— Господин лейтенант может вполне положиться На нас,—ответил

Мак-Нап,—он исполняет свою обязанность, а мы исполним свою.

— Будем надеяться, дорогие товарищи, что нам удастся спастись,—

сказал лейтенант.

Затем он стал объяснять всем, что произошло после разрыва перешейка, и каким образом остров был унесен неизвестным течением больше

чем на двести миль от берега, потом приблизился к материку, благодаря

буре, а в ночь на 31-е августа был снова отнесен в сторону; рассказал, как Калюмах, рискуя жизнью, поспешила на помощь своим европейским

друзьям, и не скрыл, какой опасности они все подвергались, находясь на

постепенно таявшем острове, который мог быть отнесен в теплые воды

Тихого океана или попасть в Камчатское течение. Наконец, он объявил, что с 27-го числа остров окончательно остановился.

Принеся карту северных морей, Гобсон указал на ней то положение, которое занимал остров, находившийся теперь в шестистах милях от всякого

берега. В заключение он заметил, что положение их было очень

опасно, что остров может быть затерт во время ледохода и что корабль

им, вероятно, не понадобится, так как надо во что бы то ни стало попытаться

достигнуть материка по льду.

— Нам придется сделать шестьсот миль среди полумрака и в сильнейший

холод. Это будет нелегко, друзья мои, но вы сами понимаете,

что это необходимо.

— Вам стоит только приказать, господин лейтенант,—ответил Мак-

Нап,—и мы тотчас же отправимся в путь!

С этого дня приготовления к отъезду пошли еще быстрее. Сержант

Лонг распоряжался работами, а Гобсон с двумя охотниками и Полиной

Барнетт занимались исследованием прочности льда. Сопровождавшая их

всегда в этих экскурсиях Калюмах приносила большую пользу своим

опытом и знанием местности. Отъезд был назначен на 20-е ноября, поэтому

нельзя было терять ни минуты времени.

Как и предвидел лейтенант, ветер вскоре заметно усилился, и термометр

показал четыре градуса ниже нуля. Дождь сменился снегом, крепким, не таявшим и обещавшим прекрасный санный путь. Трещина у мыса Михаила

покрылась мелким льдом и снегом. Это долгое незамерзание ее

спокойных вод ясно указывало, что море не могло еще затянуться надежным

льдом.

Ветер продолжал дуть с прежней силой и, вздымая волны, препятствовал

правильному замерзанию.

— Мы, кажется, дождались, наконец, морозов,—сказала Полина

15-го ноября, во время разведки по острову.—Температура заметно понижается, и все полыньи должны скоро замерзнуть.

— Я того же мнения,—ответил Джаспер,—но, к несчастью, из-за

этого неправильного замерзания образовалось столько бугров, что переезд

на санях будет очень затруднителен.

— Если я не ошибаюсь,—заметила путешественница,— достаточно нескольких

снежных дней, чтобы сравнять всю эту поверхность.

— Да, конечно, милэди, но если пойдет снег, значит температура по*

высится, в результате явятся новые полыньи и неровности. Нет, положительно, все против нас.

— Да( мистер Гобсон, приходиться, сознаться, что нам удивительно

не везет, если здесь, в Северном океане, будет умеренная зима, вместо

обычной суровой.

— А такие случаи бывали. Кстати, прошлая зима была особенно холодна, а ведь давно замечено, что редко бывают две одинаковых зимы

под ряд. Это хорошо известно китоловам северных морей. И вы, конечно, правы, милэди, сказав, что нам не везет. Действительно, прошлую зиму

мы страдали от жестоких морозов, теперь же, когда они нам необходимы, мы их, пожалуй, совсем не дождемся. Надо признаться, что нам до сих

пор не было удачи! И подумать только, что нам придется пройти шестьсот

миль с женщинами и ребенком!..

