Меня встретил в тамбуре контролер контролеров контролеров — это можно было понять по трем повязкам на его рукаве.

Я вошел в вагон. Все сидели за столами и пели. Контролеры пели дискантами, контролеры контролеров — баритонами, контролеры контролеров контролеров — басами,— получалось довольно складно. Тут же, робко подпевая, сидели официанты в кандалах и метрдотель — за неимением остановки они пока что все были тут.

— Что вам? — быстро спросил контролер контролеров контролеров, давая понять, что пауза между строчками песни короткая, желательно уложиться.

— Вот,— я выхватил десять копеек,— ел хлеб, горчицу. Хочу уплатить!

— Да таким, как он,— проникновенно, видимо, пытаясь выслужиться, произнес метрдотель,— памятники надо ставить при жизни! — Он посмотрел на контролеров, видимо, предлагая тут же заняться благородным этим делом.

— Ладно — я согласен на памятник… но только чтобы в ресторане! — пробормотал я и пошел обратно.

Тут я заметил, что поезд тормозит — вагоны задрожали, стали стукаться друг о друга, переходить стало еще сложней…

В нашем тамбуре я встретил проводника: в какой-то грязной рванине, с мешком на спине, он спрыгнул со ступенек и скрылся — видимо, отправился в поисках корма для кур…

Это уже не задевало меня… свой долг перед человечеством я выполнил… можно ложиться в мой саркофаг. Я залез туда и сжался клубком. Поезд стоял очень долго. Было тихо. Освободившееся сознание мое улетало все дальше. Ну, действительно, чего это я пытаюсь навести порядок на железной дороге, с которой и соприкасаюсь-то раз в год, когда в собственной моей жизни царит полный хаос, когда в собственном доме я не могу навести даже тени порядка! Три года назад понял я вдруг, что за стеной моей — огромное пустующее помещение, смело стал добиваться разрешения освоить это пространство, сделать там гостиную, кабинет… Потом прикинул, во что мне это обойдется,— стал добиваться запрещения… Любой, наблюдающий меня, вправе воскликнуть: «Что за идиот!» Написал массу заявлений: «В просьбе моей прошу отказать!», настрочил кучу анонимок на себя… Как бы теперь не отобрали, что есть!..

Я погружался в сон… вдруг увидел себя в каком-то дворе… меня окружали какие-то темные фигуры… они подходили все ближе… сейчас ударят! «Зря стараются,— мелькнула ликующая мысль.— Не знают, дураки, что это всего лишь сон!» Двор исчез. Я оказался в вагоне-ресторане, он был почему-то весь в цветах, за окнами проплывал знойный юг. Появился мой друг метрдотель в ослепительно белом фраке.

— Кушать… не подано! — торжественно провозгласил он.

Через минуту он вышел в оранжевом фраке.

— Кушать… опять не подано! — возгласил он.

— Может быть — можно что-нибудь? — попросил я.

— Два кофе по-вахтерски! — распахивая дверь в сверкающую кухню, скомандовал он.

Я вдруг почувствовал, что лечу в полном блаженстве, вытянувшись на полке в полный рост, откинув ногами тяжелое одеяло… Тепло? Тепло!

Значит, проводник, когда я его встретил на остановке, ходил не за кормом для кур, а за углем? Замечательно! Тогда лучше так и не просыпаться — сейчас должны начаться приятные сны!

В следующем сне я оказался в красивом магазине игрушек в виде лягушонка, которого все сильнее надували через трубочку.

…Все неумолимо ясно!.. Надо вставать!

Проводник сидел в тамбуре на перевернутом ведре, блаженно щурясь на оранжевый огонь в топке.

— Ну, как? — увидев меня, повернулся он (после взгляда на пламя вряд ли он различал меня).

— Замечательно! — воскликнул я.— А раз уж так… в туалет заодно нельзя сходить?

— Ладно уж! — Он подобрел в тепле.— Только кур не обижай! — он протянул ключ.

— Зачем же мне их обижать?! — искренне воскликнул я.

Я ворвался в туалет. Куры, всполошившись сначала, потом успокоились, расселись, своими бусинками на склоненных головках разглядывая меня. Кем, интересно, я кажусь этим представителям иной, в сущности, цивилизации? Достойно ли я представляю человечество? Не оскорбит ли их жест, который я собираюсь тут сделать?.. Нет. Не оскорбил.

