— Прощайте, — бросил он на ходу.

И растворился в сгущавшейся тьме.

После предательства мельника Тоби мог бы окончательно утратить веру в людей и надежду на их участие. Но этого не случилось. В его сердце еще не померк свет глаз Элизы. Напрасно он медлил и сворачивал в сторону. Нужно было сразу пойти к ней, к его лучшему другу.

Прежде ему хотелось задержаться в Онессе, навестить дом, который его родители и он построили своими руками и откуда им не следовало уходить. Но теперь он понял, что останавливаться нельзя.

К дому Элизы Тоби приблизился за полночь. Сел на выступ коры, прижал большой палец к губам и затрещал как цикада. Трижды он повторил их условный сигнал, но Элиза не отзывалась. Спала, наверное. Тоби не стал ее будить. Миновал заросли мха, очутился на бугристом гребне коры, и тут перед ним открылся чудесный вид: отблеск тонкого острого серпа луны ложился на гладь озера.

Спускаясь вниз, Тоби почувствовал, как его душу наполняет величайший покой. Ноги сами узнавали малейший изгиб тропинки. Мальчик скользил по гладкому дереву, словно пушинка.

Тоби сел на кору у кромки воды.

Лоскуты упавшего листа образовали на поверхности озера необитаемый архипелаг. Пять ночей назад он глядел на звезды, забившись в трещину. Листья с тех пор порыжели еще сильнее. Лунный свет, пробиваясь сквозь них, становился красноватым.

Наконец-то, после стольких дней стремительного бегства, он сможет отдохнуть.

Он будет ждать возвращения родителей здесь, на берегу озера. И однажды они спустятся в Онессу с чемоданчиками и пальто, перекинутыми через руку.

— Вот и мы, — скажет папа.

Мама откинет вуаль с лица.

— Долго же нас не выпускали, но все это в прошлом. Видишь, жизнь продолжается.

Лежа на белесой коре, Тоби представлял себе встречу с родителями. Хоть и знал в глубине души, что ему предстоит еще немало испытаний. Но от этого мечталось еще слаще, воображение грело его, как пуховое одеяло зимой, когда снаружи холод и снег.

Внезапно посреди осенней ночи он услышал стрекот цикады. Невероятно! Тоби широко открыл глаза от удивления. Неужели Элиза? Он столько дней ждал этой минуты! Легкая тень промелькнула перед ним, на мгновение заслонив месяц.

— Видишь сон наяву?

Смех Элизы, звонкий, будто колокольчик, раскатился и смолк.

— Да, я вижу сон.

Каждый миг рядом с ней был наполнен сладостью, как пирожное кремом.

— Хороший или кошмарный?

Тоби ответил честно:

— Зависит от тебя.

Когда выворачиваешь наизнанку гусеницу, чтобы сделать себе спальный мешок или парник в саду, остается белая клейкая масса. Белые от этого тошнотворного клея, словно их как следует прокипятили, из леса с дикими криками выбежали Облезлые. Элиза купалась в озере, она замерла на плаву и уставилась на них.

Трое Облезлых, размахнувшись, набросили на нее сеть с крупными ячейками и потащили к берегу.

Тоби рванулся к ним, но ноги у него одеревенели, и он не смог сдвинуться с места. Только дрожал, как осиновый лист. Он открыл рот, чтобы закричать, но из горла вырвался тихий сип, расслышать который было невозможно.

Элиза лежала в сетке не шевелясь. Она не сопротивлялась. Подняла руку и помахала Тоби на прощание. Похоже, она не печалилась.

Тоби наконец удалось оторвать ноги от коры, он заорал и… проснулся. Ночная тьма. Тихо. Тоби завернулся поплотнее в одеяло. От страшного сна его прошибло ледяным потом, и он сразу замерз.

Вот уже месяц Тоби ночевал в гроте по другую сторону озера. Пещера в выступе коры была и высокой, и просторной, зато во входную щель не пролезла бы и мушиная лапка.

Элиза поселила здесь Тоби сразу же, как только он пришел.