Джаспер Гобсон, не договорив, указал рукою на расстилавшееся перед

ним необозримое ледяное поле. Какую печальную картину представляло это

плохо замерзшее, то и дело трескавшееся море. Тусклая, полузакрытая

туманом луна едва поднималась на несколько градусов над горизонтом

и лила синеватый свет на окружающие предметы, которые, благодаря

полутени и преломлению лучей, казались сильно увеличенными. Некоторые

льдины, благодаря такому обману зрения, выростали до неимоверной

величины и напоминали сказочных чудовищ. Когда пролетали, шумя

крыльями, птицы, самая маленькая казалась величиной с кондора или

коршуна. Во многих местах, между ледяными горами, виднелись громадные

черные пещеры, в которые не решился бы всйти даже самый бесстрашный

человек. Иногда, подмытые снизу ледяные горы качались и падали

со страшным шумом, повторяемым звонким эхом, и вся картина

тогда резко менялась, подобно волшебным декорациям. С каким ужасом

смотрели на эти явления бедные обитатели форта, принужденные пуститься

в далекий путь навстречу неизбежным опасностям!

Несмотря на храбрость и силу воли, путешественница почувствовала

невольный ужас. Ей хотелось закрыть глаза, чтобы ничего не видеть, ничего не знать. Когда луну заволакивало густым туманом, картина принимала

еще более зловещий вид. Полина Барнетт представляла себе

караван женщин и детей, уныло тянувшийся среди снега, падающих ледяных

гор, под покровом темной, северной ночи!

Однако, она заставляла себя смотреть. Она хотела привыкнуть к суровой

картине, закалить себя против предстоящих ужасов. Вдруг она вскрикнула

и, сжав руку лейтенанта, указала ему на двигавшийся в полутьме

какой-то громадный предмет.

Это было чудовище исполинских размеров и необыкновенной белизны.

Оно медленно перескакивало громадными скачками с одной льдины на

другую, вытягивая чудовищные лапы, которыми могло бы свободно обхватить

десять дубов сразу. Чудовище, очевидно, тоже искало прохода,

чтобы покинуть остров, и старалось изо всех сил сохранять равновесие

на погружающихся под его тяжестью льдинах.

Проблуждавши таким образом около четверти часа, оно вдруг повернуло

назад и направилось к тому месту, где стояли лейтенант и Полина Барнетт.

В ту же минуту лейтенант схватил ружье и приготовился стрелять.

Но, прицелившись, он опустил его, сказав вполголоса:

— Это медведь, милэди, принявший такие необычайные размеры

вследствие преломления лучей.

Убедившись, что это действительно был лишь медведь, Полина Барнетт

вздохнула с облегчением. Затем она вдруг воскликнула:

— Да ведь это мой медведь, наверное, единственный, оставшийся на

острове. Но что же он делает?

— Он старается спастись, милэди,— ответил Джаспер Гобсон.—Старается

покинуть этот проклятый остров, но это ему так же мало удастся, как и нам!

Джаспер Гобсон не ошибался. Медведь пытался покинуть остров,

чтобы добраться до какого-нибудь материка, но, потерпев неудачу, возвращался

обратно. Проходя в двадцати шагах от миссис Барнетт и лейтенанта, он ворчал и сердито мотал головой. Он или не заметил путешественников, или не обратил на них внимания, и вскоре скрылся за

ближайшим холмом.

В этот день лейтенант и миссис Барнетт вернулись в форт грустные

и молчаливые. *

Однако, несмотря на невозможность отъезда, все приготовления к нему

продолжались с прежним усердием. Нельзя было пренебрегать ничем, что только могло обеспечить безопасность похода. И надо было иметь

в виду не только трудность и утомительность пути, но и все причуды

этой полярной природы, с таким трудом поддающейся исследованию

человека.

Особенное внимание было обращено на упряжь собак. Им предоставили

свободно бегать вокруг форта, чтобы набраться сил и поразмять

отяжелевшие от долгого бездействия члены. В сущности, все собаки были

в прекрасном виде и могли безбоязненно предпринять какое угодно путешествие.

Также внимательно были осмотрены и сани, которым предстояло