Абсолютно уже счастливый, я забрался к себе на полку, распрямился… Какой же последует сон?.. Солнце поднималось над морем… я летел на курице, приближаясь к нему. Вблизи оно оказалось огромной печкой. Рядом сидел проводник.

— Плохо топить — значит, не уважать свою Галактику! — строго проговорил он, орудуя кочергой.

— Кто там?

— Я.

— Ты, Николай?

— А кто же еще?

— Действительно, кто же еще может притащиться в такую рань — в выходной, без предварительного звонка!

— Главное — отпуск сегодня начался, а встал все равно — ни свет, ни заря!

— Видимо, должен тебя пожалеть? Ну, ладно — заходи! Только извини — у меня не прибрано!

— Да-а-а… это мягко еще сказано! Что это у тебя?

— А что такого? Один живу!

— А где жена?

— Уехала. На соревнования. По забрасыванию чепцов за мельницу. И дочь там же. В общем — «я дал разъехаться домашним… и даже собственной мамаше».

— Ну — отлично! Тогда, может быть, промочим горло?

— Ну, давай… Но у меня, к сожалению, только безалкогольные, на диких травах — саспареловка, могикановка, оробеловка. Отлично тонизирует!

— …Ну, давай! А пожрать нету?

— Ну, естественно, нету! Откуда? Один живу!.. Можем попробовать вот эти банки пятилитровые сдать, купить на эти деньги чего-нибудь.

— Да не примут, наверное!

— Примут!

— А как нести?

Придумали наконец — надели по две банки пятилитровые на руки, на ноги, по одной — на головы. Медленно, как водолазы, побрели.

В овраге в зарослях боярышника, бересклета, бузины нашли сырой сарайчик — приемный пункт.

— У вас банка на голове с трещиной!

— Где?

— Вот, посмотритесь в зеркало.

— Да-а, действительно! Но остальные хоть примете?

— Примем.

— Ура!

Получили деньги, треснувшую банку оттащили домой, стали собираться.

— Чего такие брюки плохие надел?

— Чтобы отрезать себе пути к наступлению. А то, сам понимаешь!.. А в этих брюках я далеко не уйду. А вечером надо дома быть — статью заканчивать.

— Ясно… А свитер где такой раскопал?

— А что? Разве плох? Двадцать лет уже ношу. Два раза с третьего этажа в нем падал. На двадцатилетие нашей свадьбы жена выплеснула на него красное вино — и хоть бы что, отстирался, выглядит как новенький!

— Ты так считаешь?

— Считаю!

— А зимнюю шапку зачем надел?

— Это раньше, в далекой молодости, я ходил без шапки даже зимой… теперь, из осторожности, хожу в зимней шапке даже летом!

— Ясно… Ну — вперед?

Вышли на улицу.

— Ну… пойдем в гниль-бар? — Николай заносчиво говорит.

— Ты что, сдурел? — Николаю говорю.— Ты знаешь, например, сколько простая спичка там стоит? Четыре рубля!.. Гниль-бар! В каком-нибудь кафе бы подхарчиться — и то хорошо!

Зашли в ближайшее кафе «Шторм». Оно, надо сказать, соответствовало своему названию — посетителей кидало от стены к стене, многие травили.

Скромно сели за крайний столик, долго ждали, пока подойдет официант, но официанты у себя на полубаке вели неторопливую беседу — иногда кто-нибудь из них кинет взгляд в нашу сторону и дальше разговаривает как ни в чем не бывало.

— Что же такое? — Николаю говорю.— Почему же они не видят нас? Может, мы невидимки? Точно!

— А раз мы невидимки,— Николай говорит,— пойдем прямо на кухню, схватим там что-нибудь, когда повар отвернется!

— Правильно!

Схватили по пути вилки, ворвались в кухню, стали терзать куренка на сковороде — и тут все официанты сразу бросаются на нас, приемами самбо выбивают вилки, закручивают руки, куда-то тащат.

— Ну, сейчас мы вам устроим! — с каким-то ликованием один говорит.— Серега, скорей милицию вызывай!

Словно специально этого ждали.

Через минуту уже в зал вбежали два милиционера, вытаскивая револьверы.

— Вот это оперативность! Должен вам заявить, что работой вашей доволен! — милиционерам говорю.