Тоби сам обнаружил этот грот, когда обследовал выступ, но селиться в нем вовсе не собирался. Он мечтал о вкусных-превкусных блинчиках мамы Элизы и о мягких матрасах в их разноцветном доме. Но Элиза убедила его, что знать о том, что он здесь, не должна ни одна живая душа. Даже Иза Ли, ее мама.

Открывать пришлось Элизе. Мама была в хлеву, возилась с кошенилями. Услышав стук в дверь, Элиза накинула поверх платья ночную рубашку и взлохматила волосы, словно крепко спала и от стука проснулась. У дверей стояли двое мужчин. Остальные, как видно, дожидались наверху.

— Здравствуйте, — поздоровалась Элиза.

И постаралась зевнуть как можно слаще. Незнакомцы пристально вглядывались в стоявшую перед ними тоненькую фигурку. Свобода, с которой держалась Элиза, их озадачила. Ей исполнилось двенадцать с половиной, но с виду трудно было понять, кто перед ними: маленькая девчонка или молоденькая женщина.

Не зная, как к ней обратиться, они молчали. Но рыцарями они точно не были и быстренько обрели присущую им грубость.

— Пришли с обыском!

Элиза улыбнулась.

— Я научила здороваться даже клопа, думаю, научу и двух тараканов, — сказала она и повторила: — Здравствуйте!

«Тараканы» снова застыли в недоумении: им ничего не стоило размазать мелкую блошку Элизу, но Элиза была Элизой, и размазывать ее почему-то не хотелось. Скорее это она их размазывала взглядом своих больших удлиненных глаз, который опутывал, словно лассо. И они сделали шаг назад. Один из них пробормотал:

— Здрасти.

— Пришли с обыском! — как попугай, повторил второй.

Элиза сочувственно посмотрела на него и обратилась к первому:

— Господин, сказавший «здрасти», может войти, но прошу вас оставить за порогом зверушку, которая вас сопровождает.

Сказавший «здрасти» посмотрел на компаньона, покрасневшего как помидор, и вошел в дом. Элиза захлопнула за ним дверь. Невежа остался на улице. Вид у него был озадаченный.

Элиза уселась на земляной пол возле очага. Вошедший оглядел комнату и сообразил, что долго тут копаться не придется.

Он заглянул за цветные ширмы, перевернул несколько матрасов и вернулся к Элизе.

— Я… Благодарю, мамзель, уже обыскал…

Похоже, он находил удовольствие в вежливом обхождении. Дело-то увлекательное: стоит начать — не остановишься.

— Душевно… рад… поблагодарить вас за… прием, если вы позволите-с мне так выразиться!

Элиза едва не покатилась со смеху. Она поворошила дрова в очаге и, с трудом сохраняя серьезность, проговорила:

— Не ограничивайте себя, дорогой редиска.

«Редиска» было маминым словом, Элиза не очень-то понимала, что оно в точности значит. Но гость был, похоже, польщен. Он выделывал выкрутасы руками и кланялся.

— Мои величайшие извинения, мамзель, осмелились потревожить ваш сон. Больше мы не станем докучать вам презренными обысками…

Пятясь, он продвигался к двери. А Элиза давилась от смеха, чувствуя, что на глазах у нее выступают слезы. И они потекли, когда она услыхала:

— Я ваш покорнейший редиска… преданный вам редиска, мамзель. В конце концов он все-таки вышел и бережно прикрыл за собой дверь.

Элиза на цыпочках подбежала к двери и приложила к ней ухо. Она услышала, как ее гость кричит компаньону:

— Ну что? Есть от чего задирать нос, невежа? Тебя небось не назвала редиской молодая дама, поднявшись с постели!

— Но…

— Никаких «но».

— Извини.

— Кто это извини? Надо говорить «извини, редиска».

— Ладно, так и быть. Извини, редиска.

Элиза рассказала о ночном происшествии Тоби, и стены грота едва не обвалились от смеха. «Преданный вам редиска» с поклоном чуть ли до земли стало их любимым выражением.

Теперь Элиза делила свое время между домом и гротом Тоби. Несколько раз на дню она говорила маме: