спокойной

погоде и при великолепном северном сиянии, которое освещало

небо от горизонта до зенита, лейтенант Гобсон подал сигнал выступления.

Собаки были в упряжи. Три запряжки прирученных оленей были

приготовлены с санями. В полной тишине все выступили по направлению

к мысу Михаила, откуда было решено спуститься на поверхность бесконечной

ледяной пустыни.

Караван прошел сначала по опушке лесистого холма, а потом мимо

озера Барнетт, и каждый, при повороте к озеру, невольно обертывался, чтобы в последний раз взглянуть на мыс Батурст, который покидали

безвозвратно. При свете северного сияния вдали обрисовывалось еще

несколько снежных холмов, и две или три белевшиеся линии еще указывали

очертания самой фактории. Белели кое-где и самые стены. Из труб

форта подымался еще дым последних вспышек догоравшего топлива. Так

покидали они свой форт Надежды, который стоил его недавним обитателям

стольких трудов, забот и жертв, а теперь оставался бесполезный, никому больше не нужный.

— Прощай, прощай, наш бедный полярный дом!—воскликнула Полина

Барнетт, махнув в последний раз рукою.

С тяжелыми думами, в грустном молчании все пустились в путь.

Через час отряд достиг мыса Михаила, обогнув полынью, которую

небольшой мороз не успел еще сковать. До этого места неудобства путешествия

еще были невелики, так как поверхность острова Виктории была

довольно гладкой. Но на море было совершенно по-другому. Ледяное

поле под давлением громадных сплошных льдов севера покрылось холмами, буграми и даже целыми ледяными горами, между которыми приходилось

ценою неимоверных усилий, ценою тяжелой усталости отыскивать

удобные проходы.

К вечеру этого дня было сделано лишь несколько миль по ледяному

полю. Надо было, наконец, позаботиться и о ночлеге. Решили последовать

примеру эскимосов и индейцев северной Америки, которые в таких

случаях выдалбливают себе норы во льду. Снеговые ножи действовали

отлично, и в восемь часов, после ужина, состоявшего из сушеной говядины, все обитатели фактории заползли в свои норы, которые оказались

даже теплее, чем этого можно было ожидать.

Но прежде чем уснуть, Полина Барнетт спросила у лейтенанта, не

может ли он определить пространство, пройденное ими от форта до места

их ночлега?

— Я предполагаю, что мы прошли не больше десяти миль,—отвечал

Джаспер.

— Десять из шестисот!—воскликнула путешественница.—В таком

случае нам придется употребить целых три месяца, чтобы пройти все это

пространство до Американского материка.

— Да, три месяца, может быть, даже несколько больше. Но ведь

скорее мы двигаться не можем. Мы путешествуем теперь уже не так, как путешествовали когда-то по ледяному гладкому полю, которое отделяло

форт Соединения от мыса Батурст—теперь мы должны следовать

по бугристому, исковерканному пространству, которое затрудняет и замедляет

каждый наш шаг. Мы встретим громаднейшие затруднения на

нашем дальнейшем пути! И вопрос еще, удастся ли нам их преодолеть?

Во всяком случае, наша цель заключается не в скорости нашего похода, а в том, чтобы прибыть всем в добром здоровье. Я чувствовал бы себя